Второе нашествие марсиан

Второе нашествие марсиан
Жанр:	повесть
Автор:	Братья Стругацкие
Язык оригинала:	Русский
Дата написания:	1966
Дата первой публикации:	Журнал «Байкал», 1967

«Второе нашествие марсиан» — сатирическая повесть Аркадия и Бориса Стругацких. Одно из самых неоднозначных произведений Стругацких, принципиально не позволяющее читателю занять сторону одного из персонажей. Название повести отсылает к роману Герберта Уэллса «Война миров», а подзаголовок «Записки здравомыслящего» — к повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего». Марсиане как таковые на страницах повести практически не появляются.

Повесть переведена на английский (The Second Invasion from Mars, 1979) и французский (La seconde invasion des martiens, 2002) языки.

История создания

Б. Н. Стругацкий писал в своих комментариях:

Ни одно, кажется, из произведений АБС не писалось так легко и весело, как эта повесть. Сама идея о вторжении марсиан (и вообще инопланетян) на Землю сегодняшнего дня интересовала авторов давно. В частности, эта идея промелькнула, скажем, в «Хищных вещах века»: Жилин там мрачно констатирует — для собственного сведения, — что в наши дни уэллсовским марсианам не понадобился бы ни тепловой луч, ни ядовитые газы, — достаточно было бы предложить человечеству иллюзорное бытие, человечество вполне созрело для того, чтобы погрузиться в виртуальную действительность немедленно и с охотой. Мысль о том, что современное нам человечество в массе своей настроено дьявольски конформистски и начисто лишено таких понятий, как ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, НАЗНАЧЕНИЕ применительно ко всем людям сразу, — мысль эта неизбежно приводила к естественному сюжетному ходу: человечество не надо завоевывать — его можно без особого труда просто купить.

Черновик повести был создан в марте-апреле 1966 г. и оказался настолько удачным, что авторы ничего не стали менять, оформляя беловой вариант. Тексты журнального и книжного изданий практически не отличались друг от друга. Официальная критика, по выражению Бориса Стругацкого, повесть «раздолбала».

Сюжет

Повесть написана в форме дневника отставного учителя астрономии, охватывающего две недели из жизни тихого провинциального городка. Земные реалии нарочито абстрактны: имена всех персонажей и некоторые географические названия позаимствованы из древнегреческой мифологии.

Главный герой — господин Аполлон, пожилой вдовец, любитель выпить, видимо, только что вышедший в отставку, поскольку постоянно хлопочет о пенсии. Главная его забота — получить пенсию по наивысшей категории, ведь в противном случае он не сможет пополнять коллекцию марок! С Аполлоном в одном доме живут его экономка Гермиона, дочь Артемида и зять — редактор городской газеты Харон, технократ и интеллектуал.

Об истории города и страны известно немного. Аполлон упоминает, что в пору его молодости «черные рубашки» гнали их на войну и «лапали наших жен на наших же постелях», из чего можно сделать вывод, что в пору его молодости страной правили фашисты. Он и Полифем участвовали в войне (видимо, где-то на севере: «Полифем ударился в воспоминания, как мы с ним отражали в снегах танковую атаку»), причем Аполлон, как вечный неудачник, попал в «котел», потом в плен и провел там три года.

Однажды ночью происходят некие странные явления (что-то среднее между извержением вулкана и ядерной войной), после чего распространяются слухи о нападении «марсианцев». Марсиан никто не видел, однако горожане страшно перепугались, но все их страхи носят сугубо практический характер: Аполлон, например, интересуется, будет ли новое правительство выпускать марки, и сколько они будут стоить? Через несколько дней объявлено, что в экономике огромную роль будет играть желудочный сок, который обязаны сдавать все взрослые граждане, причём за сок будут платить! (Аполлону впервые в жизни повезло: в силу имеющихся у него хронических заболеваний, его желудочный сок отнесён к высшей категории, и плата за него превышает сумму пенсии…) Одновременно фермеров заставили извести все посевы пшеницы, выкупив весь урожай на корню, взамен которой заставили сажать некий «синий хлеб», из которого можно гнать отличный самогон («синюховку», которая влияет на качество желудочного сока). Наркоторговля объявляется вне закона, местного мафиози избивают и арестовывают. Впрочем, делается это не из-за неприязни марсиан к самому факту наркоторговли, а потому, что употребление наркотиков ухудшает качество желудочного сока. Протесты немногочисленной интеллигенции (поначалу создавшей вооружённые отряды Сопротивления) остаются гласом вопиющего в пустыне. Харон, участвовавший в боях против марсиан, даже получает от них автомобиль, конфискованный у наркоторговца. Вскоре марсиане объявляют о роспуске вооружённых сил и строительстве в городе канализации…

О присутствии марсиан напоминают разве что парящие в ночной тиши воздушные корабли. Когда марсиане приказали изъять из всех аптек наркотики, Аполлон и аптекарь Ахиллес были так поглощены спором о марках и выпивкой, что даже не заметили никаких марсиан… Апофеозом повести является её финал: Аполлон пишет статью в газету о спокойствии и уверенности… Борис Натанович Стругацкий писал:

Мы не понимали главного — существуют, все-таки, понятия: ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, НАЗНАЧЕНИЕ — применительно ко всему человечеству разом? А также смежные с ними понятия: ЧЕСТЬ, ДОСТОИНСТВО, ГОРДОСТЬ — опять же в самом общечеловеческом, если угодно, даже космическом, смысле? Или не существуют? Каждый отдельный человек — это понятно — может променять «право первородства» на чечевичную похлебку. А человечество в целом? Может или не может? А если может, то позволительно ли это или, наоборот, позорно и срамно? И кто, все-таки, в нашей повести прав: старый, битый, не шибко умный гимназический учитель астрономии или его высоколобый зять-интеллектуал?

Персонажи

• Аполлон — отставной учитель астрономии, филателист
• Артемида — его дочь, крайне легкомысленная особа, замужем за Хароном
• Харон — зять Аполлона, редактор городской газеты, член движения Сопротивления
• Гермиона — вечно брюзжащая экономка Аполлона
• Никострат — секретарь городской мэрии, заводила местной компании «золотой молодёжи». Во время вторжения состоял с Артемидой в любовной связи, за что был бит Хароном
• Лаомедонт — городской мафиозо, торговец наркотиками. Арестован Эаком и его коллегами
• Ахиллес — городской аптекарь, филателист
• Персефона — содержательница борделя
• Пандарей — городской полицейский, отличающийся крайней прожорливостью и глупостью. Основное занятие — ловля вечно пьяного Минотавра.
• Минотавр — городской золотарь, алкоголик
• Япет — владелец трактира
• Полифем — военный пенсионер, одноногий
• Парал — очень жёлчный человек
• Калаид — городской ветеринар, заика и тугодум.
• Миртил — бывший фермер. Вместе с братом-фермером освоил производство «синюховки» — самогона из марсианского хлеба.
• Эак — молодой человек на службе у марсиан

Продолжения, написанные другими авторами

• Даниэль Клугер, повесть «Новые времена» (1998).
• Сергей Синякин, повесть «Третье нашествие марсиан» (2006).

Ссылки

• [www.fantlab.ru/work567 Повесть на сайте «Лаборатория фантастики»]

Отрывок, характеризующий Второе нашествие марсиан

Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.