Цирельсон, Лейб Моисеевич

Лейб Моисеевич Цирельсон

Иегу́да-Лейб Ци́р(е)льсон (при жизни известный как Идэ-Лейб Цирельсон или по-русски Лейб Моисеевич Цирельсон; варианты имени Лейб-Ие(х)уда и Йе(х)уда-Лейб; иврит и идиш הרבֿ הגאון יהודה לײב צירלסאָן; 24 декабря 1859, Козелец Черниговской губернии — 25 июня или 6 июля 1941, Кишинёв) — раввин, общественный деятель, один из крупнейших галахических авторитетов XX века. На протяжении нескольких десятилетий — главный раввин Бессарабии. Писал на иврите, идише, арамейском, а также русском и румынском языках.

Биография

1859—1908 годы

Идэ-Лейб Цирельсон родился в уездном городке Козелец Черниговской губернии, где его отец Мойше-Хаим Цирельсон был раввином. Рано проявил незаурядные способности и уже к 19 годам получил должность духовного раввина в Прилуках соседней Полтавской губернии (1879); в 1907 году там же стал казённым раввином (en). В эти годы — много выступал с публицистическими статьями на иврите в газетах «hаМелиц» (Защитник, Петербург), «hаЦефира» (Время, Варшава), «hаМагид» (Проповедник, Краков), журнале «hаЗман» (Время, Вильна), регулярно сотрудничал с варшавской газетой на идише «Дэр Юд» (Еврей), опубликовал сборник поэзии и эссеистики на иврите «Дэрэх Слула» (Проторенный путь, 1902), брошюры на русском языке «Русско-японская война» (1904) и «Анализ мыльных пузырей» (1908, обе в Одессе), приобрёл широкую известность как оратор. Участвовал в первой всероссийской сионистской конференции в Варшаве в августе 1898 года, где выступил против светской образовательной деятельности сионистского движения; одно время поддерживал идею религиозного сионизма, но впоследствии разочаровался в сионистском движении как таковом.

1908—1918 годы

С 1908 года — духовный и казённый раввин в Кишинёве (Бессарабская губерния). В 1910 году избран председателем всероссийской раввинской комиссии (ваад hарабоним) и занимал эту позицию до 1917 года, когда комиссия была расформирована. Как полномочный представитель руководства еврейских религиозных общин России составлял обращения к власти по различным вопросам, касающимся еврейского населения страны, в частности в 1911 году опубликовал письмо-протест за подписью 300 раввинов Российской империи в связи с разворачивающимся делом Бейлиса. Получил звание Почётного Гражданина Российской империи и генерала-духовника.

В 1912 году стал одним из основателей всемирного ортодоксального движения «Агудас Исроэл» (Союз Израиля), был организатором учредительного конгресса движения в том же году в Катовице (Пруссия). Создал в Кишинёве бессарабское отделение «Агудас Исроэл» (с 1920 года — автономное отделение), которым руководил почти до конца жизни. В 1923 и 1929 годах председательствовал на Первом и Втором всемирных конгрессах движения (кнесия гедола) в Вене; принял участие в работе Третьего конгресса в 1937 году; входил в президиум центрального исполнительного комитета и в так называемый совет мудрецов движения. На конгрессе 1923 года как председательствующий поддержал предложение люблинского раввина Меера Шапиро о введении синхронного годичного цикла чтения Талмуда по всему миру (даф йоми), принятого по сей день.

После 1918 года

После присоединения Бессарабии к Румынии в 1918 году стал главным раввином Бессарабии (секретарём Цирельсона был раввин И. Ш. Эпельбойм); в следующем году основал в Кишинёве еврейские детские сады, религиозную гимназию (лицей) «Моген Довид» (Щит Давида), а также знаменитую «Ешиву Цирельсона», в которой обучались многие известные впоследствии религиозные деятели разных стран (например будущий Рыбницкий Ребе Хаим-Занвл Абрамович, Бухушский Ребе Ицхок Фридман, Боянский Ребе Менахем Брайер и другие). Пользовался широким уважением в самых разных еврейских кругах, включая разнообразные хасидские движения, особенно среди последователей ружинской и чернобыльской династий, хабадников копустского (копыщенского) толка.

К этому времени Лейб Цирельсон свободно владел румынским языком и пользовался необычайной популярностью среди еврейского населения Бессарабии. 28 мая 1920 года он был избран сенатором от Кишинёва, а в 1922 году — единственным представителем бессарабского еврейства в румынском парламенте в Бухарестe. С ростом антисемитских настроений в Румынии, раввин Цирельсон всё больше сконцентрировался на борьбе с антисемитизмом. После ряда безрезультатных выступлений в парламенте по конкретным проявлениям ксенофобии, в 1926 году Цирельсон сделал программное заявление об опасности антисемитизма как такового для всего населения страны. Однако после того как парламентарии числом 80 к 17 проголосовали против публикации его выступления в официальном печатном органе парламента, Цирельсон демонстративно снял с себя парламентские полномочия.

Теологическая и публицистическая деятельность

Хотя первый том респонсов (галахических постановлений) Цирельсона «Гвуль Иехуда» (Ограничения Иегуды) увидел свет ещё в 1905 году (Петроков, второе издание — 1912), основные теологические труды по галахическому законодательству появились в два последних десятилетия его жизни. Знаменитые «Ацей xаЛеванон» вышли в 1922 году в Колошваре (Клаузенбург) и «Маархей Лев» (Предположения сердца) — в 1932 году в Кишинёве.

Сборник эссеистики на идише «Хилф Фар Хилф» (Помощь за помощь) был опубликован в издательстве кишинёвской газеты «Ундзэр Цайт» (Наше время) под редакцией З. Розенталя в 1926 году; проповеди на иврите «хегьон Лев» (Помыслы сердца) там же в 1929 году; эссе на иврите «Ховос Рабоним» вошло в сборник в честь Якоба Розенгейма в Франкфурте-на-Майне в 1931 году; I том собрания речей, аггадических размышлений и респонсов «Лев Иехуда» (Сердце Иегуды) вышел в Кишинёве в 1935 году, II том был опубликован посмертно в Иерусалиме в 1961 году. Выступил автором и редактором общинных сборников кишинёвского раввината на идише «Лой зой хадэрэх!» (не тот путь, в память проф. И. Я. Дегана, Кишинёв, 1924) и «Кешенэв, мойшев скейным» (Кишинёв, дом престарелых, к 30-летнему юбилею кишинёвского дома престарелых имени Перельмутера—Клигмана, 1933).

Все теологические работы Цирельсона многократно переиздавались (обыкновенно репринтными изданиями) в Израиле и США, считаются неотъемлемой частью современного галахического законопроизводства.

Последние годы жизни

В 1930-е годы Цирельсон особенно много внимания уделял преподавательской деятельности в своей ешиве, руководил работой других раввинов Бессарабии (Лейви Штернберга, Бенциен-Янкева Шапиро, Иосефа Эпельбойма и других), был избран почётным членом правления Большой синагоги в Вене.

После присоединения Бессарабии к СССР в 1940 году раввин Цирельсон подвергся травле в советской прессе. Погиб при воздушной бомбардировке Кишинёва в первые дни войны, по самой распространённой версии 25 июня или 6 июля 1941 года. В склепе раввина Цирельсона на старом еврейском кладбище на Скулянке в Кишинёве были захоронены повреждённые в результате бомбардировок свитки Торы и других священных книг. В начале 1950-х годов часть еврейского кладбища была снесена под строительство новой дороги, и могила раввина Цирельсона, находящаяся при входе на кладбище, была перенесена в другое место. В 1958 году вся нижняя часть еврейского кладбища была снесена под строительство рыночной площади и парка отдыха, памятник на могиле раввина Цирельсона был разрушен, а сама могила и надгробная плита перенесены и захоронены у памятника жертвам Кишинёвского погрома 1903 года (см. фото [upload.wikimedia.org/wikipedia/ro/e/e8/Leib_Yehuda_Tsirelson1.jpg здесь]).

Именем Цирельсона названы улицы в Тель-Авиве, Петах-Тикве, Бней-Браке, Рамат-ха-Шароне, Нетании, Кишинёве. В сохранившейся части здания бывшей «Ешивы Цирельсона» в Кишинёве в 1990-е годы была открыта ныне действующая ешива «Торат Эмет» (Правда Торы). Архив Цирельсона хранится в Еврейской Национальной и Университетской Библиотеке в Иерусалиме.

Внучатый племянник раввина Цирельсона — известный израильский математик Борис Цирельсон.

Книги Л. М. Цирельсона

• Дэрэх Слула (Проторенный путь, стихотворения и эссе, иврит). — Варшава, 1902.
• Русско-японская война. — Одесса, 1904.
• Сэфэр Гевул Иеhуда (книга ограничений Иегуды: вопросы и ответы (респонсы), древнееврейский и арамейский языки). — Петроков: Типография А. Розенгартен, 1905/1906 (второе издание — 1912).
• Анализ мыльных пузырей (мысли по обустройству еврейских общин России). — Одесса, 1908.
• עצי הלבנון («Ацей hаЛеванон», респонсы на иврите и арамейском языках). — Клойзенбург (Клуж), 1922.
• לא זו הדרך («лой зой hадэрэх!» — не тот путь: в память проф. И. Я. Дегана, идиш), издано кишинёвским раввинатом, типография Бенцион Либерал: Кишинёв, 1924.
• הילף פֿאַר הילף («hилф фар hилф» — помощь за помощь, идиш). — Кишинёв: Ундзэр Цайт, 1926.
• ספֿר הגיון לב («hегьон лев» — помыслы сердца, проповеди и речи, иврит). — Кишинёв: издательство М. Авербуха, 1929.
• ספֿר מערכי לב («маархей лев» — предположения сердца, респонсы, иврит и арамейский языки). — Кишинёв: издательство М. Авербуха, 1932.
• קעשענעװ, מושבֿ זקנים. סכא קדישא («Кешенэв, мойшев скейным» — Кишинёв, дом престарелых; сборник статей и очерков, посвящённый 30-летнему юбилею кишинёвского дома престарелых имени Перельмутера-Клигмана, идиш). / Под редакцией р. И. Л. Цирельсона. — Кишинёв: типография «Техник» — М. Дектор, 1933.
• ספֿר לב יהודה («лев Иеhуда» — сердце Иегуды, проповеди, аггадические размышления и респонсы, иврит и арамейский языки). — Т. 1. — Кишинёв: издательство «Техник», 1935; Т. 2. — Иер.: Морешет Софрим, 1961.

О Л. М. Цирельсоне

• [download.hebrewbooks.org/downloadhandler.ashx?req=46722 Мордехай Слепой «Иехуда Лейб Цирельсон»] (на иврите). Тель-Авив: Нецах, 1948.
• Omagiu unei personalităţi proeminente. Слово о выдающемся деятеле: Лейб Цирельсон. На русском и румынском языках. Составитель — Теодор Магдер. Еврейская община Республики Молдова. Кишинёв, 2010.

Ссылки

• [www.daat.ac.il/encyclopedia/value.asp?id1=3316 Статья «И. Л. Цирельсон» в Еврейской энциклопедии]
• [www.eleven.co.il/article/14627 Цирельсон Иехуда Лейб] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [upload.wikimedia.org/wikipedia/ro/e/e8/Leib_Yehuda_Tsirelson1.jpg Памятник жертвам Кишинёвского погрома 1903 года на кишинёвском еврейском кладбище (сверху — десять заповедей, внизу — плита с могилы раввина Цирельсона)]
• [www.col.org.il/show_news.rtx?artID=21445 О И. Л. Цирельсоне с фотографиями (иврит)]

Отрывок, характеризующий Цирельсон, Лейб Моисеевич

– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.