Туманность Андромеды (роман)

Туманность Андромеды
Обложка первой журнальной публикации
Автор:	Иван Ефремов
Жанр:	Научная фантастика
Язык оригинала:	русский
Оригинал издан:	1957
Издатель:	Молодая гвардия
Следующая:	Сердце Змеи

«Тума́нность Андроме́ды» — социально-философский научно-фантастический роман Ивана Антоновича Ефремова. Написан в 1955—1956 гг. Отрывки романа печатались в газетах «Пионерская правда» (1957) и «Комсомольская правда» (1959).
Первое издание — в №№ 1-9 журнала «Техника — молодёжи» в 1957 г. В виде книги впервые опубликован в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия» в 1958 году (165 000 экз.). После этого многократно переиздавался и был переведён на десятки языков мира. Роман входит в авторский цикл «Великое Кольцо».

Квинтэссенцией социальных и философских размышлений Ефремова о далёком будущем стал масштабный и беспрецедентный в советской литературе роман «Туманность Андромеды». (Аннотация книги)

Сюжет

Действие романа происходит в отдалённом будущем, в то время, когда Земля представляет собой единый мир с высокоразвитой и интеллектуальной, коммунистической формой общества. Это время характеризуется необычайным развитием науки и искусства, покорением космоса, искусственным улучшением земного ландшафта и климата, изменением психологии человека.

Роман состоит из нескольких сюжетных линий, призванных показать человека будущего во всём разнообразии его интересов.

Первая линия рассказывает о полёте звездолёта «Тантра» и о членах его экипажа. Выполнив все задачи своей экспедиции, звездолёт летит назад к Земле, но случайно, на расстоянии всего 2-х световых лет от Солнца, оказывается в опасной гравитационной близости от неизвестной ранее тёмной звезды, светящей лишь в инфракрасном диапазоне (героям романа такие звёзды известны под названием железных звёзд, что не совсем совпадает с современным пониманием этого термина). Экипаж предпринимает попытки предотвратить катастрофу. Командир звездолёта Эрг Ноор производит его посадку на планету в системе этой тёмной звезды. Сканирование поверхности планеты обнаруживает там ещё два звездолёта. Первый из них — пропавший много лет назад земной звездолёт «Парус», второй — «спиралодиск» неизвестной цивилизации. Также экипаж «Тантры» сталкивается с загадочным врагом — местной и враждебной людям формой жизни. Попытка исследования «спиралодиска» заканчивается драматически — астронавигатор Низа Крит получает тяжёлую травму, спасая жизнь Эрга Ноора, подвергшегося нападению ещё одного представителя местной фауны.

Действие других сюжетных линий происходит на Земле. У Дара Ветра, заведующего Внешними Станциями, обнаруживается серьёзная психологическая болезнь — равнодушие к работе и жизни (депрессия). Будучи не в состоянии справляться со своими обязанностями, он принимает приглашение своего друга, историка Веды Конг (возлюбленной Эрга Ноора), поучаствовать в археологических раскопках. Тяжёлый физический труд избавляет Дара Ветра от болезни, а дружеские чувства к Веде перерастают в любовь. Не находя выхода из сложившейся ситуации (его любимая женщина ожидает возвращения Эрга Ноора), Дар Ветер отправляется на титановые рудники в Южную Америку.

Физик Рен Боз совершил выдающееся открытие, но для его проверки необходимо провести опасный и энергозатратный эксперимент планетарного масштаба. Из-за высокой степени риска, в реализации эксперимента ему было официально отказано. Несмотря на запрет, Мвен Мас, сменивший Дара Ветра на посту заведующего Внешними Станциями, помогает Рену Бозу, совершая, таким образом, должностное преступление. Эксперимент завершается катастрофой: Рен Боз тяжело ранен, орбитальная установка разрушена; добровольцы, участвовавшие в эксперименте, погибли. Мвен Мас раскаивается в своём поступке и добровольно удаляется в изгнание на Остров Забвения — убежище для тех, кто желает скрыться от общества или жить, как в прежние времена.

Веда Конг со своей подругой — психиатром Эвдой Наль — навещают дочь Эвды в школе. Попутно автор рассказывает об успехах педагогики будущего.

Художник Карт Сан пишет портреты лучших представительниц разных расовых типов. Нужно заметить, что в мире романа различия между расами почти стёрлись (хотя автор поясняет, что Дар Ветер сохранил фенотип своих славянских предков, а Мвен Мас — негр-африканец), то есть художник хочет запечатлеть уходящее.

На заседании Совета Звездоплавания встречаются почти все главные герои, которые находятся на Земле, в том числе Дар Ветер, Мвен Мас (которого уговорили вернуться с Острова Забвения), Эвда Наль. Обсуждается эксперимент Рен Боза (как с точки зрения науки, так и с точки зрения морали), и выдвигаются важные предложения. В результате Рен Боз полностью оправдан, а Мвен Мас лишён права занимать ответственные должности, но не сослан на Остров Забвения.

Веда Конг обнаруживает подземное хранилище предметов древней культуры: образцы машин, техническую документацию. Там же она находит запертую стальную дверь, но не успевает её открыть — начинается обвал.

В финале романа персонажи провожают Эрга Ноора и Низу Крит в новую космическую экспедицию, из которой (из-за очень большого расстояния до предполагавшейся к исследованию планетной системы) им уже не суждено вернуться. Перед этим окончательно разрешаются намеченные ранее любовные противоречия: Дар Ветер остаётся с Ведой Конг, а Эрг Ноор — с Низой Крит. Уже после отлёта экспедиции на Земле получают сообщение из туманности Андромеды от цивилизации, не входящей в Великое Кольцо: скорее всего, звездолёт неизвестной цивилизации, найденный Эргом Ноором, вылетел именно оттуда.

Мир Будущего в романе

История Земли

В предисловии ко второму изданию романа (1958 год, последующие издания копировали его) Ефремов поясняет, что, по его первоначальным расчётам, описанного в романе уровня технологического и социального развития человечество достигнет не ранее чем через 3000 лет, но в процессе работы над книгой временной интервал был сокращён до 2000 лет от настоящего момента. Однако последовавшие за публикацией романа события — начало активного освоения космоса, полёты первых спутников,— показали, что прогноз времени наступления тех или иных конкретных событий слишком рискован, поэтому во второй и последующих редакциях «Туманности Андромеды» все конкретные даты и хронологические привязки были заменены на условные, «в которые — по словам Ефремова, — сам читатель вложит своё понимание и предчувствие времени». Тем не менее, в романе-продолжении «Час Быка» (по словам автора, «третьем произведении о далёком будущем») точные даты уже указываются при помощи календаря Калачакры. В архиве Ефремова хранятся два листка: «Расчёт тибетских лет для „Часа Быка“» и «Хронология (общая с „Туманностью…“)». По расчётам писателя, Эра Разобщённого Мира, которую сейчас переживает Земля, а вместе с ней «Век смятения и голода», должны закончиться в «чёрном цикле семнадцатого круга», между 2035 и 2046 годами. Каким же видит Ефремов будущее Земли?

• С 2047 года начинается Эра Мирового Воссоединения: Век Союза Стран, Век Разных Языков, Век Борьбы за Энергию, Век Общего Языка.
• В Эре Общего Труда (начнётся в 2287 году) чередуются Века Упрощения Вещей, Переустройства, Первого Достатка, Звёздного Космоса.
• Эра Великого Кольца (начнётся в 2826 году) состоит из Веков [Подобия? — неразборчиво] Разума, Великого Взлёта, Беспредельности и Тибетского Опыта, начавшегося в 2408 году и продлившегося полтысячелетия. Соответственно, события в «Туманности Андромеды» происходят в 3233—3234 годах.
• В 3700 году начинается ЭВР — Эра Встретившихся Рук: Век Раскрытия Пространства, Век Прямого Луча, Век Свободных Встреч. События «Часа Быка» на планете Торманс, согласно этим записям, произошли в 4030 году (эта дата указана и в романе); пролога и эпилога романа — приблизительно в 4160 году.

В романах в основном даты событий привязываются к придуманной автором периодизации истории человечества, используемой в исторической науке будущего. В «Туманности Андромеды» эту систему приводит Веда Конг, рассказывая об истории Земли. Она напоминает систему датирования геологической и биологической истории Земли, принятую сейчас в геологии и палеонтологии. Вся история разделена на большие отрезки — эры; и более короткие — века, имеющие собственные имена и отражающие происходящие в эти времена события.

• Эра Разобщённого Мира (ЭРМ) — от появления первых государств до установления коммунизма во всём мире. Века:
  • Античные — соответствуют античности. При этом в романе упоминается одна из античных эпох, называемая Эпохой Эроса.
  • Тёмные — соответствуют Средневековью.
  • Капитализма — от эпохи Возрождения до первых коммунистических государств.
  • Расщепления — появление первых коммунистических государств, распад человечества на враждующие блоки, войны между коммунистическими и капиталистическими государствами и, наконец, победа коммунистической идеи во всех государствах планеты. Судя по некоторым заявлениям, здесь не обошлось без глобальной войны с применением ядерного оружия (в книге упоминаются древние склады с оружием, а также «Аризонская радиоактивная пустыня» — устами Гром Орма, в главе «Совет Звездоплавания»).
• Эра Мирового Воссоединения (ЭМВ) — переход от множества коммунистических государств к единому всепланетному государству. Века (названия звучат достаточно выразительно, более подробных сведений о событиях этих веков не приводится):
  • Союза Стран
  • Разных Языков
  • Борьбы за Энергию
  • Общего языка
• Эра Общего Труда (ЭОТ) — объединённое человечество выполняет глобальные преобразования, направленные на оптимизацию производства и потребления, призванные кардинально улучшить качество жизни. Века:
  • Упрощения Вещей — происходят два встречных процесса: появление технологий, позволивших значительно поддержать человека (практически во всех областях его деятельности) мощными, компактными и достаточно интеллектуальными механизмами; и, одновременно, искоренение таких психологических особенностей человека, как привязанность к вещам и страсть к неумеренному потреблению. Стандартизация приводит к максимальной оптимизации производства. Всё это даёт возможность удовлетворять большинство разумных потребностей всех людей. Автоматизация производств лишает смысла создание поселений вблизи них — исчезают большие промышленные города, жизнь становится менее скученной и более активной в смысле перемещения по планете.
  • Переустройства — создание искусственных солнц, отапливающих приполярные районы, грандиозных каналов, прорезание горных массивов, изменение циркуляции воды и атмосферы, превратившие практически всю планету в цветущий сад. Создание Спиральной дороги — всепланетной магистрали, позволяющей добраться до любого уголка планеты. Отказ от массового использования быстроходного транспорта, как следствие изменения стиля жизни большинства населения.
  • Первого Изобилия — кардинальные изменения в системе производства пищи, переход к промышленному синтезу сахаров, гормонов, витаминов (позже, в ЭВК — и жиров), главным образом — из каменного угля, культивирование многолетних сельскохозяйственных растений только для производства белков, использование в качестве пищевой базы океанических водорослей. Одновременно происходит изменение в традициях потребления пищи — человек существенно упростил питание и сделал его менее избыточным. При этом человечество снабжено полноценной пищей в объёмах, способных полностью удовлетворить все его потребности.
  • Космоса — исследованы планеты Солнечной Системы. Околоземное пространство наполнено автоматическими спутниками, станциями-лабораториями. Космическая компонента стала частью земной экономики.
• Эра Великого Кольца (ЭВК) — время действия романа. Начало эре было положено, когда, опираясь на новейшие достижения в области связи и обработки информации, удалось расшифровать радиопередачи инопланетных высокоразвитых цивилизаций, объединённых в Великое Кольцо — галактического масштаба сеть связи, организованная для взаимовыгодного обмена информацией между населёнными звёздными системами. Полученные через Великое Кольцо сведения позволили создать межзвёздные космические корабли — началось исследование Дальнего Космоса. Видимо, единственная конкретная дата, оставшаяся в романе — действие датировано 408-м годом Эры Великого Кольца, исходя из чего нижняя граница для датировки событий вряд ли ближе 3000 года по нашему летоисчислению.
• Эра Встретившихся Рук (ЭВР) — по отношению к действию в «Туманности Андромеды» — будущее. В начале этой эры происходит действие другого романа Ефремова — «Час Быка». В ЭВР исследования свойств пространства и структуры Вселенной привели к созданию сверхсветовых звездолётов, способных перемещаться через искривления континуума пространства-времени. Полёт на расстояние многих световых лет занимает порядка нескольких земных месяцев, причём бо́льшая часть данного срока затрачивается на навигационные расчёты, а сам переход занимает несколько минут. Появляется возможность непосредственного контакта жителей удалённых друг от друга звёздных систем, обмена информацией, превышающего по скорости обычные способы связи.

Великое Кольцо

В романе Ефремов описал организацию для обмена научно-техническим опытом и поддержания культурных связей, объединяющую земную цивилизацию с другими цивилизациями нашей Галактики и названную «Великое Кольцо». Важно отметить отсутствие сверхсветовых коммуникаций, что серьёзно затрудняет общение как с помощью радиообмена по Великому Кольцу, так и посредством звездолётов. При этом передачи по Великому Кольцу тратят энергию всей Земли и поэтому случаются не часто. Одна из глав книги описывает лекцию по истории для планеты звезды Росс 614 из созвездия Единорога, кандидата на вступление в Великое Кольцо.

Устройство общества

Управление Землёй не является централизованным, а органы управления обществом напоминают рефлекторную дугу человеческого мозга. Важнейший орган управления — Совет Экономики. Его снабжают информацией консультативные органы: Академия Горя и Радости, Академия Производительных Сил, Академия Стохастики и Предсказания Будущего, Академия Психофизиологии Труда. Совет Звездоплавания — самостоятельный орган, равный Совету Экономики, но имеющий отношение только к Космосу.

Решения по глобальным вопросам принимаются путём всеобщего голосования (см. Прямая демократия). Уровень образования и ответственности землян достаточно высок для того, чтобы каждого из них можно было считать экспертом по общим вопросам жизни планеты. Само голосование проводится с помощью электронных средств коммуникации и занимает минимум времени. При решении частных вопросов Академии и Советы ограничиваются внутренним обсуждением и принятием решения.

Педагогическая система

Ефремов включил в систему воспитания мира будущего лучшие идеи практиков и теоретиков педагогики (Томас Мор, Ян Амос Коменский, Песталоцци, Гельвеций, Жан-Жак Руссо).

Ученики в мире «Туманности…» разделяются на четыре возрастных цикла, школы которых располагаются в различных местах (так как совместная жизнь разных возрастных групп мешает воспитанию). Бо́льшая часть занятий в школе проводится на воздухе, теоретические занятия постоянно перемежаются обучением различным трудовым навыкам и физическими упражнениями. Вообще, физическому воспитанию уделяется очень большое внимание. Школьное образование стоит на переднем крае науки — школа даёт ученикам только самое новое, то, что будет передовым или, по крайней мере, широко используемым к моменту завершения обучения. Однако изучение любого предмета начинается с исторического экскурса, основное место в котором занимает изучение ошибок, допущенных в прошлом.

В 17 лет ученик оканчивает школу и вступает в трёхлетний период «подвигов Геркулеса» — он должен (когда в одиночку, когда совместно с другими выпускниками) выполнить двенадцать работ (в два этапа по шесть), относящихся к различным областям деятельности. «Подвиги» назначаются педагогами, в соответствии с выявленными склонностями и способностями учеников. Это не «учебные задания», а вполне серьёзная, реальная работа. Эрг Ноор рассказывает, что в подвиги Геркулеса ему засчитали то, что он, родившись на корабле, к моменту возвращения экспедиции на Землю освоил профессию астронавигатора.

— Расчистить и сделать удобным для посещения нижний ярус пещеры Кон-и-Гут в Средней Азии, — начал Тор Ан.
— Провести дорогу к озеру Ментал сквозь острый гребень хребта, — подхватил Дис Кен, — возобновить рощу старых хлебных деревьев в Аргентине, выяснить причины появления больших осьминогов в области недавнего поднятия у Тринидада…
— И истребить их!
— Это пять, что же шестое?
Оба юноши слегка замялись.
— У нас обоих определены способности к музыке, — краснея, сказал Дис Кен. — И нам поручено собрать материалы по древним танцам острова Бали, восстановить их — музыкально и хореографически.
— То есть подобрать исполнительниц и создать ансамбль? — рассмеялся Дар Ветер.
— Да, — потупился Тор Ан.

Для помощи в «подвигах» обычно приглашают ментора — кого-то из взрослых специалистов, который может оказать помощь, посоветовать, помочь в выявлении и исправлении ошибок.

«Подвиги Геркулеса» не только вводят выпускника в мир взрослых, работающих людей, но и, благодаря своей многоплановости, позволяют ему попробовать себя в различных областях, на практике проверить свои предпочтения и склонности, правильность выбранного во время обучения направления будущей деятельности. Потом следует двухлетнее высшее образование, дающее право на самостоятельную работу в избранной специальности. За свою жизнь человек успевает получить пять-шесть высших образований.

Характерные внешние атрибуты жизни

Люди Земли — все без исключения — физически здоровы, сильны, красивы. В отношении физической формы и здоровья произошёл возврат, на новом уровне, к культу естественности и красоты Древней Греции. Расовые особенности ещё сохраняются, но всё более сглаживаются и смешиваются. У кого-то это проявляется смешением внешних черт разных рас, у кого-то — проявлением признаков какого-то одного расового типа. Люди хорошо знают свою родословную — в недалёком прошлом изучение предков было инструментом медицины, хотя к описываемому времени прямой анализ генотипа позволил получить нужные медицинские сведения без генеалогических изысканий. Имена людям даются по любому понравившемуся созвучию, часто стараются подобрать созвучия или слова из языков тех народов, от которых происходят. Дар Ветер объясняет, что его имя происходит от корней русского языка: «Одно — подарок, второе — ветер, вихрь…».

Средняя продолжительность жизни землянина — около 170 лет. Последние исследования обещают увеличить её до 300 и более лет, но до практического воплощения они ещё не дошли. Представители особо тяжёлых профессий, связанных с длительными чрезмерными нагрузками (в частности звездолётчики), живут намного меньше — в пределах 100 лет. Медицина пока не знает способов обеспечить им общую продолжительность жизни. Но это не считается чем-то трагическим — короткая жизнь воспринимается как естественная плата за полноту жизни, наиболее интересную и ответственную работу.

Люди активны, дружелюбны, открыты, самостоятельны и ответственны. Общение упрощено — вышли из употребления сложные речевые обороты, предназначенные для украшения речи и демонстрации образованности. Отмерло бессмысленное остроумие. Речь служит своей основной задаче — передаче информации. По любым вопросам принято говорить прямо, конкретно, по делу. Человек не стал менее эмоциональным (скорее наоборот); более того, в некоторых случаях выражение эмоций стало более явным. Например, в любовных отношениях открытое выражение симпатии к избраннику или избраннице является нормой. Высказываются предположения, что в ЭВК будет активно развиваться третья сигнальная система, обеспечивающая взаимопонимание людей без использования речи (телепатия).

Общий язык планеты — простой по структуре, регулярный, очищенный от архаизмов. Письменность — «линейный алфавит» (знаки-буквы выбраны максимально простые по начертанию). Несмотря на прогресс электроники, традиционного вида книги и ручная запись сохраняются — очередной проект перевода всей письменности на электронную основу рассматривается, но, по мнению героев книги, будет отвергнут: сложность аппаратов чтения считается избыточной.

Крупных городов на планете нет, люди живут небольшими поселениями, сосредоточенными в наиболее благоприятных для жизни местностях, преимущественно — в субтропической зоне. Те, кто занят работой в далёких от жилых поясов районах (различные дежурные наблюдатели, контролирующие автоматическое производство, а также люди «полевых» профессий — например, археологи), живут вблизи от мест работы. Переезды обычно связаны с изменением работы или предпочтений человека. Всё жильё общественное, для постоянного проживания человек получает несколько комнат со стандартной обстановкой. Поддержание чистоты и порядка в жилище — забота жильца, не отнимающее, впрочем, много сил (благодаря воспитанной привычке к порядку и наличию технических систем, облегчающих уборку). Личные вещи, которые имеет смысл возить с собой при переездах, умещаются в небольшой чемодан — всё прочее будет предоставлено в любом месте по мере необходимости. Для работы, творчества и развлечений используются общественные помещения, соответствующим образом оборудованные и предоставляющие всё необходимое (даже роскошные).

Искусство Земли — это музыка, танцы, пение, скульптура и живопись. В музыке используются электронные инструменты, дополненные системой отображения света разных оттенков (некое подобие цветомузыки, но отображаемые цвета не связаны однозначно со звуками, а формируют отдельный фрагмент художественного произведения, воспринимаемый одновременно с музыкой). Периодически устраиваются массовые праздники, где лучшие музыканты и танцоры демонстрируют своё мастерство или соревнуются в нём. Праздники чему-либо посвящены: например, «Праздник пламенных чаш» — танцевальный конкурс, посвящённый женщинам.

Проблематика

Утопичность

«Туманность Андромеды» является классической коммунистической утопией о далёком будущем. Автор фокусирует внимание на социальных и культурных аспектах общества. Основные герои имеют профессии историка, археолога, командира космического корабля. Описываемое в романе общество автор предлагает считать идеальным, но в то же время есть попытка показать конфликт общества и учёного, добровольно принявшего наказание за свой рискованный научный эксперимент, причинивший значительные разрушения. В романе есть и несколько эпизодов, описывающих битву экипажа звездолёта «Тантра» с инопланетными существами-хищниками и, одновременно, с повышенной гравитацией их планеты.

Дмитрий Бак писал, что самое главное в романе

постановка вопроса о соотношении счастья и нормы. Это «проклятый вопрос», о который спотыкались все, начиная с Томаса Мора, и который привёл в XX веке к появлению антиутопий. У Замятина, например, общественное счастье оборачивалось абсолютной регламентированностью. А у Ефремова счастливыми и подлинными людьми оказываются те, кто сомневается, заблуждается, бунтует и протестует.

Иную оценку ефремовской утопии дал Всеволод Ревич, который обвинил Ефремова в том, что он в послесталинские годы стал защищать коммунизм. Ревич писал:

Он продолжал верить в то, что ничего лучшего для будущего Земли придумать невозможно, и поставил себе задачей убедить окружающих, что коммунизм — не унылый фаланстер, не принудиловка, а счастливая, красивая и творчески наполненная жизнь для всех.

Дискуссия с другими писателями

Существует мнение, что в определённой степени роман «Туманность Андромеды» явился своеобразным ответом роману «Звёздные короли» Эдмонда Гамильтона, написанному в 1949 году.

В «Звёздных королях» дело происходит в очень далёком будущем, отстоящем от современности на 200 000 лет. Галактика Млечного Пути уже давно заселена и, более того, разбита на государства — на манер устройства Земли в период Второй мировой войны. Роман Гамильтона представлял собой космическую оперу, приключенческий роман, который тем не менее был во многом основан на событиях Второй мировой войны. Маленькое, но очень агрессивное государство «облачников» («Лига Тёмных Миров»), их похожий на Адольфа Гитлера лидер (Шорр Кан), кампания по захвату всей Галактики и раздела её с колеблющимися и трусливыми "союзниками" — и противостоящее этому огромное королевство («Средне–Галактическая Империя») с длинной историей и мощным оружием («Разрушителем»), способным уничтожать само пространство.

Ефремов решил написать своё видение будущего, где не будет места королевствам, войнам и прочим пережиткам нашего времени.

Любопытно, что имена героев по Ефремову сильно напоминают имена будущего по Гамильтону: Вель Квен, Хел Беррел, Валь Марланн, Сат Шамар и тому подобные. Но есть и отличия: у Гамильтона существовало и своеобразное отчество — первая часть имени отца становилась второй частью имени сына (например, Зарт Арн и Джал Арн были сыновьями императора Арн Аббаса), а женские имена состояли из одного слова — Лианна (принцесса королевства Фомальгаут), Мерн. (Логично, что через многие века «Дмитрии» и «Джоны» не сохранятся, но в данном случае созвучность имён у двух авторов не похожа на совпадение. Правда, во второй книге дилогии — «Возвращение к звёздам» (1970) — Гамильтон даёт одному из второстепенных отрицательных персонажей вполне современное имя Джон Оллен).

Научные предвидения

Ефремов писал, что, работая над романом, он общался с учёными самых разных специальностей и пытался собрать квалифицированные мнения не только о наиболее отдалённых, но и наиболее заманчивых перспективах научно-технического прогресса; о проблемах, которые встанут перед человечеством и его наукой в будущем, о возможных способах их решения. По меньшей мере некоторые из высказанных в романе «Туманность Андромеды» предположений о будущих открытиях и проблемах устаревают незначительно, а некоторые из его прогнозов только сейчас начинают осознаваться.

Роман написан в 1956 году, когда во всём мире успехи ядерной физики, отразившиеся в создании ядерных реакторов и ядерного оружия, породили своеобразную эйфорию — разрабатывались проекты глобальных преобразований природы с помощью «мирных ядерных взрывов», предрекался полный переход к ядерной энергетике, который, казалось, сулил лишь огромные выгоды. Принципиальная опасность (особенно в длительной перспективе) ядерной энергетики лишь недавно стала предметом внимания учёных. В романе первое, с чем встречается читатель — мёртвая планета Зирда, погибшая не от ядерной войны («дежурное блюдо» фантастики последующих десятилетий – как западной, так и советской), а от неразумного пристрастия её жителей к использованию энергии ядерного распада, неизбежно сопровождающегося загрязнением окружающей среды долгоживущими радионуклидами и нарастанием уровня фоновых ионизирующих излучений. Несколько поколений — и население целой планеты полностью погибло. Позже из лекции Веды Конг, адресованной новому члену Великого Кольца, читатель узнаёт, что люди вовремя осознали опасность ядерной энергетики, построенной на реакциях деления и синтеза, и оказались достаточно мудры, чтобы заняться отысканием более безопасного источника энергии. Энергия деления ядра на Земле не используется, все остатки старого «грязного» радиоактивного топлива выведены за пределы атмосферы и использованы для питания приполярных «искусственных солнц», обеспечивающих дополнительный обогрев полюсов планеты.

Лишь в последнее время, в связи с распространением мобильной связи, стал подниматься вопрос о возможных негативных последствиях постоянного воздействия на человека достаточно сильных электромагнитных волн. На Земле будущего Ефремова, небезвредность ЭМИ давно известна человеку, и он уже давно отказался от использования мощных всенаправленных радиопередатчиков. Индивидуальные устройства электромагнитной связи применяются редко. Информационные сообщения идут по другим каналам связи (в частности, используются направленные радиоканалы), преимущественно через спутники.

Начиная с 1970-х годов одним из главных врагов современного городского жителя был объявлен стресс. Хроническая усталость, неудовлетворённость собой; различные соматические заболевания, вызванные нервным истощением; потеря интереса к работе и жизни сопровождают горожанина. У Ефремова вся система жизни и работы человечества построена именно так, чтобы не допустить появления стресса, чтобы человек работал с полной отдачей, получая от этого радость и удовольствие. Самым страшным, наиболее опасным психическим симптомом у Ефремова является потеря интереса к жизни. Равнодушие по Ефремову — это не особенность личности, а симптом болезни.

В романе одну из ведущих ролей в производстве пищи играет искусственное разведение в океанах хлореллы для выработки из неё белка, используемого в производстве синтетической пищи. В настоящее время существуют проекты такого рода, имеющие вполне серьёзное обоснование. Вообще, сама высказанная автором мысль, что без глобального преобразования системы производства пищи Земля не сможет обеспечить всё население достаточным питанием, до сих пор не осознана в полной мере, хотя проблема обеспечения населения Земли пищей стоит, в мировом масштабе, весьма остро.

И. А. Ефремов о работе над романом

И. А. Ефремов утверждал, что работа над «Туманностью Андромеды» была для него очень сложной из-за того, что роман создавался в жанре научной фантастики. По словам Ефремова, мысль о космосе и межгалактических путешествиях привлекала его задолго до вывода на орбиту Земли первого советского искусственного спутника. Знакомство с несколькими десятками зарубежных фантастических романов (преимущественно американских), в которых описывались гибель человечества и космические войны межпланетных цивилизаций, вызвало полемическое желание предложить свою, гуманистическую концепцию освоения Космоса. Таким образом, возникла идея «Великого Кольца». Именно так сначала и предполагалось назвать роман. Но во время работы над рукописью на первое место вышел образ человека будущего.

Я почувствовал, что не могу перебросить мост к другим Галактикам, пока сам не пойму, каким же станет завтрашний человек Земли, каковы будут его помыслы, стремления, идеалы…

Соответственно изменилось и название произведения на «Туманность Андромеды». Хотя идея «Великого Кольца» всё равно осталась в романе главной.

По словам И. Ефремова, при подготовке романа он записывал в специальные блокноты наброски и пометки. Сам он называл эти блокноты «премудрыми тетрадями».

После сбора материала работа над романом долгое время не двигалась с места — пока, по свидетельству автора, он не увидел "внутренним взором" фрагмент посещения отважными астронавтами планеты Тьмы.

Все эпизоды, связанные с пребыванием астронавтов на планете Тьмы, я видел настолько отчётливо, что по временам не успевал записывать. Писалось большими «кусками» по 8-10 страниц. И после этого я не уставал, а, наоборот, испытывал огромное удовольствие, приток свежих сил…

И. Ефремов во время создания романа жил на своей подмосковной даче и почти ни с кем не общался, писал практически ежедневно. Настроиться на работу ему помогало созерцание звёздного неба и наблюдение в бинокль Туманности Андромеды.

Так и остался у меня в памяти период работы над «Туманностью Андромеды» как время полного уединения, тишины, время, когда передо мной был только письменный стол и звёздное небо, как бы придвинувшееся, приблизившееся ко мне…

Персонажи

Экипаж звездолёта 1-го класса «Тантра»

(37-я звёздная экспедиция)

1. Эрг Ноор — начальник экспедиции, командир звездолёта, член Совета Звездоплавания
2. Низа Крит — астронавигатор-I
3. Пел Лин — астронавигатор-II
4. Кэй Бэр — электронный инженер-I
5. (?) — электронный инженер-II
6. Ингрид Дитра — астроном-I
7. Пур Хисс — астроном-II
8. Тарон — механик-инженер-I
9. (?) — механик-инженер-II
10. Эон Тал — биолог
11. Бина Лед — геолог
12. Лума Ласви — врач
13. Ионе Мар — учительница ритмической гимнастики, распределитель питания, воздушный оператор, коллектор научных материалов
14. (?)

Люди Земли

Мужчины

• Гром Орм — председатель Совета Звездоплавания
• Дис Кен — его сын
• Тор Ан — сын Зига Зора, друг Кена
• Мир Ом — секретарь Совета Звездоплавания
• Дар Ветер — заведующий Внешними Станциями, подающий в отставку.
• Мвен Мас — новый заведующий Внешними Станциями
• Юний Ант — заведующий отделом Электронных Машин Памяти
• Кам Амат — учёный-индиец далёкого прошлого
• Ляо Лан — палеонтолог
• Рен Боз — физик
• Карт Сан — художник
• Фрит Дон — заведующий Морской Археологической Экспедицией
• Шерлис — механик Морской Археологической Экспедиции
• Аф Нут — хирург
• Грим Шар — биолог Института Нервных Токов
• Зан Сен — поэт, историк
• Хеб Ур — почвовед
• Бет Лон — математик, в самоизгнании
• Эмб Онг — инженер-физик, кандидат на должность заведующего Внешними Станциями
• Кад Лайт— инженер на спутнике 57

Женщины

• Эвда Наль — психиатр
• Реа — её дочь
• Веда Конг — историк
• Миико Эйгоро — историк, помощник Веды Конг
• Чара Нанди — биолог, танцовщица, модель
• Онар — девушка с Острова Забвения
• Ива Джан — астроном
• Люда Фир — психолог далёкого прошлого

Люди вне Земли

• Гур Ган — человек, наблюдатель на спутнике 57
• Заф Фтет — инопланетянин, заведующий внешней информацией 61 Лебедя. Единственный в произведении представитель внеземной разумной жизни, названный по имени.

Читательский резонанс

Уже первая журнальная публикация романа имела огромный успех. Только в советское время он выдержал около двадцати переизданий. О романе положительно высказывались такие люди, как академик Валентин Глушко, педагог Василий Сухомлинский, космонавты Юрий Гагарин и Владимир Джанибеков. Аркадий Стругацкий говорил о «Туманности Андромеды», что она «произвела буквально ошеломляющее впечатление и оказала огромное влияние на всю последующую советскую фантастику. Это было первое произведение такого взлёта фантазии, такого полёта духа».

Влияние на литературу, кино и музыку

• Существует неподтверждённое фактами мнение, что Джордж Лукас назвал Дарта Вейдера, одного из главных персонажей своей саги «Звёздные войны», в честь ефремовского Дар Ветра. Позитивный советский Дар Ветер превратился в воплощённое зло, но такова могла быть дань холодной войне.
• Под влиянием «Туманности Андромеды» братья Стругацкие написали свою утопию «Полдень, XXII век». Как позже писал Борис Стругацкий: «Да, мы (с АН) очень хорошо понимали, что живём именно в Советском Союзе и именно в „такой момент“; и тем не менее мысль написать утопию — с одной стороны вполне "a la" Ефремов, но, в то же время, как бы и в противопоставление геометрически-холодному, совершенному ефремовскому миру, — мысль эта возникла у нас самым естественным путём».
• Вслед за романом Ефремова появился ряд других утопий в СССР и странах социалистического содружества. Среди них :
  • «Сильнее времени» А. П. Казанцева;
  • «Мы из Солнечной Системы» Георгия Гуревича;
  • «Гость из бездны» Георгия Мартынова (Мартынов начал свой роман раньше Ефремова);
  • «Люди как Боги» Сергея Снегова;
  • «В стране наших внуков» Яна Вейсса (Чехославакия);
  • «Атомный человек» и «Путь Икара» Любена Дилова (Болгария).
• Кир Булычёв дал имя Мвен Мас одному из второстепенных персонажей цикла «Город Верёвкин» (рассказ «Золушка на рынке»).
• В городе Лейпциг (Германия) существует музыкальный проект под названием [ergnoor.de/ Erg Noor] (по имени одного из главных героев романа), созданный украинцем Виталием Завойским и исполняющий музыку в стиле atmospheric doom metal.

Экранизация

• См. «Туманность Андромеды» (1967)

См. также

• Час Быка — роман, продолжение «Туманности Андромеды» («3-е произведение о далёком будущем»).
• Сердце Змеи (Cor Serpentis) — повесть, действие которой происходит в том же мире, что и «Туманность Андромеды».

Ссылки

• [krasnaya-zastava.ru/index.php/Туманность_Андромеды Роман «Туманность Андромеды»] с [krasnaya-zastava.ru/index.php/Туманность_Андромеды_%28Молодая_Гвардия%2C_1959_г.%29 иллюстрациями издания 1959 года](недоступная ссылка)
• [www.fantlab.ru/work13727 «Туманность Андромеды» в Лаборатории Фантастики]
• [epizodsspace.testpilot.ru/bibl/fant/efremov/tuman-andr/01.html Роман «Туманность Андромеды»] с иллюстрациями из первого журнального издания(недоступная ссылка)
• [yuriybrisk.narod.ru/efremov/ta.htm О «Туманности Андромеды»]
• [www.mn.ru/issue.php?2007-15-37 Дмитрий Бак, «Туманность счастья»]
• [fandom.rusf.ru/convent/58/efremov_1988_t35.htm Н. Василькова, «Педагогическая утопия в романе И. Ефремова „Туманность Андромеды“»]
• [iae.newmail.ru/Publicism/AN.htm Иван Ефремов, «На пути к роману „Туманность Андромеды“»]
• [www.lib.ru/RUFANT/REWICH/perekrestok.txt_with-big-pictures.html#16 Всеволод Ревич, «Перекрёсток утопий» (глава «Последний коммунист»)]
• [www.yro.narod.ru/bibliotheca/efremov.htm А. Юферова. «Иван Ефремов и Агни Йога»]
• [www.trizminsk.org/e/2500708.htm А. Ф. Сайфутдинов. Ефремов. Страницы биографии: Через прошлое к будущему]

Отрывок, характеризующий Туманность Андромеды (роман)

– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.