Яковлев, Николай Капитонович

Николай Яковлев
Имя при рождении:	Николай Капитонович Яковлев
Дата рождения:	25 апреля (7 мая) 1869(1869-05-07)
Место рождения:	Рязань, Российская империя
Дата смерти:	21 декабря 1950(1950-12-21) (81 год)
Место смерти:	Москва, СССР
Профессия:	актёр, театральный режиссёр, театральный педагог
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Годы активности:	1893—1949
Театр:	Малый театр
Награды:	Герой Труда

Никола́й Капито́нович Я́ковлев (25 апреля [7 мая] 1869, Рязань, — 21 декабря 1950, Москва) — русский, советский актёр и режиссёр театра, педагог. Народный артист СССР (1944). Герой Труда (1924).

Биография

Николай Яковлев в 1893 году окончил драматические курсы при Московском театральном училище (преподаватель — О. А. Правдин) и был принят в Малый театр, где играл до конца жизни. Большое влияние на него оказал режиссёр А. П. Ленский, раскрывший комедийное дарование артиста.

В 1898—1907 годах Яковлев также играл на сцене молодёжного филиала Малого и Большого театров — Новом театре.

Яковлев отличался живым темпераментом, наблюдательностью, знанием старого уклада русской жизни. Играл в основном бытовые и характерные роли. Одной из лучших считается Грознов в пьесе «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского. Продолжал реалистические традиции игры Прова Садовского. Выступал как режиссёр.

В 1907—1918 годах преподавал в Музыкально-драматическом училище Московского филармонического общества, в 1918—1920 — в Музыкально-драматическом институте (ныне ГИТИС).

Николай Яковлев скончался 21 декабря 1950 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Признание и награды

• Герой Труда (1924)
• Заслуженный артист Республики (1924, 30-летие сценической деятельности)
• Народный артист РСФСР (1934, 40 лет сценической деятельности)
• Народный артист СССР (1944)
• Орден Ленина (1949)
• Орден Трудового Красного Знамени (1937)
• Медали.

Творчество

Роли в театре

Малый театр

• 1893—1894 — «Василиса Мелентьева» А.Н. Островского и С.А. Гедеонова — Слуга князя Воротынского
• 1893—1894 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Маляр
• 1894—1895 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Г. D.
• 1894—1895 — «Модная лавка» И.А. Крылова — Андрей, Непогрешимый
• 1894—1895 — «Скупой» Ж.Б. Мольера — Лафлеш
• 1894—1895 — «Собака садовника» Лone де Вега — Тристан
• 1894—1895 — «Трудовой хлеб» А.Н. Островского — Чепурин
• 1895—1896 — «Воевода» А.Н. Островского — Бессудный
• 1895—1896 — «Гроза» А. Н. Островского — Кудряш
• 1895—1896 — «Женитьба» Н. В. Гоголя — Кочкарёв
• 1895—1896 — «Король Лир» У. Шекспира — Шут
• 1895—1896 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Хлопов
• 1895—1896 — «Ночное» М. А. Стаховича — Ваня
• 1896—1897 — «Жорж Данден» Ж.Б. Мольера — Любен
• 1896—1897 — «Женитьба Бальзаминова» А. Н. Островского — Бальзаминов
• 1896—1897 — «Король Ричард III» У. Шекспира — Лорд Гастингс
• 1896—1897 — «Поздняя любовь» А.Н. Островского — Дормидонт Шаблов
• 1896—1897 — «Цена жизни» В.И. Немировича-Данченко — Николай
• 1897—1898 — «Бесприданница» А. Н. Островского — Карандышев
• 1897—1898 — «Бедность не порок» А. Н. Островского — Разлюляев
• 1897—1898 — «Горячее сердце» А.Н. Островского — Вася Шустрый
• 1897—1898 — «Правда хорошо, а счастье лучше» А. Н. Островского — Платон
• 1897—1898 — «Старый друг лучше новых двух» А.Н. Островского — Прохор Гаврилыч Васютин
• 1898—1899 — «Лес» А. Н. Островского — Счастливцев
• 1898—1899 — «Без вины виноватые» А.Н. Островского — Миловзоров
• 1898—1899 — «Вий» Н.В. Гоголя — Спирид
• 1898—1899 — «Севильский цирюльник» Бомарше — Фигаро
• 1898—1899 — «Таланты и поклонники» А.Н. Островского — Вася
• 1898—1899 — «Женитьба Фигаро» Бомарше — Фигаро
• 1898—1899 — «Царь Борис» А.К. Толстого — Григорий Отрепьев
• 1899—1900 — «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира — Основа
• 1899—1900 — «Мещанин во дворянстве» Мольера — Ковьель
• 1900—1901 — «Снегурочка» А.Н. Островского — Брусило
• 1900—1901 — «Соломенная шляпка» Э. Лабиша — Фадинар
• 1900—1901 — «Шутники» А.Н. Островского — Гольцов
• 1902—1903 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Хлестаков
• 1902—1903 — «Виндзорские проказницы» У. Шекспира — Гуг Эванс
• 1902—1903 — «Горе от ума» А.С. Грибоедова — Горич
• 1902—1903 — «Король Генрих VIII» В. Шекспира — Лорд Санс
• 1902—1903 — «Мёртвые души» по Н. В. Гоголю — Ноздрёв
• 1902—1903 — «Не в свои сани не садись» А. Н. Островского — Бородкин
• 1902—1903 — «Не так живи, как хочется» А.Н. Островского — Еремка
• 1902—1903 — «Сердце не камень» А.Н. Островского — Константин Лукич Каркунов
• 1903—1904 — «Женитьба Белугина» А.Н. Островского, Н.Я. Соловьева — Андрей Белугин
• 1903—1904 — «Измена» А.И. Сумбатова — Бессо
• 1903—1904 — «Таланты и поклонники» А.Н. Островского — Мелузов
• 1904—1905 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Мурзавецкий
• 1905—1906 — «Авдотьина жизнь» С.А. Найденова — Изюмов
• 1905—1906 — «Буря» У. Шекспира — Тринкуло
• 1905—1906 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Хлестаков
• 1906—1907 — «Бедность не порок» А. Н. Островского — Разлюляев
• 1906—1907 — «Плоды просвещения» Л. Н. Толстого — Семён, Яков
• 1907—1908 — «Доходное место» А. Н. Островского — Белогубов
• 1908—1909 — «Последняя жертва» А.Н. Островского — Дергачев
• 1909—1910 — «Бедная невеста» А. Н. Островского — Милашин
• 1909—1910 — «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А.Н. Островского — Дмитрий Шуйский
• 1909—1910 — «Безумный день или Женитьба Фигаро» Бомарше — Антонио
• 1910—1911 — «Гроза» А. Н. Островского — Тихон
• 1911—1912 — «Мнимый больной» Ж.Б. Мольера — Диафуарус
• 1911—1912 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Загорецкий
• 1911—1912 — «Бесприданница» А. Н. Островского — Карандышев
• 1912—1913 — «Таланты и поклонники» А.Н. Островского — Вася
• 1912—1913 — «Как Вам будет угодно» У. Шекспира — Оселок
• 1913—1914 — «Насильники» А.Н. Толстого — Клавдий Коровин
• 1913—1914 — «Тень» Н.И. Тимковского — Малецкий
• 1913—1914 — «Василиса Мелентьева» А.Н. Островского и С.А. Гедеонова — Шут
• 1915—1916 — «На бойком месте» А.Н. Островского — Непутевый
• 1915—1916 — «Воевода» А.Н. Островского — Бессудный
• 1916—1917 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Мурзавецкий
• 1917—1918 — «Завтрак у предводителя» И.С. Тургенева — Алупкин
• 1917—1918 — «Декабрист» П.П. Гнедича — Силантий
• 1918—1919 — «Проделки Скапена» Ж.Б. Мольера — Скапен
• 1918—1919 — «Старик» М. Горького — Харитонов
• 1919—1920 — «Женитьба Фигаро» Бомарше — Фигаро
• 1921—1922 — «Оливер Кромвель» А.В. Луначарского — Ричард
• 1922—1923 — «Снегурочка» А.Н. Островского — Бобыль
• 1922—1923 — «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского — Голутвин
• 1923—1924 — «Железная стена» Б.К. Рында-Алексеева — Петр Швелев
• 1923—1924 — «Сердце не камень» А.Н. Островского — Константин Лукич Каркунов
• 1923—1924 — «Бедность не порок» А.Н. Островского — Любим Торцов
• 1924—1925 — «Анна Кристи» Ю. О’Нила — Кристоф
• 1924—1925 — «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского — Городулин
• 1925—1926 — «Аракчеевщина» И.С. Платона — Иван Малыш
• 1925—1926 — «Брат наркома» Н.О. Лернера — Ливанов
• 1926—1927 — «Смерть Петра I» Н.Н. Шаповаленко — Балакирев
• 1926—1927 — «Любовь Яровая» К. А. Тренева — Елисатов
• 1926—1927 — «Амур в лапоточках» П.С. Сухотина — Костик
• 1928—1929 — «Жена» К.А. Тренева — Лебедко
• 1928—1929 — «Свои люди – сочтемся» А.Н. Островского — Подхалюзин
• 1930—1931 — «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н. Островского — Крутицкий
• 1932—1933 — «Бешеные деньги» А. Н. Островского — Васильков
• 1932—1933 — «Разгром» А.А. Фадеева, М.С. Нарокова — Хозяин
• 1933—1934 — «Скутаревский» Л.М. Леонова — Нарком
• 1934—1935 — «В чужом пиру похмелье» по А. Н. Островскому — Тит Титыч
• 1934—1935 — «Соло на флейте» И.К. Микитенко — Булава
• 1935—1936 — «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского — Мамаев
• 1936—1937 — «Слава» В.М. Гусева — Медведев
• 1936—1937 — «Борис Годунов» А. С. Пушкина — Василий Шуйский
• 1937—1938 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Городничий
• 1939—1940 — «Свадьба Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина — Расплюев
• 1940—1941 — «Правда хорошо, а счастье лучше» А. Н. Островского — Грознов
• 1945—1946 — «Бедность не порок» А.Н. Островского — Любим Торцов

Постановки

1907 — 1920

• «Грех да беда на кого не живёт» А.Н. Островского
• «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» А.Н. Островского
• «За чем пойдешь, то и найдешь» А.Н. Островского
• «Волки и овцы» А.Н. Островского
• «Шутники» А.Н. Островского.

Ссылки

• Яковлев, Николай Капитонович — статья из Большой советской энциклопедии.
• Дурылин С. Н. Н. К. Яковлев. М.—Л., 1949

Отрывок, характеризующий Яковлев, Николай Капитонович

Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.