Рапп, Жан

Жан Рапп
Конный портрет Ж. Раппа
Прозвище	«Неустрашимый» ("L'Intrépide")
Дата рождения	25 апреля 1771(1771-04-25)
Место рождения	Кольмар, департамент Верхний Рейн
Дата смерти	8 ноября 1821(1821-11-08) (50 лет)
Место смерти	Райнвайлер, герцогство Баден
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1787—1821
Звание	Дивизионный генерал
Сражения/войны	Битва при Маренго, Битва под Аустерлицем, Битва при Йене, Сражение при Насельске, Битва при Голымине, Битва при Асперн-Эсслинге, Сражение под Смоленском, Бородинское сражение, Сражение под Малоярославцем, Сражение под Красным, Сражение на Березине, Осада Данцига (1813)
Награды и премии

Граф Жан Рапп (фр. Jean Rapp; 25 апреля 1771, Кольмар, департамент Верхний Рейн — 8 ноября 1821, Райнвайлер, герцогство Баден) — французский военачальник периода наполеоновских войн, один из самых преданных Наполеону генералов; с 1805 года — дивизионный генерал.

Военная карьера до знакомства с Бонапартом

Родился в 1771 году в протестантской семье. Родители хотели видеть его пастором, но в 16 лет Рапп вступил рядовым в конно-егерский полк. 1 января 1791 года получил чин бригадир-фурьера. 3 апреля 1794 года был произведен в подпоручики. В 1794 году стал адъютантом будущего любимца Бонапарта генерала Луи Дезе. Рапп отличился, сражаясь в Мозельской армии Французской республики. 28 мая 1795 года в бою при Лингенфельде с сотней кавалеристов атаковал и разбил прусский гусарский полк.

Военная карьера при первом консуле генерале Бонапарте

В 1798 году сопровождал генерала Дезе в Египет; 7 октября с.г. получил в командование эскадрон.

Был ранен в сражении при Саманхуде (22 января 1799 года), а 14 февраля назначен Наполеоном командиром бригады в дивизии Дезе.

Вместе с Дезе покинул Египет и принял выдающееся участие в битве при Маренго (14 июня 1800 года), в котором именно своевременный приход на поле боя дивизии генерала Дезе решил исход битвы. На следующий день после битвы при Маренго назначен адъютантом генерала Бонапарта.

13 января 1801 года возглавил только что сформированный эскадрон мамелюков, входивший в состав личного конвоя первого консула Бонапарта (будущая Старая Гвардия императора Наполеона).

В 1802 году выполнил важную дипломатическую миссию в Швейцарии.

Бонапарт внимательно следил за судьбой своего адъютанта. 29 августа 1803 года он присвоил Раппу чин бригадного генерала, в 1804 году сделал кавалером ордена Почётного легиона.

Служба в Великой Армии императора Наполеона

В 1805 году выполнял личные поручения императора в Ганновере. В том же году назначен на 2-м командиром конных гренадер Императорской гвардии.

Во время 1-й австрийской кампании находился в составе личной охраны Наполеона. Примерно отличился в битве при Аустерлице. Прикрывая пехоту, он повел в атаку два гвардейских эскадрона и разбил кавалергардский полк русского царя Александра I и взял в плен князя Репнина, был ранен. Прискакав к Наполеону, он доложил: «Сир, знамена и пушки русской гвардии захвачены!». По приказу Наполеона эту сцену запечатлел придворный живописец Франсуа Жерар. 24 декабря 1805 Рапп получил чин дивизионного генерала.

6 июля 1806 года Рапп был назначен командующим 5-м военным округом в Страсбурге, а затем переведен на пост губернатора Майнца. Однако вскоре он вновь был отозван в личную свиту императора.

В ходе восточно-прусской-польской кампании 1806—1807 годов сражался при Шлейце и Йене, командовал авангардом маршала И. Мюрата. В сражении при Насельске 24 декабря 1806 года командовал авангардом маршала Н. Л. Даву. Прославился своими отважными действиями в сражении при Голымине (26 декабря 1806 года). За свои подвиги в этой кампании заслужил произвище «Неустрашимого».

28 февраля 1807 года назначен губернатором крепости Торн. После взятия Наполеоном Данцига был назначен в конце мая — начале июня 1807 года губернатором этого города: за гуманное управление жители города даже преподнесли ему шпагу, украшенную алмазами, с надписью: «Генералу Раппу город Данциг с признательностью».

В период 2-й австрийской кампании 1809 года оставался при Наполеоне. Во время отхода войск Наполеона после сражения при Эсслинге 22 мая 1809 года остановил натиск австрийцев, крикнув солдатам: «Умрем, но спасем армию!». 13 октября 1809 года занял Шёнбрунн.

По окончании 2-й австрийской кампании спас жизнь Наполеону, задержав во время войскового смотра немецкого студента Фридриха Штапса, готовившего покушение на императора. На 23 октября 1809 года — главный адъютант Наполеона.

На службе во время Русской кампании 1812 года

Открыто выступил против войны с Россией, но принял участие в Русской кампании 1812 года. Состоял помощником короля Жерома Бонапарта Отличился в сражении при Смоленске.

В сражении при Бородине командовал 5-й пехотной дивизией, вместо поражённого картечной пулей в руку генерала Дессе. Сам он вскоре также получил несколько ран и, в свою очередь, выбыл из строя. Позднее Рапп так вспоминал о своем участии в этой битве:

«В течение одного часа я был задет четыре раза, первый раз относительно легко двумя пулями, затем пулей в левую руку,
которая вырвала рукав моего мундира и рубашки. Вскоре я получил четвертую рану; пуля ударила меня в левое бедро
и сбросила меня с лошади; это была моя 22-я рана, я вынужден был покинуть поле боя»

(Земцов В.Н. Битва при Москве-реке. М., 1999. С.90)

Успешно сражался при Городне и Красном.

После боя у Малоярославца снова спас жизнь Наполеону — во время неожиданного налета казаков. Был ранен в сражении при Березине. Сопровождал императора во время бегства из России в Вильно.

Служба в 1813—1815 годах

Активно участвовал в реорганизации французской армии. В январе 1813 года присоединился к X корпусу маршала Макдональда в Данциге. В декабре 1812 — ноябре 1813 года — снова губернатор Данцига. Возглавил оборону города. Несмотря на численное превосходство противника, Рапп (имевший около 30 тысяч человек) капитулировал только 29 ноября 1813 года.

После капитуляции города жил в плену в Киеве. После отречения Наполеона был освобожден и в июле 1814 года вернулся во Францию.

После высадки Наполеона во Франции (1 марта 1815 года) Рапп был назначен Бурбонами командиром 2-го корпуса армии герцога Беррийского, направленной против Наполеона. Через 4 дня Рапп оставил командование и перешел на сторону Бонапарта.

С 25 марта 1815 года — командир 5-го обсервационного корпуса в Страсбурге (Эльзас). 16 апреля корпус был развернут в Рейнскую армию, а генерал Рапп стал её главнокомандующим. О его успехах на поприще обороны западной границы Франции от австрийцев генерал Грессо писал в рапорте маршалу Сульту так:

«Никто не сомневается в его храбрости, но как главнокомандующий он полный нуль»

За 20 дней до вторичного отречения Наполеона (2 июня 1815 года) получил титул пэра Франции. После того как австрийские войска начали форсировать Рейн, Рапп, имея незначительное количество войск, остановил их продвижение у Ле-Суффеля. После Ватерлоо отвел свои войска в Страсбург.

С совершением 2-й Реставрации Бурбонов недолго командовал 5-м военным округом, но в сентябре 1815 года оставил командование и уехал в Швейцарию. В 1817 году вернулся в Париж и вскоре стал пользоваться покровительством королевского двора.

5 марта 1819 года Рапп снова стал пэром Франции, а 26 ноября 1820 года получил придворное звание 1-го камергера короля Людовика XVIII.

Жан Рапп скончался 8 ноября 1821 года от рака желудка. В родном Кольмаре, по проекту скульптора Ф. О. Бартольди, ему был установлен памятник, на котором выгравировано известное изречение генерала: «Моё слово нерушимо» («Ma parole est sacrée»).

Литература

• Саундерс Э. Сто дней Наполеона. М.: Аст, 2002. С.370-371.
• Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М.: Центрополиграф, 1999.

С.348,452.

• Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Таллин-Москва,
• АО «Скиф Алекс», 1994. См. главы: 3,5,6 (Электронная версия взята с сайта militera.lib.ru/h/caulaincourt).

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_r/rapp Биография Раппа по К. А. Залесскому]
• [www.napoleonguide.com/soldiers_rapp.htm Статья о Ж. Раппе у Р. Мура]  (англ.)
• [napoleon.gery.pl/dow/rap.php Сведения о Ж. Раппе на сайте Gery Napoleon]  (польск.)
• [www.napoleonic-officers.net/web/officers/R/rapp.html Послужной список генерала Раппа] (англ.)
• [users.skynet.be/Empire/Napoleon1er/Rapp.htm Достопримечательности г. Кольмар, связанные с именем Ж. Раппа]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Рапп, Жан

– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.