SA-1 (Аполлон)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th colspan="2" cellspacing="0" cellpadding="2" style="background:#b0c4de; text-align: center">Эмблема</th></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">
</td></tr> <tr><th colspan="2" cellspacing="0" cellpadding="2" style="background:#b0c4de; text-align: center">Связанные экспедиции</th></tr> <tr><td colspan="2">
SA-1
Общие сведения
Полётные данные корабля
Название корабля SA-1 (Аполлон)
Ракета-носитель Сатурн-1
Стартовая площадка База ВВС США на мысе Канаверал LC-34
Запуск 27 октября 1961
15:06:04 UTC
Выход на орбиту Суборбитальный
Посадка 27 октября 1961
15:21:04 UTC
Длительность полёта 15 мин 0 сек
Апогей 136,2 км
Масса кг
Полётные данные экипажа
Предыдущая Следующая
- SA-2

</td></tr>



«SA-1» — первый полёт ракеты-носителя Сатурн-1, состоявшийся в рамках программы Аполлон.





Цели

Это был первый запуск «Сатурна-1» - родоначальника семейства «Сатурнов». Ракета, значительно превосходившая по размерам и мощности любую из ранее летавших, стартовала со штатной первой ступенью и макетами двух верхних. Она была втрое длиннее, расходовала в 6 раз больше топлива и в 10 раз превосходила по тяге ракету «Юпитер-С», которая в 1958 году вывела на орбиту первый американский спутник «Эксплорер-1».

Подготовка

Впервые ракетная ступень была доставлена на мыс Канаверал на барже, что навело на мысль о возможности подобной транспортировки ещё более массивных ступеней ракеты «Сатурн-5». (В то время «Сатурн-5» представлял собой несколько чертежей и некоторые детали).

Штатная первая ступень и габаритно-весовые макеты двух верхних ступеней прибыли на барже «Compromise» 15 августа 1961 года. В ходе путешествия баржа четыре раза села на мель из-за ошибок на картах, а на обратном пути врезалась в мост, получив небольшие повреждения.

Пять дней спустя с небольшими трудностями носитель был установлен на площадку № 34, предстартовая подготовка продолжилась с некоторым отставанием от графика.

Поскольку это было первое лётное испытание, оборудование постоянно дорабатывалось. В то время проверка бортовых систем не была автоматизирована и представляла собой переключение тумблеров в ЦУПе и наблюдение за ответными реакциями ракеты.

Полёт

26 октября 1961 года в 12:30 по восточному времени началась заправка ракеты керосином RP-1 и жидким кислородом. Керосин закачали с трёхпроцентным запасом на испарение, а перед пуском излишек горючего слили.

Заполнение баков жидким кислородом началось на следующий день в 03:00, по той же схеме, как и при заправке керосином: сначала баки залили на десятую часть, чтобы проверить их на предмет утечек, затем быстро закачали окислитель до уровня 97 %, а затем медленно заполнили баки доверху.

Несмотря на пару задержек из-за плохой погоды, ракета была запущена с отставанием от графика всего в 1 час. Проектанты предсказывали носителю 75-процентную вероятность успешного старта и лишь 30-процентную - благополучного завершения полёта. Также считалось возможным получение повреждений во время полёта.

Старт ракеты с полигона Редстоун Арсенал разбил все окна в радиусе 12 км. Однако, звук запуска разочаровал некоторых свидетелей, описавших его как звук запускаемой ракеты Атлас на расстоянии полутора миль (2,4 км) вместо 3 миль (5 км), отведённых для Сатурна. Позже было решено, что причина различий между мысом Канаверал и полигоном Редстоун кроется в атмосферных условиях, заглушающих звук.

Сам полёт прошёл почти безупречно. Ракета поднялась на высоту 136,5 км и упала в 345,7 км от места запуска. Единственной проблемой было отключение двигателей на 1,6 секунды раньше срока вследствие заправки лишних 400 кг жидкого кислорода и недозаправки 410 кг керосина. Всего же для первого испытательного полёта в ракету было залито 83 % от штатного количества топлива.

Напишите отзыв о статье "SA-1 (Аполлон)"

Примечания

Отрывок, характеризующий SA-1 (Аполлон)

– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.