Страна багровых туч

Страна багровых туч
Обложка второго издания повести «Страна багровых туч» (Детгиз, 1960)
Жанр:	повесть
Автор:	братья Стругацкие
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1952—1957
Дата первой публикации:	1959

«Страна багровых туч» — приключенческая фантастическая повесть, первое крупное произведение советских писателей Аркадия и Бориса Стругацких. Написана в 1952—1957 гг.

Сюжет

Время действия повести — приблизительно 1990-е годы. Место действия: Союз Советских Коммунистических Республик (ССКР). Повествование ведётся от третьего лица, события показаны, главным образом, с позиции Алексея Быкова, специалиста по транспортным машинам с ядерным приводом, много лет (а точнее, 3 года) проработавшего в пустыне Гоби. Быкова командируют в Москву, в Государственный комитет межпланетных сообщений; там он получает предложение участвовать в планируемой экспедиции на Венеру. Быков удивлён, он никогда не думал о работе космонавта, но соглашается и становится членом экипажа экспериментального фотонного планетолёта «Хиус-2». В экипаже «Хиуса» — его знакомый по работе в Гоби геолог Григорий Дауге. Командир экспедиции — Анатолий Борисович Ермаков, в составе также пилот Богдан Спицын, штурман Михаил Крутиков и геолог Владимир Юрковский.

Быков вместе с остальными членами экипажа проходит предполётную подготовку и узнаёт подробности предстоящей экспедиции. Первоначальная задача — испытания фотонного планетолёта «Хиус-2» и оценка его пригодности для полёта к планетам с тяжёлыми атмосферными условиями. Вторая задача — сугубо прикладная. На Венере обнаружен аномальный регион, названный «Урановой Голкондой» (в одной из следующих книг цикла уточняется, что Голконда возникла в результате столкновения Венеры с метеоритом из антивещества). Эта территория исключительно богата рудами тяжёлых элементов; концентрация их столь высока, что в почве возникают и идут самопроизвольные цепные реакции. Но исследование и промышленная разработка Голконды невозможна — недостаточная мощность и запас хода ядерных ракет, отсутствие точных данных о географии поверхности планеты и бешеный, непредсказуемый характер атмосферы Венеры приводят к тому, что попытка высадки на планету граничит с самоубийством. Из восьми кораблей, предпринимавших попытку высадки на Венере, шесть разбились, из более чем десятка исследователей лишь двое вернулись; один из них — командир «Хиуса» Ермаков. Теперь надежды возлагаются на «Хиус-2», имеющий гораздо более мощный двигатель и гораздо более манёвренный. Разведчикам предстоит приземлиться как можно ближе к границам Голконды, найти или построить посадочную площадку, на которую могли бы садиться все типы космических кораблей, и оснастить её радиомаяками для точного привода.

Но есть и некоторые нюансы. Фотонный привод — дело новое. За него горой стоит Краюхин, учитель Ермакова, отвечающий за организацию экспедиции. Но предшественник «Хиуса-2», «Хиус-1» по невыясненной причине взорвался во время испытательного полёта; у фотонного привода есть серьёзные противники из числа тех, кто в своё время объявлял идею фотонного корабля утопией и теперь будет рад, если «Хиус» не оправдает надежд. Для выполнения основной задачи экспедиции — создания ракетодрома рядом с Голкондой, — Ермаков может и обязан рисковать. Как ученик и единомышленник Краюхина он понимает, что если они выполнят задачу, но не вернутся — это наверняка будет использовано для дискредитации крайне перспективного направления космической технологии.

Пережив в пути некоторое количество приключений, экспедиция высаживается на Венеру в нескольких сотнях километров от границ Голконды. По случайности «Хиус» садится на болото, окружённое горами. Оставив дежурным на «Хиусе» Крутикова, отряд отправляется к цели на атомном вездеходе. В пути во время преодоления горной цепи бесследно пропадает Спицын, а Григорий Дауге заболевает загадочной «песчаной горячкой», при которой нормальное состояние чередуется с периодами помрачения рассудка. Герои пересекают пустынный пояс и достигают Голконды. После проведения первичных исследований и установки радиомаяков разведчики отправляются назад, но из-за трагической случайности вездеход попадает под подземный ядерный взрыв. Ермаков гибнет, а Дауге и Юрковского Быков буквально на своих плечах вытаскивает из пустыни и доводит до «Хиуса».

Повесть заканчивается эпилогом — письмом Юрковского Быкову, написанным через два года после основных событий. Юрковский лежит в госпитале на Венере, его здоровье пошатнулось после очередной экспедиции вокруг Голконды. Быков учится в Высшей Школе Космогации на космонавта. Упоминается, что Крутиков продолжает летать на «Хиусе», а Дауге после длительного лечения (он пострадал больше всех остальных, оставшихся в живых) заваливает руководство требованиями о направлении его на Венеру. В письме кратко описывается массовый «штурм» Урановой Голконды, предпринятый после возвращения «Хиуса» и увенчавшийся закономерным успехом.

Венера в книге

Во время написания повести условия на поверхности Венеры ещё не были известны даже приблизительно. Невозможность наблюдения в оптический телескоп поверхности планеты, постоянно закрытой облаками, оставляла простор для самых смелых предположений. Многие учёные того времени, исходя из общей близости основных параметров Венеры и Земли, считали, что и условия на поверхности планеты должны быть достаточно близки к земным. С учётом меньшего расстояния до Солнца допускалось, что на Венере будет заметно жарче, но считалось, что там вполне может существовать жидкая вода и, следовательно, биосфера, возможно даже с высшими животными. Вследствие этого Венера у Стругацких выглядит близко к тому, что можно увидеть в других фантастических произведениях того же или более раннего периода (см., например, «Астронавты» Лема или «Прыжок в ничто» Беляева): это землеподобная планета с жарким, но приемлемым для человека в скафандре климатом, атмосферным давлением, близким к земному. Атмосфера для дыхания непригодна. Существует растительность и примитивный животный мир. Период обращения планеты вокруг оси составляет около 57 часов.

Это описание находится в разительном несоответствии с реальностью. Как было установлено в последние десятилетия, условия на Венере исключают не только возможность существования жизни, подобной земной, но и делают практически нереальным нахождение людей на поверхности планеты: температура на поверхности составляет +475 °С, давление — около 93 атмосфер, солнечные сутки — около 116 земных суток. Атмосфера на 95% состоит из углекислого газа.

В повести упоминается естественный спутник Венеры — Венита. Упоминается, что первым человеком, высадившемся на ней, была Екатерина Ермакова, жена командира планетолёта «Хиус». В середине XX века считалось вполне возможным (более того — вероятным) существование у Венеры маленького спутника, открытие которого задерживается лишь из-за несовершенства инструментов. Борис Натанович Стругацкий указывал, что авторы упомянули о Вените в преддверии её предполагавшегося скорого открытия, которое так и не состоялось.

Загадка Тахмасиба

Сюжетная линия повести, призванная внести дополнительную интригу в повествование: загадочная гибель геолога Тахмасиба Мехти и его товарищей по предыдущей экспедиции в районе Урановой Голконды и его предсмертное предостережение «Бойтесь красного кольца». В конце повести ценой гибели транспортёра и находившегося в нём командира экспедиции выясняется, что «красное кольцо» — небелковая форма жизни, питающаяся радиоактивным излучением; появление её колоний на поверхности предвещает подземный ядерный взрыв.

Проблематика

В повести легко выделяются темы:

• соотношение общественного блага и индивидуальных интересов человека; проблема однозначно решается в пользу первого, не вызывая никаких проблем личного выбора, столь важных в более поздних произведениях братьев Стругацких;
• технический прогресс вообще и освоение ближнего космоса в частности; писатели здесь видят лишь повод литературного изложения технических идей.

Литературные и художественные особенности

Повесть «Страна багровых туч» вполне традиционна для фантастики 1950-х годов. В соответствии с концепцией «фантастики ближнего прицела», основное внимание в ней уделялось техническим аспектам ближнего будущего, выводились положительные герои, в популярной форме излагалась научная информация.

Приключенческая фабула позволяла проиллюстрировать тезис примата общественного блага, приравниваемого к научно-техническому и социальному прогрессу, трактуемому с точки зрения марксистско-ленинской идеологии, над личными интересами — тезис, от которого братья Стругацкие решительно откажутся в ближайших своих произведениях (смотрите, в частности, «Стажёры»). Критики отмечают попытку внести элемент интриги в повествование, вводя в повествование «загадку Тахмасиба». Писатели пытаются пока ещё робко внести индивидуальность в портреты героев, сделать их нешаблонными (поэтические эксперименты Юрковского, неприятная внешность Быкова), включить в повесть мотивы, оттеняющие оптимизм коммунистического будущего (личные неудачи Юрковского, интриги «осторожных» в министерстве).

В повести появляются герои (Владимир Юрковский, Григорий Дауге, Михаил Крутиков, Алексей Быков, от лица которого ведётся большая часть повествования) и сюжеты (космическое путешествие на фотонном корабле) сквозные для целого ряда произведений Стругацких «жилинского» цикла : «Путь на Амальтею», «Стажёры» и другое.

Место действия Урановая Голконда фигурировало также в неопубликованном рассказе «Венера. Архаизмы» (предполагался как глава в составе «Стажёров»).

История создания и публикации

Литературная легенда гласит, что повесть «Страна багровых туч» была написана братьями Стругацкими на спор после дискуссии с друзьями (или, по альтернативной версии, с женой Аркадия Стругацкого) о слабости современной им фантастики. Спор относят к концу 1954 — началу 1955 годов. Однако, по свидетельству Бориса Стругацкого, первые идеи повести и даже её название появились у Аркадия Стругацкого ещё в 1951 году.

«Страна багровых туч» была первой попыткой работы братьев Стругацких в соавторстве. Две части были написаны единолично Аркадием Натановичем, а третья, заключительная, о приключениях на Венере — Борисом Натановичем. В дальнейшем авторы перешли к более совершенной технологии совместного творчества, когда идеи и структура будущей книги предварительно подробно обсуждались лично и в переписке, а написание текста производилось совместно. Таким образом, «Страна багровых туч» стала единственной книгой, написанной авторами «по частям».

Повесть была закончена в 1957 году и впервые опубликована в 1959 году издательством Детгиз. Выпускающим редактором был Исаак Маркович Кассель. Длительная подготовка к печати привела к тому, что книга, написанная первой, была опубликована после более поздних повести «Извне» и рассказа «Спонтанный рефлекс».

По воспоминаниям авторов, желание всё-таки увидеть напечатанным своё первое крупное произведение и, одновременно, отсутствие опыта взаимодействия с советской книгоиздательской системой и цензурой привели к тому, что в процессе подготовки к изданию в исходный вариант было внесено значительное число изменений. В частности, были изменены имена и фамилии всех главных героев, совпадавшие с именами политических деятелей Советского Союза, изменены их национальности. Главный герой Быков из капитана бронетанковых войск превратился в инженера и водителя (в связи с указанием — «Никаких военных в космосе!»).

В целом критика благожелательно отнеслась к повести, хотя некоторых критиков, привыкших к лозунговости других авторов и идеализации людей будущего в фантастике, шокировала «грубость языка героев», которым их наделили авторы в стремлении сделать естественными. Неоднозначную реакцию вызвала конечная гибель первопроходцев и отсутствие однозначно оптимистичного финала.

Мнение самих авторов о повести сдержанно-негативное. В предисловии к изданию в собрании сочинений 1992 года Аркадий Стругацкий характеризовал её так: «Наш первый ребёнок. Беспомощный, неуклюжий и нелюбимый».

Аркадий Стругацкий: «„Страна багровых туч“ — вещь, с нашей точки зрения, очень беспомощная… но даже в ней отказываться не от чего».

Борис Стругацкий: «Я … по-настоящему не люблю одну нашу книгу, самую первую, „Страну багровых туч“. Для своего времени — это было явление, наверное, даже прогрессивное. Но сейчас она мне кажется безнадёжно устаревшей».

По указанным причинам, повесть не переиздавалась в СССР/России в 1969—1992 годах. В 1998 году была восстановлена С. Бондаренко по сохранившимся черновикам, и с тех пор переиздаётся в дополненном виде, приближённом к авторской рукописи 1957 года.

«Страна багровых туч» в культуре

Братья Стругацкие готовили сценарий по повести «Страна багровых туч». Сценарий не сохранился.

• Василий Щепетнёв в 1998 году по мотивам повести написал новеллу «Позолочённая рыбка», опубликованную в антологии «Время учеников-2». По сюжету, экспедиция на Венеру изначально планировалась для взятия образцов формы жизни, питающихся радиоактивными элементами. Это позволило уничтожить на Западе все ядерные арсеналы и установить мировой коммунизм.

Награды

• В 1959 году повести была присуждена третья премия на конкурсе лучшей книги о науке и технике для детей школьного возраста Министерства образования РСФСР (первой премии тогда удостоился И. А. Ефремов за роман «Туманность Андромеды»). Это была единственная литературная награда Стругацких в СССР до 1981 года.

Прочее

• Среди исследователей творчества братьев Стругацких принято при ссылках на повесть «Страна багровых туч» использовать аббревиатуру СБТ. Аббревиатуры восходят к привычке авторов сокращённо именовать готовящееся произведение в переписке и рабочем дневнике.
• Стилистически к повести примыкает рассказ «Песчаная горячка», написанный, вероятно, в 1955 или 1956 году. Он создавался по принципу буриме для «тренировки», и не предназначался для печати. Опубликован в 1990-е годы.

См. также

• Венера в культуре
• Исследование Венеры

Ссылки

• [www.lib.ru/STRUGACKIE/strana2.txt «Страна багровых туч»] в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Страна багровых туч

– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.