Сражение под Красным

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сражение под Красным
Основной конфликт: Отечественная война 1812 года

«Сражение под Красным». Петер фон Гесс.
Дата

15—18 ноября 1812

Место

Красный в 45 км к юго-западу от Смоленска

Итог

победа русской армии

Противники
Россия Россия Франция Франция
Командующие
Кутузов М. И.
Милорадович М. А. 		Евгений Богарне
Мишель Ней
Силы сторон
60—80 тысяч 60—80 тысяч (из них 40—45 тыс. боеспособных[1])
Потери
2 тысячи[2] 6—13 тысяч убитых, 26 тыс. пленных, 228 орудий (из них 116 брошенных)[2][3]
   Отечественная война 1812 года

Сражение под Кра́сным (3 [15] ноября — 6 [18] ноября 1812) — боевые действия под посёлком Кра́сный (45 км к юго-западу от Смоленска) между русской армией под командованием М. И. Кутузова и отступающей из России «Великой армией» Наполеона в ходе Отечественной войны 1812 года.

За четыре дня активных боевых действий французы понесли тяжёлые потери. Однако Наполеону всё же удалось избежать полного разгрома.





Предшествующие события

Отступление Наполеона от Смоленска

После оставления Москвы 18 октября со 100 тысячами боеспособных, но не обеспеченных войск, Наполеон стремился к ближайшей базе снабжения, находившейся в Смоленске. Русская армия в результате сражения под Малоярославцем 24 октября преградила путь французам через Калугу, Наполеон был вынужден отступать по опустошённой французами Смоленской дороге.

За три недели отступления к Смоленску «Великая Армия» разрушалась под действием целого ряда факторов: прежде всего голода, осознания поражения, практически полной потери лошадей, боеприпасов, а также усиливающегося давления русской армии, казаков и партизан. Кроме этого в начале ноября выпал снег, и температура опустилась ниже нуля, что увеличило потери французов[4].

Ещё в Дорогобуже Наполеон, желая дать войскам отдых и собрать отставших, решил укрепить фланги, и послал к Витебску IV корпус Евгения Богарне, чтобы поддержать Удино и Сен-Сира под Полоцком. Преследуемые казаками, французы были вынуждены бросить в дороге 60 орудий и весь обоз. Дойдя до Духовщины, но оставшись без артиллерии и кавалерии посреди враждебных лесов, Богарне повернул на Смоленск на соединение с главной армией. Корпус Богарне потерял на этом манёвре 6 тысяч солдат[5].

Прибыв в Смоленск с 9 по 15 ноября, французы не обнаружили больших запасов, которых хватило бы на всех. Довольствие удалось выдать организованно только гвардии, оставшиеся запасы толпы солдат просто разграбили. Из-за первых морозов участились случаи замерзания людей. Кроме того, после поражения Удино и Сен-Сира под Полоцком, а также ввиду приближения с юга Дунайской армии Чичагова, общее стратегическое положение Наполеона ухудшилось. Взвесив все обстоятельства, Наполеон решил продолжить отступление дальше на запад. 12 ноября из Смоленска на Оршу выступили корпуса Жюно и Понятовского (в связи с болезнью последнего, командование было передано Зайончку)[6], 13 — Клапаред, 14 — Наполеон с гвардией. Даву оставался в Смоленске до 16 ноября, ожидая прихода Евгения Богарне и Нея[7].

Потеряв контакт с Кутузовым, Наполеон ошибочно предполагал, что Кутузов также понёс потери и не способен активно преследовать. Не ожидая атак Кутузова, Наполеон приказал 11 ноября выступать из Смоленска отдельными корпусами. Такое решение имело основание: отрицательная температура исключала бивачное расположение частей, и следовательно каждый корпус в конце дневного перехода должен был прибыть в крупный населённый пункт для расположения на квартирах[8]. Наполеон с гвардией выступил из Смоленска 14 ноября. Колонна французских войск сильно растянулась.

14 ноября корпуса Понятовского и Жюно, находясь в голове отступающих французов, миновали Красный и продолжили отступление на Оршу. На следующий день 15 ноября Наполеон с гвардией прибыл в Красный, в котором планировал остановиться на несколько дней, чтобы собрать для дальнейшего отступления отставшие войска: 6 тысяч 4-го корпуса Богарне, 9 тысяч 1-го корпуса Даву, и 8 тысяч 3-го корпуса Нея. Корпус Нея, находившийся в арьергарде, покинул Смоленск лишь 17 ноября[9].

По данным Шамбре, французская армия под Смоленском насчитывала до 50 тысяч солдат, из них 16 тыс. в гвардии. Всего 37 тыс. пехоты, 5100 конных и 7 тыс. в жандармерии, артиллерии и инженерных частях[10].

Вместе с регулярными французскими войсками уходили около 20 тысяч голодных и безоружных, совершенно небоеспособных солдат бывшей «Великой армии»[11].

Южный марш Кутузова

В это же время русская армия двигалась параллельно французам по южной дороге, совершая так называемый фланговый марш. В районе Красного пути следования русской и французской армий пересекались. Имея гораздо лучшее снабжение, русская армия приблизилась к Красному в лучшем состоянии, однако она тоже понесла потери во время ускоренных маршей по заметённым дорогам: из Тарутино выступило 100 тысяч человек, через 3 недели осталось не более половины, при этом убыль в боях составила только 10 тысяч. Однако со временем часть отставших подошла[7]. Зная о растянутости колонны французов, Кутузов решил атаковать их в районе Красного.

Утром 15 ноября летучий отряд Адама Ожаровского из Кутькова сделал удачный набег на Красный[12]. В 4 часа дня Милорадович, получивший приказ отрезать противнику дорогу на Красный, подошёл к Смоленской дороге в районе Ржавки в момент, когда по ней двигалась гвардия Наполеона[13].

Всего под Красным Кутузов имел в своём распоряжении от 50 до 60 тысяч регулярных войск[14], значительное количество кавалерии и почти 500 орудий. Кроме того 20 тысяч казаков поддерживали главную армию, атакуя мелкими отрядами французов на всём пути отступления от Смоленска до Красного.

Французская армия выступила из Смоленска поэшелонно и растянулась на 4 перехода: голова её подходила к Красному, когда главные силы только трогались от Смоленска.[15] У русской армии появилась возможность под Красным громить растянутые в марше корпуса французов поодиночке[16].

15 ноября: Разгром отряда Ожаровского

15 ноября на смоленской дороге в районе деревни Ржавки произошёл первый в ходе сражения боевой контакт. Милорадович вышел на позицию южнее дороги и при виде императорской гвардии во главе с Наполеоном не решился на атаку. Ограничившись артиллерийским обстрелом колонны, он пропустил Наполеона в город, захватив при этом 11 орудий и 2 тысячи пленных.

«Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели». (Денис Давыдов, «Дневник партизанских действий 1812 года»)[17]

Далее при прохождении Наполеона через Никулино гвардия подверглась нападению летучего отряда Орлова-Денисова, но без особых потерь для французов[K 1]. В конце дня Наполеон вошёл в Красный, его войска отогнали казаков Ожаровского. Наполеон планировал остаться в Красном на несколько дней, чтобы дать войскам возможность соединиться и отдохнуть.

После полуночи Наполеон обнаружил бивачные огни Ожаровского около Кутьково, на юг от Красного. Оценив изолированное положение от главных русских сил, Наполеон приказал молодой гвардии внезапно атаковать бивак, который даже не охранялся пикетом. Первоначально Наполеон поручил командовать операцией генералу Раппу, но в последний момент заменил его на генерала Роге. Генерал Роге разделил гвардию на три колонны и начал тихое выдвижение. В последовавшей схватке казаки были захвачены врасплох. Несмотря на отчаянное сопротивление отряд был полностью разбит и потерял половину людей пленными и убитыми[K 2][18]. Отсутствие кавалерии у Роге не позволило организовать преследование.

16 ноября: поражение корпуса Богарне

Разгром корпуса Богарне

Следующий день был для русских войск более удачным. Около 4 часов дня по Смоленской дороге к Красному приблизился корпус Евгения Богарне. Милорадович, перехватив дорогу, нанёс удар по колонне французов. В этом бою корпус вице-короля потерял 2 тысячи только пленными от своих 6 тысяч (по другим сведениям, 1,5 тысячи), а также багаж и орудия. Потери русских составили всего 800 человек[8]. Богарне спасло лишь то, что Кутузов, не желая большой битвы, приказал Милорадовичу отойти поближе к основной армии в Шилове. Пользуясь темнотой, остатки корпуса Богарне обошли расположение Милорадовича с севера и, сопровождаемые казаками, добрались до Красного[19].

Кутузов в Шилове

Ранее в этот же день главная армия Кутузова полностью прибыла к Красному и заняла позиции между Новосёлками и Шиловом.

Накануне Сеславин столкнулся с большими силами французов под Лядами. Считая, что это сам Наполеон (на самом деле — корпуса Жюно и Понятовского), Сеславин сообщил об этом Кутузову[8]. Вечером под давлением решительно настроенных генералов Толя и Коновницына Кутузов запланировал атаку Красного на следующий день, 17 ноября[20].

План сражения предусматривал деление армии на три части. Первая, под командованием Милорадовича, должна была атаковать остатки корпуса Богарне, а также приближающийся корпус Даву. Главная армия в Новосёлках и Шилове делилась на две части. Одна в 15 тысяч под командованием Голицына должна была атаковать Красный с фронта через Уварово. Другая (20 тысяч солдат), под командованием Тормасова, должна была обогнуть Красный с юга и перехватить путь отступления французов у Доброго. Кроме этого летучий отряд Ожаровского действовал самостоятельно северо-западнее Красного у деревни Синяки[21].

Некоторое время спустя около часу ночи Кутузов узнал от пленных, что Наполеон остался в Красном, и отменил наступательную операцию[22][23].

17 ноября: поражение корпуса Даву

Даву в опасности

В 3 часа утра 17 ноября 9 тысяч солдат корпуса Даву снялись с лагеря, расположенного возле Ржавки, и начали спешный марш на Красный. Сообщение о поражении накануне корпуса Евгения Богарне настолько обескуражило Даву, что он решил отказаться от первоначального плана, согласно которому должен был ожидать корпус Нея, и только потом двигаться на соединение с Наполеоном. Около 9 часов головная колонна Даву (7500 человек и 15 орудий) поравнялась с русским авангардом[24].

Милорадович держал дорогу, по которой отступал Даву, под прицелом сильной батареи. Целый корпус французов, преследуемый многочисленной кавалерией и пехотой, расстреливался из орудий чуть ли не в упор. Однако Милорадович, получивший предписание Кутузова не отрезать противнику путь к отступлению, а лишь преследовать его, когда он пройдёт мимо, остановил своих солдат[25].

Тяжёлое положение Даву побудило Наполеона к более решительным действиям. Немедленно, ещё до восхода солнца, Наполеон подготовил гвардию к отвлекающей атаке против Милорадовича и главной армии Кутузова, надеясь на то, что Милорадович ослабит давление на Даву. Оставшаяся артиллерия бывшей «Великой Армии» и гвардия были построены для атаки.

К вечеру у Доброго был отрезан арьергард Даву с обозами. По данным, которые приводит Михневич, потери французов составили 6000 пленных, 45 орудий; русские войска потеряли не более 700 человек[26].

Одновременно остаткам корпуса Богарне было поручено выдвинуться на запад, для охраны пути отступления на Оршу. Наполеон надеялся удерживать русских до полного соединения с ним корпусов Даву и Нея, чтобы затем продолжать отступление до того, как Кутузов окончательно перережет ему путь отступления[27].

Гвардия выступает

В 5 часов утра 11 тысяч солдат Императорской гвардии выдвинулись из Красного на юг и юго-запад. Войска были разделены на две колонны: 5 тысяч двигались по дороге на Смоленск, остальные 6 тысяч Молодой Гвардии под командой Роге направились на юг в направлении на Уварово. Левый фланг Молодой Гвардии был прикрыт элитным батальоном гренадер Старой Гвардии. Справа от всего боевого порядка были поставлены слабые остатки гвардейской кавалерии. Общее управление операцией было поручено маршалу Мортье.

Это неожиданное для всех выдвижение было ещё более эффектным из-за личного присутствия Наполеона. Со своей знаменитой шляпой в руках Наполеон шёл впереди старой гвардии, объявив: «Довольно уже я был императором; пора снова быть генералом»[28].

Напротив Императорской гвардии находилась многочисленная русская пехота, поддержанная сильными артиллерийскими батареями. По описанию Сегюра: «Русские батальоны и батареи закрывали горизонт с трёх сторон — с фронта, с правого фланга и с нашего тыла».

Реакция Кутузова на движение французской гвардии была решительной и неоднозначной для его генералов. Русские полки перешли к обороне, продолжая артиллерийский обстрел гвардейцев Наполеона[29].

Бой за Уварово

Утром гвардия императора атаковала Уварово, надеясь использовать деревню для прикрытия отступления корпуса французского маршала Даву. Уварово удерживалось лишь двумя батальонами пехоты Голицына, которые не могли оказать серьёзного сопротивления. Голицын оставил Уварово по приказу Кутузова и открыл по деревне ожесточённый артиллерийский огонь, нанёсший большой урон Молодой Гвардии.

Кутузов, стараясь сконцентрировать войска, приказал Милорадовичу придвинуться на запад и соединиться с войсками Голицына. Это решение Кутузова примечательно тем, что армии Голицына и Тормасова были уже соединены и находились в мощной оборонительной позиции. Милорадович лишился манёвра и шанса полностью уничтожить корпус Даву.

Ближе к полудню на дороге появился Даву, преследуемый казачьими командами. Русская артиллерия провожала французов картечными выстрелами, нанося опустошительные потери 1-му корпусу французов. Большинство багажа было потеряно, но значительное количество французской пехоты добрались до Красного.

Беннигсен, второй после Кутузова по старшинству генерал, приказал Голицыну отбить Уварово. Атака Голицына совпала по времени с контратакой колонны гвардейских вольтижёров. Голицын атаковал их двумя полками кирасир. Французы выстроились в каре и отбили две атаки, однако третья атака прорвала каре, и французы были истреблены либо захвачены в плен. Вторая линия французов выдвинулась было для поддержки вольтижёров, однако была отогнана плотным артиллерийским огнём[30].

Находившийся рядом 3-й (голландский) гренадерский полк Старой Гвардии оказался в критическом положении, понеся большие потери от артиллерийского огня. Роге попытался поддержать голландцев, атаковав русскую батарею 1-м гвардейским полком лёгкой пехоты, но атака рассыпалась под картечью и встречными атаками русской кавалерии. Голландцы потеряли 464 человека из 500[22].

Наполеон отступает

Около 11 часов дня, когда императорская гвардия удерживала позицию возле Уварово, Наполеон получил донесение о готовности русских выдвинуться к Доброму на перехват пути отступления и о появлении в тылу отряда Ожаровского. Эти сведения, соединённые с данными о больших потерях Молодой Гвардии, заставили Наполеона принять решение о немедленном отступлении, не дожидаясь подхода корпуса Нея. Соображения Наполеона и его видение обстановки в тот момент передал в мемуарах его доверенный генерал Коленкур.

Наполеон под Красным (из мемуаров Коленкура[31]):

Остановиться и поджидать друг друга, когда нечего есть, это значило бы поставить всё под угрозу, или, вернее, всё погубить, потому что таким путём нельзя было бы добиться желательного результата. Как могли бы мы кормить корпуса, если они перестанут двигаться? Мы стоим здесь 24 часа, и уже все умирают от голода. Если я двинусь на русских, они уйдут; я потерял бы время, а они выиграли бы пространство.

Император приказал Старой Гвардии вернуться в Красный и, соединившись с корпусом Евгения Богарне, выдвинуться на запад на Ляды и Оршу. Молодая Гвардия должна была пока оставаться возле Уварова, чтобы дать время Даву привести войска в порядок.

Старая Гвардия и 4-й корпус направились по дороге в Оршу. Толпы солдат заполонили дорогу. Вскоре Молодая Гвардия, опасаясь окружения, оставила позиции под Уваровом. Из первоначальной численности 6 тысяч человек в её рядах оставалась половина. 17 ноября стал самым кровавым днём в истории Молодой Гвардии.

Опасаясь наступления Кутузова, Даву и гвардия выступили из Красного. В Красном остался лишь слабый арьергард генерала Фридриха. 3-й корпус Нея этим утром только ещё выходил из Смоленска[32].

Кутузов преследует

Кутузов, узнав что Наполеон с главными силами находится перед ним, не позволил Голицыну и Милорадовичу преследовать французов и атаковать Красный и приказал Тормасову не подходить к дороге на Оршу. Он продолжал уклоняться от прямого столкновения с французами, оберегая солдат русской армии[9]. После того, как стало ясно, что Наполеон отступает, в 2 часа дня, Кутузов направил Тормасова через Кутьково на Доброе[14].

Тормасову понадобилось около двух часов на марш, и когда он достиг Доброго, возможность окружения французов была упущена. Тормасов лишь отрезал арьергард и обозы корпуса Даву[33]. В Добром был захвачен личный багаж Даву, в том числе его маршальский жезл.

Около 3 часов дня Голицын обрушился на арьергард Фридриха, который был полностью изрублен. С наступлением ночи Кутузов разместил войска в Красном и его окрестностях, имея под рукой 70 тысяч солдат.

Маршал Ней, выступив из Смоленска 17 ноября, тем временем продолжал марш на Красный, не зная, что Великая Армия ушла дальше на запад, а дорога полностью перерезана русскими[9]

18 ноября: Разгром корпуса Нея

18 ноября в 3 часа дня 3-й корпус маршала Нея, не знавшего, что Наполеон покинул Красный, вошёл в боевой контакт с войсками Милорадовича, который, увидев неприятеля, занял позицию на крутом берегу Лосьминки. Милорадович располагал 12 тысячами солдат. Ней имел под ружьём от 7 до 8 тысяч, от 400 до 500 кавалеристов и 12 орудий, ещё до 8 тысяч больных и раненых шли безоружной толпой вокруг колонны[9][34].

Полагая, что Даву находится в Красном прямо за позициями Милорадовича, Ней предпринял попытку пробиться. Нею приписывают слова «Победим русских их же оружием — штыками». Атака производилась без единого выстрела[35] и сначала была успешной, однако последовавшая ожесточённая контратака заставила французов бежать и укрыться в ближайшем лесу. За лесом был едва замёрзший Днепр, со всех других сторон — превосходящие силы русских.

Безнадёжное положение 3-го корпуса французов побудило Милорадовича сделать предложение Нею о почётной сдаче. Ней отказался, однако 6 тысяч французов, в основном из сопровождающих корпус, сдались[36].

Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года:

Я донёс Милорадовичу, что вышедшие из опушки леса неприятельские колонны, соединившись, взяли направление на нашу позицию, остановились недалеко от батарей наших и отправили от себя для переговоров офицера, который объявил, что число всех чинов, состоящих в колонне и сдающихся пленными, более шести тысяч человек; оружие у них далеко неравное числу людей, пушки ни одной.

Есть показания о командовании Нея в критический момент. Ней сказал своим офицерам[37]:

«Продвигаться сквозь лес! Нет дорог? Продвигаться без дорог! Идти к Днепру и перейти через Днепр! Река ещё не совсем замёрзла? Замёрзнет! Марш!»

Ней с остатком корпуса в 3 тысячи человек[38] ушёл на север, перешёл Лосьминку у Сырокоренья и по тонкому льду переправился через Днепр, потеряв множество людей утонувшими в полыньях. Русские потеряли его из виду. Преследуемый казаками, он добрался 20 ноября до расположения Наполеона в Орше, сохранив лишь 800—900 человек, согласно мемуарам полковника Фезенсака, который проделал этот путь с маршалом. Корпус Нея перестал существовать[39]. Однако для деморализованной армии новость о соединении Наполеона с Неем имела моральный эффект победы[40].

Итоги сражения

Общие потери французов под Красным оцениваются между 6—13 тысячами убитых и раненых, а также 20—26 тысяч пленными[41]. Клаузевиц оценил потери французской армии за 4 дня боёв в 33 тыс. человек и 230 орудий. Суммарные потери французов сравнимы с потерями при Бородине. Французы потеряли более 200 орудий[K 3] и практически все орудийные заряды.

В надписи на 24-й стене Храма Христа Спасителя (Галерея воинской славы) указано, что с 14 по 18 ноября в боях под Красным у русских выбыло немногим более 2 тысяч солдат и офицеров. Иногда временные рамки сражения ограничивают 16 и 18 ноября, и при подсчёте русских потерь не берут в рассмотрение поражение Ожаровского.

Сражение под Красным было выиграно ценой минимальных потерь в русской армии. Кутузов получил титул Князя Смоленского, а Платов — графское достоинство[39]. Однако многие офицеры были недовольны действиями Кутузова, которые они считали нерешительными, и позволившими, как им казалось, уйти Наполеону от полного поражения.

Из воспоминаний Дениса Давыдова[42]:

Сражение под Красным, носящее у некоторых военных писателей пышное наименование трёхдневного боя, может быть по всей справедливости названо лишь трёхдневным поиском голодных, полунагих французов; подобными трофеями могли гордиться ничтожные отряды вроде моего, но не главная армия. Целые толпы французов при одном появлении небольших наших отрядов на большой дороге поспешно бросали оружие.

Но русские войска, проделавшие огромный путь за отступающими французами по опустошённым местностям, страдали от тех же проблем, голода и холода[K 4].

Беннигсен утверждал, что значение боя под Красным было чрезмерно раздуто Кутузовым:

Из писем Беннигсена[43]:

Все только с сожалением толковали и с горестью вспоминали о том, что можно было бы сделать в этот день, как вдруг, к величайшему изумлению, узнали, что сочинена реляция о кровопролитной битве, продолжавшейся три дня непрерывно, в которой французы были почти совершенно истреблены 5 ноября под Красным. В этой реляции упоминалось о всех орудиях, утраченных или покинутых французами на всем пути их отступления из Смоленска, исчислялись все больные и раненые, захваченные в различных госпиталях, все отсталые, взятые в плен в продолжении многих дней; число их было очень значительно.

Даже ближайшее окружение Кутузова не понимало, почему он не нанёс последний решительный удар по противнику, несмотря на неоднократно предоставлявшиеся возможности[44]. По свидетельству квартирмейстера Щербинина, начиная с Малоярославца, Кутузов противодействовал планам П. П. Коновницына и К. Ф. Толя перекрыть Наполеону дороги на Вязьму, «не пускаясь с утомлённым войском на отвагу против неприятеля»[45]. В своих мемуарах английский посланник при штабе Кутузова Р. Вильсон отказывается от возникших у него подозрений в «трусости» Кутузова, но отмечает, что была «какая-то скрытая причина» для подобного поведения фельдмаршала[46]. Отмечая, что русская армия, преследуя противника, также несла тяжёлые потери, Михневич приводит, верные, по его мнению, слова Кутузова: «Всё это [французская армия] развалится и без меня»[47].

В результате сражения под Красным французским войскам был нанесен удар, который резко их ослабил. Во французской армии почти не осталось кавалерии и артиллерии[48]. Вместе с тем, в трудной обстановке Наполеон сумел сохранить значительную часть боеспособных солдат.

Однако французской армии ещё только предстояло достигнуть границ Российской империи. Наполеон выступил из Орши 20 ноября в направлении к городу Борисову на реке Березина. Его преследовал Кутузов, с юга наперерез Наполеону подходила 25-тысячная русская армия Чичагова. На севере французы едва удерживали 30-тысячную армию Витгенштейна[49].

Напишите отзыв о статье "Сражение под Красным"

Комментарии

  1. ↑ «Я как теперь вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своём, окружённого моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, — но всё было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством. В течение дня сего мы ещё взяли одного генерала, множество обозов и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками». — Давыдов Д. В. Гусарская исповедь. Дневник партизанских действий 1812 года
  2. ↑ «…в ту же ночь Ожаровский поражён был в селе Куткове. Справедливое наказание за бесполезное удовольствие глядеть на тянувшиеся неприятельские войска и после спектакля ночевать в версте от Красного, на сцене между актёрами. Генерал Роге, командовавший молодою гвардиею, подошёл к Куткову во время невинного усыпления отряда Ожаровского и разбудил его густыми со всех сторон ружейными выстрелами. Можно вообразить свалку и сумятицу, которая произошла от сего внезапного пробуждения! Все усилия самого Ожаровского и полковника Вуича, чтобы привести в порядок дрогнувшие от страха и столпившиеся в деревне войска их, были тщетны! К счастью, Роге не имел с собою кавалерии, что способствовало Ожаровскому, отступя в Кутково, собрать отряд свой и привести оный в прежде бывший порядок, с минусом половины людей». — Давыдов Д. В. Гусарская исповедь. Дневник партизанских действий 1812 года
  3. ↑ Русскими взято в боях 116 орудий, ещё 112 были брошены самими французами[39].
  4. ↑ «После всего этого ты видишь, что трофеев у нас много; лавров девать некуда; а хлеба — ни куска… Ты не поверишь, как мы голодны! По причине крайне дурных дорог и скорого хода войск наши обозы с сухарями отстали; все окрестности сожжены неприятелем, и достать нигде ничего нельзя. У нас теперь дивятся, как можно есть! и не верят тому, кто скажет, что он ел». — Глинка Ф. Н. Письма русского офицера (1812—1814)

Примечания

  1. ↑ Lentz, 2004, p. 363
  2. ↑ 1 2 Дюпюи Р. Э., Дюпюи Т. Н — «Всемирная история войн», Книга третья, с. 151
  3. ↑ Тарле Е. В. [www.museum.ru/1812/Library/tarle2/kutuzov.html Михаил Илларионович Кутузов — полководец и дипломат]
  4. ↑ Михневич, 2003, с. 42—44.
  5. ↑ Михневич, 2003, с. 44.
  6. ↑ Богданович, 1860, с. 110.
  7. ↑ 1 2 Михневич, 2003, с. 45.
  8. ↑ 1 2 3 Михневич, 2003, с. 46.
  9. ↑ 1 2 3 4 Тарле, 1992, с. 262.
  10. ↑ Богданович, 1860, с. 435.
  11. ↑ Бескровный Л. Г., 1962, с. 540
  12. ↑ Михайловский-Данилевский, 1843, с. 4.
  13. ↑ Михайловский-Данилевский, 1843, с. 5.
  14. ↑ 1 2 Сражение при Красном.
  15. ↑ Керсновский А. А. История Русской армии. Гл. VI, Отечественная война 1812 года
  16. ↑ Ф.-П. Сегюр: «эти разрозненные остатки корпусов должны были по очереди браться за оружие!»
  17. ↑ [az.lib.ru/d/dawydow_d_w/text_0070.shtml Д. В. Давыдов. Дневник партизанских действий 1812 года].
  18. ↑ Богданович, 1860, с. 114.
  19. ↑ Михайловский-Данилевский, 1843, с. 116—119.
  20. ↑ Богданович, 1860, с. 121.
  21. ↑ Богданович, 1860, с. 121—122.
  22. ↑ 1 2 Zamoyski, 2005, p. 424
  23. ↑ Lieven [Ebook edition], 2009, p. 5249
  24. ↑ Богданович, 1860, с. 124.
  25. ↑ Богданович, 1860, с. 125.
  26. ↑ Михневич, 2003, с. 48.
  27. ↑ Клаузевиц К., 2004 (с издания 1937 года), с. 185
  28. ↑ Богданович, 1860, с. 126.
  29. ↑ Zamoyski, 2005, p. 422
  30. ↑ Богданович, 1860, с. 128.
  31. ↑ [www.museum.ru/museum/1812/Library/kolencur/part06.html Арман Коленкур, «Поход Наполеона в Россию», гл.6]
  32. ↑ Бескровный Л. Г., 1962, с. 547
  33. ↑ Михневич, 2003, с. 148.
  34. ↑ Богданович, 1860, с. 135.
  35. ↑ Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года
  36. ↑ Богданович, 1860, с. 135—137.
  37. ↑ Тарле, 1992, с. 263.
  38. ↑ Михайловский-Данилевский, 1843, с. 51.
  39. ↑ 1 2 3 Михневич, 2003, с. 49.
  40. ↑ Сегюр Ф. де, 2003, с. 292
  41. ↑ Богданович, 1860, с. 143.
  42. ↑ Давыдов Д. Сочинения. — М., 1893. — Т. 2. — С. 103..
  43. ↑ Беннигсен Л. Письма о войне 1812 г. — Киев, 1912.
  44. ↑ Тарле, 1992, с. 259—261.
  45. ↑ Тарле, 1992, с. 259—260.
  46. ↑ Тарле, 1992, с. 261.
  47. ↑ Михневич, 2003, с. 45—46.
  48. ↑ Дюпюи Р. Э., Дюпюи Т. Н. Всемирная история войн. Книга третья. — С. 152.
  49. ↑ Клаузевиц К., 2004 (с издания 1937 года), с. 188

Литература

  • Бескровный Л. Г. [books.google.ru/books?id=5Zqgc2V5rgoC&q=%D0%B1%D0%B5%D1%81%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D1%8B%D0%B9+1962&dq=%D0%B1%D0%B5%D1%81%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D1%8B%D0%B9+1962&hl=ru&sa=X&ei=y3fGT5a3HYzLsgawzP0Q&ved=0CEQQ6AEwAw Отечественная война 1812 года]. — М.: Соцэкгиз, 1962. — 611 с.
  • Богданович М. [dlib.rsl.ru/viewer/01004074868#?page=1 История войны 1812 года по достоверным источникам]. — СПб., 1860. — Т. III.
  • Дюпюи Р. Э., Дюпюи Т. Н. Всемирная история войн. Книга 3. 1800—1925 годы. — СПб.: Полигон, 2000. — 1018 с. — ISBN 5-89173-020-0.
  • Клаузевиц К. [www.museum.ru/museum/1812/Library/Clausewitz/index.html 1812 год]. — М.: Захаров, 2004 (с издания 1937 года). — 256 с. — ISBN 5-8159-0407-4.
  • Михайловский-Данилевский А. Описание Отечественной войны в 1812 году, по высочайшему повелению сочинённое Генерал-Лейтенантом Михайловским-Данилевским. — СПб., 1843. — Т. IV.
  • Михневич Н. Отечественная война 1812 г. // История русской армии, 1812—1864 гг.. — СПб.: Полигон, 2003. — С. 24—49. — 719 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-89173-212-2.
  • Сегюр Ф. де. [fershal.narod.ru/Memories/Texts/Segur/Segur.htm Поход в Россию]. — Смоленск: Русич, 2003. — 448 с. — ISBN 5-8138-0521-4.
  • Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. — М.: Воениздат, 1992. — 304 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-01043-9.
  • (fr) Lentz, Thierry. [books.google.ru/books/about/Nouvelle_histoire_du_premier_empire.html?id=bvwhAQAAIAAJ&redir_esc=y Nouvelle histoire du premier empire: L’effondrement du système napoléonien, 1810–1814]. — P.: Fayard, 2004. — 681 p. — ISBN 978-2-213-61944-6.
  • (en) Lieven, Dominic. [www.amazon.com/Russia-Against-Napoleon-Battle-ebook/dp/B002ZFGJN0/ref=sr_1_4?s=digital-text&ie=UTF8&qid=1337845656&sr=1-4 Russia Against Napoleon: The Battle for Europe, 1807 to 1814]. — L., N. Y., etc.: Penguin, 2009. — [Ebook edition] 15036 p. — ISBN 978-0-14-194744-0.
  • (en) Zamoyski, Adam. [books.google.ru/books?id=3rirzhwpLK0C&hl=ru&source=gbs_book_other_versions 1812. Napoleon’s Fatal March on Moscow]. — L.: Harper Perennial, 2005. — 644 p. — ISBN 978-0-00-712374-2.

Ссылки

  • Клаузевиц К. [militera.lib.ru/h/clausewitz3/04.html 1812 г. — Ч. 2]. Проверено 1 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSJGDclj Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • Тарле Е. В. [www.museum.ru/1812/Library/tarle1/part10.html Нашествие Наполеона на Россию. Гл. X]. Проверено 1 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSJFiQim Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  • [mil.ru/et/war/more.htm?id=11203431@cmsArticle Сражение при Красном]. Министерство обороны Российской Федерации. Проверено 1 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BSJDu5OQ Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].

Отрывок, характеризующий Сражение под Красным

Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сражение_под_Красным&oldid=80976164»