Сербская добровольческая гвардия

Не следует путать с Сербская гвардия.

Сербская добровольческая гвардия Српска добровољачка гарда
Флаг Сербской добровольческой гвардии
Годы существования	11 октября 1990 года — апрель 1996 года
Страны	СФРЮ, Республика Сербская Краина, Республика Сербская
Подчинение	формально — в подчинении у президента РСК
Тип	паравоенное формирование
Включает в себя	Спецназ «Супер тигры»
Функции	широкомасштабное ведение боевых действий, антитеррористическая деятельность, охрана правопорядка
Численность	более 10 000 бойцов
Дислокация	Эрдут, Республика Сербская Краина
Прозвища	«Тигры Аркана», «Тигры»
Цвета	чёрная форма
Талисманы	2 тигрёнка, взятые Арканом в белградском зоопарке, жившие в тренировочном центре в Эрдуте
Участие в	Битва за Вуковар, оборона РСК, освобождение от войск армии БиГ городов Биелина и Зворник в Республике Сербской, операция «Паук»
Командиры
Известные командиры	Желько Ражнатович (Аркан) Милорад Улемек (Легия)

Се́рбская доброво́льческая гва́рдия (серб. Српска добровољачка гарда) — добровольное паравоенное формирование, созданное и возглавляемое Желько Ражнатовичем (Арканом), существовавшее во время Югославских войн.

СДГ — или, как её ещё называли, «Ти́гры А́ркана» (серб. «Арканови тигрови») — воевала в Хорватии (1991—1992 гг.) и Боснии и Герцеговине (1992—1995 гг.).

История

Сербская добровольческая гвардия была создана 11 октября 1990 года 20 добровольцами из числа фанатов белградского футбольного клуба «Црвена Звезда» у монастыря Покайница в селе Радовань, где 13 июля 1817 года был убит Карагеоргий. Возглавил СДГ лидер фанатской группировки «Делие» Желько Ражнатович по прозвищу Аркан.

После битвы за Вуковар в конце ноября 1991 года правительство тогдашней Республики Сербская Краина передало СДГ брошенные ЮНА казармы в Эрдуте (Западная Славония), где разместились штаб-квартира и тренировочный центр Гвардии. В Сербской Краине «Тигры» отвечали за оборону республики от хорватских войск, стремившихся ликвидировать Краину, дабы восстановить территориальную целостность Хорватии (им это удалось в результате операции «Буря» в сентябре 1995 года). Также СДГ занималось поддержанием правопорядка, выполняя функции милиции.

У «Тигров» с самого начала была установлена строжайшая дисциплина: например, за употребление спиртного полагались телесные наказания. Сам Аркан говорил по этому поводу: «В Гвардии нет пьяного героизма».

Весной 1992 года в Гвардию пришёл Милорад Улемек по прозвищу Легия, только что вернувшийся со службы во Французском иностранном легионе. У Улемека было то, чего не было у остальных членов СДГ, в том числе у их командира — профессиональная военная подготовка: Легия воевал в Персидском заливе.

Сначала Улемек выполнял функции помощника командира и инструктора: его основной задачей являлась подготовка вновь прибывающих добровольцев. Занятия проводились по той же системе, что и во Французском легионе, с одной только разницей, что для поступления в Легион необходимо пройти строгий отбор, а в СДГ принимались все желающие. Однако подготовка, проводимая Улемеком, оказалась такой, что за всё время участия в двух войнах невосполнимые потери Гвардии составили лишь около 50 человек.

Позднее, в 1994 году, из самых способных бойцов «Легией» был создан спецназ «Супер тигры» (серб. «Супер тигрови»), подчиняющийся СДГ.

Кроме боёв за РСК Гвардия принимала активное участие в таких событиях, как освобождение от войск армии БиГ городов Биелина и Зворник, восстановление автономии «Республика Западная Босния» (операция «Паук»).

Распущена после окончания Боснийской войны в апреле 1996 года.

Женщины в СДГ

В отличие от многих других воинских соединений и формирований во время Югославских войн, в СДГ принимались и женщины. Кроме службы на кухне или в санитарном батальоне многие из них брали оружие и воевали на первой линии фронта наравне с мужчинами, за что пользовались огромным уважением среди последних.

Политическая ориентация

Взгляды, которые Желько Ражнатович излагал в различных интервью, позволяют многим исследователям относить «Тигров» вместе с их командиром к неочетникам.

Задар, Шибеник, Дубровник, Сплит — это сербские города, в которые силой вселились католики. Наконец пришло время их оттуда выгнать. Мы боремся за полное возвращение границ бывшей Югославии, так как это сербские границы. Словения снова будет Сербская Словения, Хорватия — Сербская Хорватия, Босния — Сербская Босния, Македония — Сербская Македония. Словения должна стать сербской, потому что я там родился, и потому что словенцы объединились с нашими врагами — усташами, поэтому мы должны нанести им военное поражение, а победитель имеет право по своему желанию проводить границы и давать завоёванным территориям имена, какие хочет.

Следует добавить, что Аркан никогда не признавал сотрудничества СДГ в той или иной форме с официальными властями в Белграде. Отрицал он и факт знакомства со Слободаном Милошевичем, несмотря на знаменитую фотографию, сделанную на похоронах генерала МВД Сербии Радована Стоичича «Баджи», на которой он выглядывает из-за левого плеча Милошевича. Аркан утверждал, что в тот момент стоял за десять метров от Милошевича, и снимок — результат профессиональных уловок фотографа.

За защиту границ Республики Сербской командир СДГ получил высшую награду республики — Звезду Карагеоргия, которую вручил ему тогдашний президент РС Радован Караджич. А вот с генералом Ратко Младичем, бывшим в то время начальником Генштаба Войска Республики Сербской, отношения у «Тигров» складывались плохо. Позже Ражнатович в своих интервью жёстко критиковал Младича, говоря, что тот никогда не стрелял, разве что на свадьбе и в воздух, никогда не был на первой линии фронта, и в негативном свете выставил сербов перед всем миром, отдав приказ на осаду Сараева. «Для чего-то другого, — по-простому объяснял Ражнатович, — требуется иметь яйца».

Обвинения в военных преступлениях

23 сентября 1997 года прокурором Международного трибунала по бывшей Югославии Луизой Арбур против Желько Ражнатовича (Аркана) были выдвинуты обвинения, касающиеся событий сентября 1995 года в населённых пунктах Сански-Мост, Трново (Босния и Герцеговина) и их окрестностях. Ражнатович обвинялся как тогдашний командир СДГ (т. н. «командная ответственность»). Обвинительное заключение, сначала державшееся в секрете, как это предусмотрено политикой МТБЮ, 31 марта 1999 года всё-таки было обнародовано, поскольку возникли предположения, что Аркан может участвовать в Косовской войне.

В 1992 году получили распространение фото, сделанные американским фотографом Роном Хавивом в Биелине, на которых запечатлены тела трех человек, по утверждению Хавива убитых бойцами СДГ.

Участие в Косовской войне

Несмотря на распространённое заблуждение, участия в Косовской войне СДГ не принимала. Это не мешало бывшим бойцам и командирам Гвардии поступать на службу в армию или милицию Сербии и в их составе отправляться в Косово. Более того, Желько Ражнатович «Аркан» летом 1998 года публично призвал их это делать.

Милорад Улемек «Легия», сразу после роспуска СДГ перешедший с подчинявшимся ему спецназом «Супер тигры» в спецназ Департамента Государственной Безопасности Сербии «Красные Береты» (серб. «Црвене Беретке»), в 1999 году отправился на косовский фронт уже в звании полковника СГБ Сербии, являясь командиром всех «Красных беретов».

Сам же Ражнатович заявлял, что вновь соберёт Гвардию только в случае наземной операции НАТО в Косове. В то время периодически появлялись утверждения, что «Аркан» всё-таки осуществляет командование некоторыми соединениями сербской армии: так, например, после бомбардировки авиацией НАТО посольства КНР в Белграде некоторые СМИ поспешили сообщить, что целью была примыкающая к зданию посольства гостиница «Югославия», в которой якобы находился командный штаб «Тигров». Позднее эта информация подтверждена не была.

Командиры СДГ после её роспуска

Вернувшись в 1996 году в Белград, Желько Ражнатович (Аркан) купил футбольный клуб «Обилич», находящийся в то время во втором дивизионе, и окончил Высшую тренерскую школу в Белграде, защитив диплом на тему «Мотивация игрока перед матчем». В сезоне 1997—1998 гг. «Обилич» стал чемпионом Югославии, однако к выступлениям в Лиге чемпионов УЕФА сперва допущен не был: сказалось неоднозначное прошлое владельца, после чего Ражнатович был вынужден переоформить клуб на свою жену. Кроме «Обилича» он владел транспортными фирмами, частью гостиницы «Югославия» в Белграде, сетью казино, кондитерских, пекарен и модных магазинов.

15 января 2000 года Желько Ражнатович (Аркан) вместе с двумя знакомыми был застрелен в холле белградской гостиницы «Интерконтиненталь». Позднее за это убийство к 30 годам заключения были приговорены Добросав Гаврич, Милан Дюришич и Драган Николич. Имена заказчиков убийства остались невыясненными.

Милорад Улемек (Легия) после возвращения из Косова продолжил командовать спецназом СГБ Сербии «Красные береты». Параллельно с этим написал несколько книг, в том числе о своей службе во Французском иностранном легионе. Во время событий 5 октября 2000 года вместе с другими командирами армии и милиции перешёл на сторону Воислава Коштуницы и Зорана Джинджича.

Вскоре после убийства весной 2003 года премьер-министра Сербии Зорана Джинджича был арестован, а «Красные береты» были расформированы. Сам Легия, сменивший фамилию на Лукович, за организацию убийств Джинджича и Ивана Стамболича, а также за организацию покушения на Вука Драшковича был приговорён к 40 годам заключения.

После провозглашения независимости Косова Легия обратился к властям Сербии с просьбой отправить его на фронт. Просьба осталась без внимания.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=QrUTboQjqag СДГ на фронте в Краине и Хорватии] (серб.). YouTube. Проверено 20 ноября 2012.
• [www.youtube.com/watch?v=Ct-nSOgOt5A СДГ: подготовка и боевые действия] (серб.). YouTube. Проверено 20 ноября 2012.
• [www.lijepanasadomovinahrvatska.com/video05/KOMSIJE%201.wmv Видео: «Komšije 1»] (1:30:00, 292,55 Мб, WMV. Хорватский взгляд на события в Западной Славонии в 1991—1995 гг. В фильм вошли документальные кадры из Вуковара, Эрдута, Бенковаца с участием СДГ, Желько Ражнатовича «Аркана», Милорада Улемека «Легии», Воислава Шешеля и других ключевых фигур со стороны РСК во время войны за Краину. Режиссёр — Павле Враньицани).  (хорв.)

Отрывок, характеризующий Сербская добровольческая гвардия

Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.