Гренадеры Удино (Первая империя)
Поделись знанием:
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
(перенаправлено с «Гренадеры Удино (Первая Французская Империя)»)
| Гренадерская дивизия Удино | |
| фр. Division de grenadiers d'Oudinot | |
 | |
| Годы существования |
22 ноября 1803 — 1 июля 1806, |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в | |
| Тип | |
| Включает в себя |
Гренадерские, карабинерские и вольтижёрские роты |
| Функция |
Ударное соединение авангарда |
| Численность |
8000 человек л/с (в 1805 году), |
| Прозвища |
«Гренадеры Удино» (фр. Grenadiers d'Oudinot), |
| Войны | |
| Участие в | |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
Гренадерская дивизия Удино (фр. Division de grenadiers d'Oudinot), также Сводная гренадерско-вольтижёрская дивизия — элитное подразделение, сформированное Наполеоном 22 ноября 1803 года[1] из пехотных частей, не входивших в состав Армии Берегов Океана. В отличие от Гвардии, служившей последним резервом в руках Императора, гренадеры Удино были ударным соединением авангарда. В этом, пожалуй, и состояла их оригинальность. В остальном подобные дивизии встречаются во многих других армиях, в частности в русской знаменитая сводная гренадерская дивизия Воронцова или в австрийской армии не менее известные гренадеры д'Аспра[2]. К 1 июля 1806 года дивизия была полностью распущена в Страсбурге, а роты вернулись в распоряжение своих полков[1].
Второе рождение дивизии произошло 2 ноября 1806 года, когда было принято решение о формировании 5 полков двух-батальонного состава из гренадерских и вольтижёрских рот 3-х батальонов. Каждый батальон состоял из 6 рот по 100 человек каждая[3]. 5 декабря 1808 года дивизия Удино была развёрнута в полноценный сводный гренадерско-вольтижёрский корпус[4].
Содержание
Кампании и битвы
Австрийская кампания 1805 года
Вертинген (8 октября 1805 года)- Ульм (16 — 20 октября 1805 года)
- Холлабрунн (16 ноября 1805 года)
- Аустерлиц (2 декабря 1805 года)
Польская кампания 1806-07 годов
- Остроленка (16 февраля 1807 года)
- Гейльсберг (10 июня 1807 года)
- Фридланд (14 июня 1807 года)
Организация дивизии
На 25 сентября 1805 года:
- 1-я бригада (командир – бригадный генерал Клод Лапланш-Мортьер)
- 1-й элитный полк (командир – полковник Жак Фроман)
- батальон 13-го полка линейной пехоты
- батальон 58-го полка линейной пехоты
- 2-й элитный полк (командир – майор Мишель Брайер)
- батальон 9-го полка линейной пехоты
- батальон 81-го полка линейной пехоты
- 1-й элитный полк (командир – полковник Жак Фроман)
- 2-я бригада (командир – бригадный генерал Пьер Дюпа)
- 3-й элитный полк (командир – полковник Жан Шрамм)
- батальон 2-го полка лёгкой пехоты
- батальон 3-го полка лёгкой пехоты
- 4-й элитный полк (командир – майор Марк Кабан)
- батальон 28-го полка лёгкой пехоты
- батальон 31-го полка лёгкой пехоты
- 3-й элитный полк (командир – полковник Жан Шрамм)
- 3-я бригада (командир – бригадный генерал Франсуа Рюффен)
- 5-й элитный полк (командир – полковник Жан-Шарль Дезайи)
- батальон 12-го полка лёгкой пехоты
- батальон 15-го полка лёгкой пехоты
- 5-й элитный полк (командир – полковник Жан-Шарль Дезайи)
На 1 июня 1807 года:
- 1-я бригада (командир – бригадный генерал Франсуа Рюффен)
- 1-й временный полк (командир – майор Жан-Батист Жамен)
- 1-й батальон элитных рот 27-го, 94-го и 95-го полков линейной пехоты
- 2-й батальон элитных рот 8-го, 45-го и 54-го полков линейной пехоты
- 2-й временный полк (командир – майор Жан-Батист Эспер де Латур)
- 3-й батальон элитных рот 3-го лёгкого, 32-го и 96-го полков линейной пехоты
- 4-й батальон элитных рот 30-го, 33-го и 51-го полков линейной пехоты
- 1-й временный полк (командир – майор Жан-Батист Жамен)
- 2-я бригада (командир – бригадный генерал Николя Конру)
- 3-й временный полк
- 5-й батальон элитных рот 10-го, 24-го и 26-го полков лёгкой пехоты
- 6-й батальон элитных рот 4-го, 18-го и 57-го полков линейной пехоты
- 4-й временный полк
- 7-й батальон элитных рот 34-го линейного, 17-го и 21-го полков лёгкой пехоты
- 8-й батальон элитных рот 40-го, 64-го и 88-го полков линейной пехоты
- 3-й временный полк
- 3-я бригада (командир – бригадный генерал Луи Коэорн)
- 5-й временный полк
- 9-й батальон элитных рот 6-го лёгкого, 39-го и 69-го полков линейной пехоты
- 10-й батальон элитных рот 16-го лёгкого, 44-го и 105-го полков линейной пехоты
- 6-й временный полк
- 11-й батальон элитных рот 16-го лёгкого, 24-го и 63-го полков линейной пехоты
- 12-й батальон элитных рот 7-го лёгкого, 24-го и 63-го полков линейной пехоты
- 5-й временный полк
- 4-я бригада (командир – бригадный генерал Жозеф Альбер)
- 7-й временный полк
- 13-й батальон
- 14-й батальон
- 8-й временный полк
- 15-й батальон
- 16-й батальон
- 7-й временный полк
- 5-я бригада
- 9-й временный полк
- 1-й эскадрон
- 2-й эскадрон
- 3-й эскадрон
- Всего: 16 батальонов, 3 эскадрона, 12 740 человек
- 9-й временный полк
Подчинение
- гренадерский резерв в Аррасе (22 ноября 1803 года);
- 2-я резервная дивизия Армии Берегов Океана (24 марта 1805 года);
- 5-й армейский корпус Великой Армии (29 августа 1805 года);
- резерв Великой Армии (1 декабря 1805 года);
- 5-й армейский корпус Великой Армии (27 декабря 1805 года);
- расформирование (1 июля 1806 года);
- резерв Великой Армии (2 ноября 1806 года);
- 5-й армейский корпус Великой Армии (февраль 1807 года);
- 10-й армейский корпус Великой Армии (апрель 1807 года);
- резервный корпус Великой Армии (5 мая 1807 года);
- Рейнская армия (15 октября 1808 года).
Командование дивизии
Командиры дивизии
- дивизионный генерал Андош Жюно (11 декабря 1803 – 30 января 1805)
- дивизионный генерал Николя Удино (1 февраля – 17 ноября 1805, 1 декабря 1805 – 1 июля 1806, 2 ноября 1806 – 5 декабря 1808)
- дивизионный генерал Жерар Дюрок (17 ноября – 4 декабря 1805)
Начальники штаба дивизии
- полковник штаба Жак-Валер Клеман (14 декабря 1803 – 17 сентября 1805)
- полковник штаба Этьен Жарри (23 сентября 1805 – 21 февраля 1807)
- полковник штаба Клод Шапоннель (30 марта 1807 – 5 декабря 1808)
Командиры бригад
- бригадный генерал Пьер Макон (13 декабря 1803 – 12 марта 1805)
- бригадный генерал Пьер Дюпа (13 декабря 1803 – 24 декабря 1805)
- бригадный генерал Клод Лапланш-Мортьер (21 декабря 1803 – 27 декабря 1805)
- бригадный генерал Франсуа Рюффен (12 марта 1805 – 1 июля 1806, 2 ноября 1806 – 3 ноября 1807)
- бригадный генерал Николя Конру (9 ноября 1806 – 5 декабря 1808)
- бригадный генерал Жозеф Альбер (21 февраля 1807 – 5 декабря 1808)
- бригадный генерал Этьен Жарри (23 марта 1807 – 5 декабря 1808)
- бригадный генерал Луи Коэорн (22 апреля 1807 – 5 декабря 1808)
Награждённые
Знак Большого Орла ордена Почётного легиона
- Николя Удино, 6 марта 1805 – дивизионный генерал, командир дивизии
Великие офицеры ордена Почётного легиона
- Андош Жюно, 14 июня 1804 – дивизионный генерал, генерал-полковник гусар, командир дивизии
Комманданы ордена Почётного легиона
- Пьер Дюпа, 14 июня 1804 – бригадный генерал, командир 2-й бригады
- Жак-Валер Клеман, 14 июня 1804 – полковник, начальник штаба дивизии
- Клод Лапланш-Мортьер, 14 июня 1804 – бригадный генерал, командир 3-й бригады
- Пьер Макон, 14 июня 1804 – бригадный генерал, командир 1-й бригады
- Жан-Шарль Дезайи, 25 декабря 1805 – полковник, командир 5-го элитного полка
- Этьен Жарри, 25 декабря 1805 – полковник, начальник штаба дивизии
- Франсуа Рюффен, 25 декабря 1805 – бригадный генерал, командир 3-й бригады
- Николя Конру, 22 июня 1807 – бригадный генерал, командир 2-й бригады
Офицеры ордена Почётного легиона
- Клод Шапоннель, 28 октября 1808 – полковник, начальник штаба дивизии
Напишите отзыв о статье "Гренадеры Удино (Первая империя)"
Примечания
- ↑ 1 2 Alain Pigeard. «L'armée de Napoléon 1800-1815. Organisation et vie quotidienne»
- ↑ Олег Соколов, «Армия Наполеона», С.139
- ↑ Иван Васильев, «Несостоявшийся реванш - Россия и Франция 1806-1807 гг.», Т.1, С.9
- ↑ [www.histoire-empire.org/correspondance_de_napoleon/1808/decembre_01.htm Корреспонденция Наполеона за декабрь 1808 года]
Литература
- Соколов О. В. Армия Наполеона. — СПб., 1999.
- Соколов О. В. Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа. 1799—1805 гг. — Т. 1-2. — М., 2006.
- Васильев И. Н. Несостоявшийся реванш: Россия и Франция 1806—1807 гг.. — Т. 1-3. — М., 2010.
Ссылки
- [www.ancestramil.fr/darnault/militaires/armees_napo/armee_napoleon.php Армии Франции. 1800-15 гг.]
- [www.napoleon-series.org/military/organization/c_oudinotgren.html Гренадеры Удино (англ.)]
- [lancierdepicardie.bbgraph.com/t1057-les-grenadiers-d-oudinot Гренадеры Удино. Форум (франц.)]
- [www.genstab.ru/voin/oob1807.htm Осипов В., Попов А. Расписание Великой армии на 1 апреля 1807 г. Публикация в журнале «Воин»]
Отрывок, характеризующий Гренадеры Удино (Первая империя)
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
