Жюно, Жан Андош

Андош Жюно
Жан Андош Жюно в 1792 году
Прозвище	«Жюно-буря» (фр. Junot la Tempête)
Дата рождения	24 сентября 1771(1771-09-24)
Место рождения	Бюсси-ле-Гран, провинция Бургундия (ныне департамент Кот-д’Ор), королевство Франция
Дата смерти	29 июля 1813(1813-07-29) (41 год)
Место смерти	Монбар, департамент Кот-д’Ор, Французская империя
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия, Пехота
Годы службы	1791 — 1813
Звание	Генерал-полковник гусар, Дивизионный генерал
Сражения/войны	Тулон (1793) Лонато (1796) Арколе (1796) Тальяменто (1797) Назарет (1799) Абукир (1799) Аустерлиц (1805) Вимейру (1808) Валутина гора (1812) Бородино (1812)
Награды и премии

О жене военачальника см. Жюно, Лора

Жан Андош Жюно (фр. Jean Andoche Junot; 1771—1813) — французский военный деятель, генерал-полковник гусар (с 6 июля 1804 года), дивизионный генерал (c 20 ноября 1801 года). Руководил французским завоеванием Португалии и взятием Лиссабона, за что 15 января 1809 года получил победный титул герцога Абрантеса (фр. duc d'Abrantès).

Детство Жюно. Обучение в Шатийонском коллеже. Вступление в Национальную гвардию

«Ураган» или «Жюно-буря», как впоследствии называл его Наполеон Бонапарт, родился и вырос в крошечном городке Бюсси-ле-Гран, что в 60 километрах от Дижона — столицы старой Бургундии. Его отец был зажиточным торговцем и занимался сбытом леса. Он хотел, чтобы его младший сын (в семье было трое детей, причём Жан Андош был третьим по счету) получил хорошее образование, желательно юридическое, и стал известным и уважаемым человеком.

Служба в армии для детей мещанского сословия до Революции 1789 года не была обязательной, а потому ничто не мешало Жюно-старшему реализовать свой замысел в отношении сына. После недолгого обучения на дому он отправил Жана Андоша в колледж городка Шатийон-сюр-Сен, где тому предстояло изучать историю, античную и французскую литературу и другие предметы. В том же коллеже Жюно познакомился с Мюироном (впоследствии ставшим адъютантом Наполеона и погибшим в сражении на Аркольском мосту в 1796 году, где он получил смертельное ранение картечью, прикрывая телом своего генерала) и будущим маршалом Империи Мармоном. Жюно и Мюирон, преисполненные революционным пылом, бросив учёбу, записались 1 сентября 1791 года волонтёрами в батальон Национальной гвардии, формировавшийся в департаменте Кот-д’Ор.

20 апреля 1792 года Франция объявила войну Австрии, которая за два месяца до этого объединилась в военный союз с Пруссией. Батальон Жюно в июле того же года был отправлен в Северную армию, где бургундец со странным именем Андош очень скоро снискал себе славу отчаянного храбреца. Не прошло и двух месяцев после прибытия на передовую, как товарищи по оружию избрали его сначала сержантом, а затем и старшим сержантом.

Все шло хорошо, пока Жюно не получил серьёзного ранения в бою при Глизюэле (11 июня 1792 года) — сабля австрийского кавалериста чуть не раскроила ему череп. В госпитале, однако, неугомонный Жюно надолго не задержался. Едва его рана зарубцевалась, он тотчас отправился на фронт.

В конце 1792 — первой половине 1793 года фортуна отвернулась от французов: Северную армию вытеснили к бельгийской границе и, в конечном итоге, принудили к капитуляции. Батальон Жюно перебросили вначале в армию Восточных Пиренеев, а затем направили под Тулон.

Знакомство с Наполеоном. Участие в Итальянском походе

Первая встреча будущего покорителя Европы с Жюно произошла во время осады Тулона, когда Наполеону потребовался писарь, и ему порекомендовали отважного бургундца по фамилии Жюно, который обладал каллиграфическим почерком. Сразу после того, как он закончил писать продиктованный приказ, ядро, пущенное с вражеской позиции, ударило в батарейный вал и засыпало и его, и ту бумагу, которую он составлял. Отряхнувшись, Жюно, якобы воскликнул: «Нам повезло! Теперь не надо посыпать чернила песком». Бонапарт, восхищенный храбростью «писаря», сделал его своим адъютантом.

После Тулона произведённый в лейтенанты Жюно сопровождал Великого корсиканца во время первой Итальянской кампании 1796 года, вместе с Мармоном поддерживал его в 1795 году, участвовал в славном Итальянском походе 1796—1797 годов. Жюно стал первым вестником победы, которого Наполеон отправил в Париж с захваченными у неприятеля знамёнами. Именно он сопровождал супругу генерала, Жозефину, из французской столицы в Милан.

3 августа 1796 года в ходе сражения при Лонато Жюно, преследуя отряд улан под командованием полковника Бендера, был окружен вражескими конниками, сбит с лошади и поражён шестью сабельными ударами в голову, которые впоследствии послужили причиной его трагической гибели. Оправившись от раны, он участвовал в битвах при Арколе и Тальяменто.

В 1797 году он был отправлен с ответственной миссией в Венецию, где началось антифранцузское восстание. 3 июня 1797 года «Жюно-буря» обрушился на войска папы римского Пия VI, осмелившегося бросить вызов Франции, и разбил их у реки Сенньо.

В стране фараонов (1798—1800). Возвращение на родину. Недолгая опала

С 1798—1799 годах Жюно участвовал в Египетском походе. 9 января 1799 года Бонапарт произвёл его в бригадные генералы (окончательно он был утверждён в этом звании лишь 27 июня 1800 года), а на следующий день назначил командующим французскими войсками на Суэце. Именно Жюно сообщил Наполеону о неверности его жены Жозефины, что по мнению историков, Бонапарт так и не смог простить своему лучшему другу.

В сражении при Назарете 30 июня 1799 года во главе 300 солдат Жюно отразил атаку 10-тысячного авангарда турецкой армии и лично зарубил сына Мурад-бея (так называемая «вторая битва при Назарете»). Также бесстрашно он крушил врага при Абукире, Александрии, Яффе.

Помимо сражений, Жюно «отличился» тем, что вызвал на дуэль генерала Ланюсса, позволившего себе непочтительное высказывание в адрес Наполеона. В ходе этой дуэли «Буря» пострадал за друга, получив тяжёлое ранение в живот.

В начале января 1800 года Жюно покинул берега Северной Африки, но его надеждам на скорейшее возвращение во Францию не суждено было сбыться. Корабль, на котором он плыл на родину, был захвачен англичанами, а сам Жюно и его адъютант Лаллеман попали в плен. Лишь 14 июня, в то время когда Первый консул сражался при Маренго, Жюно прибыл в Марсель.

В 1801 году он занял должность коменданта Парижа.

В декабре 1803 года его назначили командиром гренадерского корпуса, формировавшегося в Аррасе. 6 июня 1804 года Жюно получил почётный чин генерал-полковника гусар.

В марте 1805 года Бонапарт направил его послом в Португалию. В качестве одной из причин отправки Жюно из Парижа стало недовольство Наполеона его женой — Лаурой Пермон, которая вела крайне расточительный образ жизни и активно участвовала в придворных интригах. «Ссылка» длилась недолго, ибо уже 1 декабря, накануне сражения при Аустерлице, Жюно прибыл в ставку Наполеона в Моравии. Во время «Битвы трёх императоров» Жан Андош находился рядом с Бонапартом, выполняя функции его первого адъютанта.

Как губернатор Парижа стал генерал-губернатором Португалии

19 января 1806 года Жюно был назначен губернатором Пармы и Пьяченцы. На этой территории Жюно должен был покончить с то и дело вспыхивавшими крестьянскими восстаниями, что и было сделано самым решительным образом.

19 июля 1806 года он был переведён в Париж на должность губернатора французской столицы, а чуть позже (с 29 июля) — и командующего 1-м военным округом.

2 августа 1807 года Наполеон, чтобы пресечь роман Жюно со своей сестрой Каролиной Мюрат, отправил «Бурю» в Байонну, где ему надлежало стать во главе 1-го Жирондского обсервационного корпуса. 18 сентября он по приказу императора перешёл со своим 25-тысячным корпусом реку Бидассоа и вступил в Испанию (даже не уведомив об этом правительство Годоя). Уже 12 ноября Жюно достиг Саламанки, 19 ноября прошёл через Алькантару, и, наконец, 30 ноября его авангард вступил на улицы Лиссабона, брошенного королём Жуаном VI, бежавшим в Бразилию. 23 декабря Жюно официально стал главнокомандующим Армией Португалии. 1 февраля 1808 года Наполеон назначил герцога д’Абрантес генерал-губернатором Португалии, фактически сделав его правителем новой вассальной территории французской империи.

Конвенция в Синтре. Служба в Германии

Однако спокойная жизнь Жюно продолжалась недолго. Симпатии португальцев к французам очень скоро сменились недовольством, постепенно вылившимся в партизанскую войну, которая стала доставлять французским оккупационным властям массу неприятностей. Известие о предстоящей высадке английских войск на Пиренейском полуострове послужило условным сигналом ко всеобщему восстанию, которое вспыхнуло в июне 1808 года на севере страны и охватило такие города, как Опорто, Авейру, Визеу и Гуарда. 6 августа того же года 20-тысячный экспедиционный корпус под командованием А. Уэллсли (будущего герцога Веллингтона) действительно высадился на португальском побережье в устье реки Мондегу.

21 августа 1808 года англичане и французы сошлись в решающей битве у Вимейро. Жюно решительно атаковал позиции англичан, но потерпел поражение (при этой атаке англичанами была впервые применена шрапнель) и отступил к Торриш-Ведраш. 30 августа, видя безвыходность сложившегося положения, он подписал конвенцию в Синтре, по которой от него требовалось освободить Португалию, а англичане взамен обязались перевезти его войска со всем оружием, знаменами и багажом во Францию. Подобных «капитуляций» военная история ещё не знала.

Тем не менее, прибыв в Париж, Жюно подал в отставку, которая не была принята. Наполеон отправил генерала командовать 8-м корпусом, сформированным для нового похода в Португалию. 17 декабря перед герцогом д’Абрантес, которого назначили командиром теперь уже 3-го корпуса Армии Испании, поставили новую задачу: ему предстояло захватить Сарагосу. Этот город, в конечном итоге, был взят маршалом Ланном, которого недовольный задержкой Наполеон назначил руководить осадой вместо Жюно. «Буря» сохранял за собой пост командующего 3-м корпусом вплоть до 5 апреля 1809 года. Уже 7 апреля он вернулся во Францию, где до июня восстанавливал силы и лечился в Тиволи, а затем уехал в родную Бургундию.

17 июня 1809 года Жюно получил должность командующего резервной армией в Нюрнберге. Части этой армии по приказу Наполеона выполняли различные задачи, и Жюно, оставшийся фактически с одной дивизией и не поддержанный войсками Жерома Бонапарта, не смог остановить продвижение войск генерала Кинмайера в боях при Гефрес и Бернеке. 9 ноября он был отозван в Париж.

Новые битвы в Испании (1810—1811)

2 февраля 1810 года Жюно вновь вернулся в Испанию, к своему 8-му корпусу, во главе которого он одержал убедительную победу над испанцами, взяв крепость Асторга. С 17 апреля 1810 года он, наряду с маршалом Неем и генералом Ренье, находился в подчинении у маршала Массены, назначенного командовать французскими силами на Пиренейском театре военных действий. 16 сентября того же года, после ряда сражений в Испании (наиболее крупным из которых стала битва за Сьюдад-Родриго), корпус Жюно перешёл границу Португалии. Дивизии генералов Солиньяка и Клозеля, входившие в состав 8-го корпуса участвовали в преследовании отступавших после сражения при Бусако (27 сентября 1810 года) английских войск, а также отличились при взятии крепости Собрал (11 октября 1810 года). До конца года армия Массены «топталась» возле Торриш-Ведраш, где герцог Веллингтон сумел хорошо окопаться и не давал французам ни малейшего шанса выбить его с занимаемой позиции.

19 января 1811 года генерал Жюно был ранен при Рио-Майор во время перестрелки на аванпостах: одна из пуль попала ему прямо в лицо, сломав нос и пробив щеку.

К весне 1811 стало ясно, что кампания в Португалии и Испании была окончательно и бесповоротно проиграна. Корпус Жюно был распущен, а сам он, в конце марта смог, наконец, вернуться во Францию.

Последняя кампания Жюно

12 февраля 1812 года Жюно был назначен командиром 2-го итальянского обсервационного корпуса, расквартированного в Милане (под общим командованием Евгения Богарне). Кампания в России, ставшая последней в его карьере, началась для Жюно 28 июля 1812 года, под Оршей, когда после «дезертирства» короля Жерома Бонапарта, он был назначен командиром 8-го (Вестфальского) корпуса Великой армии.

В Смоленском сражении перед ним была поставлена задача совершить обходной манёвр, переправиться через Днепр и отрезать остававшиеся в районе города русские войска, но, встретив на пути непроходимое болото, Жюно не смог выполнить эту операцию. Узнав об этом, Наполеон в сердцах воскликнул: «Жюно упустил русских. Из-за него я теряю кампанию». Взбешённый император хотел даже передать командование корпусом генералу Раппу, но после разговора с генералом Дюроком вернул его обратно Жюно.

В Бородинском сражении вестфальцы поначалу располагались в резерве, севернее деревни Шевардино, а затем были переданы в распоряжение маршала Нея. 8-й корпус участвовал в обходе левого фланга русской армии, но был отброшен войсками генерала К. Ф. Багговута к Утицкому лесу, а затем безуспешно штурмовал Багратионовы флеши.

После занятия Москвы остатки корпуса Жюно были оставлены в Можайске. 10 октября Жюно получил приказ начать отступление к Вязьме.

После сражения под Красным (15—18 ноября) 8-й корпус фактически перестал существовать. В конце января 1813 года разбитый морально и физически герцог д’Абрантес вернулся во Францию.

Окончательная потеря рассудка. Отставка. Самоубийство

13 февраля 1813 года Жюно получил должность генерал-губернатора Иллирийских провинций, включавших в себя Истрию, Далмацию и Рагузу. Одновременно он исполнял обязанности губернатора Венеции.

К июлю состояние здоровья Жюно было расстроено окончательно, и Наполеону не оставалось ничего иного, как отправить своего друга на заслуженный отдых. 22 июля 1813 года «Буря» был официально уволен со службы, а его должность досталась находившемуся в немилости Ж. Фуше.

Жюно вернулся домой в Бургундию, в отцовский дом в Монбаре, где во время одного из приступов жуткой головной боли, вызванной ранениями, выбросился из окна. Смерть наступила не сразу и ещё несколько дней Жан Андош несказанно мучился (после ампутации поврежденной ноги у него началась гангрена). Умер 29 июля 1813 года.

По рассказам очевидцев (в частности мадам д’Абрантес), когда Наполеону сообщили о смерти его «адъютанта», он сказал: «Это был храбрый парень, этот Жюно. Он ходил в огонь, как на бал».

Настоящий француз, патриот, да и просто честный человек Ж. А. Жюно служил родине 21 год 10 месяцев и 28 дней и был трижды тяжело ранен в голову. Его имя высечено в камне Триумфальной арки и увековечено в названии одной из улиц Парижа.

Награды

• Знак Большого Орла Ордена Почётного легиона (2 февраля 1805 года)
• Великий офицер Ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года)
• Легионер Ордена Почётного легиона (11 декабря 1803 года)
• Командор Ордена Железной короны (Королевство Италия)
• Великий магистр Ордена Христа (Португалия)

Ссылки

• [www.hronos.km.ru/biograf/bio_zh/zhyuno.html Биография генерала Жюно у К. А. Залесского]

Отрывок, характеризующий Жюно, Жан Андош

Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.