Аполлон-9
| Аполлон-9 | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Полётные данные корабля | |
| Название корабля | Аполлон-9 |
| Ракета-носитель | Сатурн-5 AS-504 |
| Стартовая площадка |  Мыс Канаверал, Комплекс 39-А
|
| Запуск | 3 марта 1969 16:00:00 UTC |
| Посадка | 13 марта 1969 17:58:54 UTC |
| Место посадки | Атлантический океан, 23°09′ с. ш. 67°34′ з. д. / 23.15° с. ш. 67.56° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=23.15&mlon=-67.56&zoom=14 (O)] (Я) |
| Длительность полёта | 10 дней 01 час 00 минут 54 секунды |
| Количество витков | 151 |
| Апогей | 229 км |
| Перигей | 203 км |
| Наклонение | 32,57° |
| Период обращения | 88,64 мин |
| Масса | 26801 кг |
| NSSDC ID | [nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=1969-018A 1969-018A] |
| SCN | [www.n2yo.com/satellite/?s=03769 03769] |
| Полётные данные экипажа | |
| Членов экипажа | 3 |
| Позывной | «Гамдроп» («Конфетка») / «Спайдэр» («Паук») |
| Предыдущая | Следующая |
|---|---|
 Аполлон-8 |
 Аполлон-10 |
</td></tr>
«Аполло́н-9» (англ. Apollo 9) — пилотируемый космический корабль, совершивший первый испытательный полёт в полной конфигурации (командный и лунный модули), в ходе подготовки экспедиций на Луну.
Содержание
Экипаж
- Командир — Джеймс МакДи́витт
- Пилот командного модуля — Дэвид Скотт
- Пилот лунного модуля — Рассел Швайкарт
Общие сведения
- Корабль включал в себя командный модуль (образец 104) и лунный модуль (образец LM-3).
- Начиная с этого полёта по программе «Аполлон», астронавты присваивали командному модулю и лунному модулю названия, которые служили позывными. Для командного модуля астронавты выбрали позывной «Га́мдроп» (en:Gumdrop, что можно перевести как «Конфетка» или «Мармеладка»), для лунного модуля — «Спа́йдэр» («Паук»).
- Масса корабля 36,5 т.
- Для запуска использовалась ракета «Сатурн-5» (образец SA-504).
- Цель полёта — комплексные испытания корабля на геоцентрической орбите.
Задачи полёта
Максимально возможная имитация режимов работы и условий полёта, предусмотренных типовой программой для полёта на Луну. Перестроение отсеков корабля. Расстыковка лунного и основного модулей. Автономный полёт лунного модуля. Отделение взлётной ступени лунного модуля от посадочной ступени и стыковка взлётной ступени с командным модулем. Проведение эксперимента по переходу через открытый космос из лунного модуля в основной после стыковки с целью имитации аварийного возвращения астронавтов из лунного модуля в случае неудавшейся стыковки, а также испытание лунных скафандров в условиях вакуума.
Программа полёта была выполнена почти полностью (из-за недомогания Швайкарта отказались от эксперимента по переходу). В ходе полёта были проведены ряд операций, связанных с высоким риском, в частности, первый самостоятельный полёт пилотируемого корабля, неспособного к посадке на Землю.
Предстартовая подготовка и старт
Изначально запуск корабля был назначен на 28 февраля 1969 года, однако в связи с болезнью астронавтов был отложен на 3 марта. Решение об отсрочке было принято 26 февраля, когда у всех трёх астронавтов основного экипажа приняли серьёзный характер ранее наблюдавшиеся простудные явления. Основной причиной заболевания астронавтов экипажа считают общее ослабление организма в связи с очень напряжённой программой предполётных тренировок (до 18 часов в сутки). К 28 февраля астронавты почувствовали себя лучше и возобновили тренировки. Отсрочка запуска привела к дополнительным затратам в сумме 500 тысяч долларов.
Когда было принято решение об отсрочке, ракета «Сатурн-5» с кораблём находилась в состоянии 16-часовой готовности. После возобновления, подготовка проходила нормально, и в расчётное время 3 марта 1969 года в 16 часов 00 минут GMT корабль «Аполлон-9» стартовал. Корабль, по данным наземных средств траекторных измерений, был выведен на геоцентрическую орбиту, близкую к расчётной, однако бортовой компьютер указывал неверные данные. Неверные расчёты бортового компьютера указывали на его возможную неисправность, что помешало бы выполнению многих из намеченных задач полёта. Позже выяснилось, что компьютер исправен, но в него были введены неправильные данные поправок на ошибки. После ввода новых данных о поправках, компьютер начал обеспечивать требуемую точность расчётов.
Перестроение отсеков
После выхода последней ступени ракеты-носителя с кораблём на геоцентрическую орбиту, экипаж в течение примерно двух часов производил проверку бортовых систем, имитировал переход на траекторию полёта к Луне и готовился к манёвру по перестроению отсеков.
В 2 часа 30 минут полётного времени командный модуль отделился от последней ступени ракеты-носителя, отошёл на 15 метров от неё и развернулся на 180 градусов (это удалось не сразу). В течение примерно 15 минут основной блок совершал групповой полёт со ступенью, астронавты фотографировали установленный на ступени лунный модуль.
В 3 часа 02 минуты 08 секунд полётного времени Скотт обеспечил стыковку командного модуля с лунным с первой попытки. Туннели-лазы были наполнены кислородом. Скотт открыл люк и убедился в правильности срабатывания захватов стыковочного узла, после чего соединил электрические цепи основного и лунного модулей.
В 4 часа 18 минут 05 секунд полётного времени были подорваны пироболты, соединявшие лунный модуль и последнюю ступень ракеты-носителя, и сработал пружинный толкатель, обеспечивший отделение корабля от ступени.
Экипаж с помощью вспомогательных двигателей корабля увёл корабль на безопасное расстояние от ступени, которая после включения двигателей по команде с Земли вышла на гелиоцентрическую орбиту.
Первые трое суток полёта
На шестом часу полёта на пять секунд был включён главный двигатель основного блока. При этом включении проверялась устойчивость стыковочного узла к вибрации и ускорениям. После манёвра астронавты положили корабль в «дрейф» и перевели бортовые системы на режим экономии электроэнергии. На десятом часу полёта начался период отдыха.
На вторые сутки полёта было произведено ещё несколько включений главного двигателя основного блока для испытания устойчивости стыковочного узла и проверки ручной системы управления вектором тяги двигателя.
На сороковом часу полёта Швайкарт должен был начать демонтаж стыковочного узла и перейти в лунный модуль, где к нему должен был присоединиться МакДивитт. Эти операции были начаты намного позже, в связи с тем, что Швайкарт почувствовал недомогание. МакДивитт попросил обеспечить ему возможность переговоров с медицинским руководителем полёта по «закрытому» каналу (как правило, переговоры с астронавтами во время полётов по программе «Аполлон» велись по открытой линии связи, сразу же становились достоянием прессы и в любой момент могли быть переданы в реальном масштабе времени в коммерческую радиосеть). МакДивитт доложил о приступе рвоты у Швайкарта и о вызванной этим задержке, а также попросил пересмотреть график операций. Скотт, вместо Швайкарта, демонтировал стыковочный узел и обеспечил наполнение кислородом отсека экипажа во взлётной ступени лунного модуля.
Швайкарт почувствовал себя лучше и с опозданием примерно на час начал переход в лунный модуль. В условиях наземных тренировок переход занимал около 10 минут, в реальных условиях Швейкарту потребовалось 90 минут, возможно, потому, что он не полностью оправился от приступа.
Спустя примерно час к Швайкарту, находившемуся в отсеке экипажа лунного модуля, присоединился МакДивитт. Астронавты включили бортовые источники питания, проверили оборудование модуля и дали команду на развёртывание шасси лунного модуля.
В 46 часов 29 минут полётного времени начался первый сеанс телевизионной передачи с борта, который продолжался около семи минут. Астронавты показывали отсек экипажа лунного модуля и друг друга. Качество изображения было удовлетворительным. Из-за неполадок на наземной приёмной станции речь МакДивитта во время сеанса принималась с искажениями. Швайкарт в течение всего сеанса молчал.
На пятидесятом часу полёта было произведено плановое включение двигателя посадочной ступени лунного модуля, причём астронавты дросселировали тягу двигателя вручную. После выключения двигателя астронавты обесточили бортовые системы лунного модуля и возвратились в отсек экипажа основного модуля.
В 54 часа 25 минут бортового времени было произведено включение двигателя командного модуля, который проработал около сорока трёх секунд и перевёл корабль на орбиту с высотой перигея 229 километров и высотой апогея 239 километров — орбиту близкую к расчётной исходной для автономного полёта лунного модуля, запланированного на пятые сутки.
Четвёртые сутки полёта
На четвёртые сутки полёта был запланирован выход Швайкарта в открытый космос. Накануне, когда у Швайкарта было два приступа рвоты, МакДивитт принял решение отказаться от эксперимента по выходу и ограничиться лишь разгерметизацией отсека экипажа лунного модуля и открытием люка, причём Швайкарт в этот период должен был использовать автономную систему жизнеобеспечения, предназначенную для выхода на поверхность Луны. Это решение было согласовано с руководителями полёта. Однако после периода сна к началу четвёртых суток полёта Швайкарту стало лучше, и МакДивитт запросил разрешение на выход Швайкарта на один дневной период в открытый космос на площадку перед люком, но без последующего перехода по корпусу корабля в отсек экипажа командного модуля и обратно, как это предусматривалось первоначальной программой. Скотт должен был провести операции по разгерметизации отсека экипажа командного модуля, открыванию люка и прочие в соответствии с первоначальной программой.
На семидесятом часу полёта Швайкарт и МакДивитт перешли в лунный модуль. Швайкарт надел ранцевую автономную систему жизнеобеспечения и перевёл скафандр на питание от этой системы.
На семьдесят третьем часу полёта были разгерметизированы отсеки экипажа лунного и командного модулей, в 73 часа 03 минуты полётного времени астронавты открыли люки обоих отсеков. Через две минуты Швайкарт надел на шлем рамку с защитным козырьком, прикрепил фал, а спустя ещё две минуты начал выбираться из люка лунного модуля (ногами вперёд) и в 73 часа 08 минут полётного времени уже стоял на площадке перед люком, укрепив ноги в фиксаторах. Скотт через открытый люк отсека экипажа командного модуля фотографировал Швайкарта во время выхода. Швайкарт в свою очередь, фотографировал корабль и Скотта, высунувшегося из люка. От телевизионной съёмки в открытом космосе, как предусматривалось первоначальной программой, Швайкарт отказался, поскольку у него не было времени на подготовительные операции с телевизионной камерой.
Поскольку Швайкарт докладывал, что чувствует себя хорошо, МакДивитт запросил у руководителей полёта разрешения продлить период пребывания Швайкарта в открытом космосе до примерно двух часов. Руководители полёта такого разрешения не дали, мотивируя это тем, что продление вынудит сократить период отдыха, а он особенно необходим астронавтам перед запланированным на пятые сутки полёта самым ответственным экспериментом — автономным полётом лунного модуля.
Швайкарт опробовал поручни, держась за которые он, согласно первоначальной программе, должен был перебраться в отсек экипажа командного модуля. Швайкарт доложил, что поручни позволяют управлять положением тела в невесомости. В 73 часа 46 минут полётного времени Швайкарт по приказу МакДивитта начал возвращение в лунный модуль.
Выход Швайкарта продолжался 47 минут (считая от открытия до закрытия люка). Радиосистема в ранце обеспечивала уверенную связь Швайкарта с Землёй (для ретрансляции использовалась радиосистема корабля). Испытания скафандра и ранцевой системы прошли успешно, хотя следует учесть, что Швайкарт не производил операций, требующих больших затрат энергии.
По завершении выхода в открытый космос оба отсека экипажа были наполнены кислородом. МакДивитт и Швайкарт провели телевизионный сеанс из лунного модуля длительностью около тринадцати минут. Астронавты показали пульт управления, оборудование лунного модуля, процесс приёма пищи. Кроме того, через иллюминаторы лунного модуля астронавты показали Землю, командный модуль (при этом в иллюминаторе командного модуля был виден его пилот — Скотт), посадочное шасси лунного модуля. Качество изображения было значительно лучше, чем при первом сеансе.
После проведения сеанса Швайкарт и МакДивитт обесточили бортовые системы лунного модуля и вернулись в командный модуль.
По данным телеметрии выяснилось, что астронавты, по-видимому, забыли обесточить две системы в лунном модуле. Руководители полёта приказали одному из астронавтов вернуться в лунный модуль и проверить это. Астронавты вначале отказывались, заявляя, что на это потребуется не менее 30 минут, что сократит и без того короткий отдых перед ответственным экспериментом пятого дня полёта. Руководители полёта настаивали, и Швайкарт совершил переход в лунный модуль и обратно для проверки систем. На всю операцию потребовалось 11 минут.
Пятые сутки полёта
На восемьдесят девятом часу полёта Швайкарт и МакДивитт перешли в лунный модуль, а Скотт, оставшийся в командном модуле, установил приёмный конус и стыковочный штырь. При расстыковке наблюдались некоторые трудности. Как выяснилось, Скотт недостаточно резко перекинул тумблер в положение «разделение». Разделение произошло на пятьдесят девятом витке, на девяносто третьем часу полёта. Командный модуль отошёл от лунного модуля примерно на пятнадцать метров, после чего МакДивитт начал медленно поворачивать лунный модуль в разных осях, чтобы Скотт мог произвести визуальный осмотр модуля в разных плоскостях. Позже с той же целью Скотт поворачивал командный модуль. Скотт и Швайкарт вели фотографирование. Астронавты видели друг друга через иллюминаторы.
В 93 часа 02 минуты полётного времени Скотт с помощью двигателей системы ориентации перевёл командный модуль на несколько иную орбиту, обращаясь по которой он удалился от лунного модуля на 5,2 километра. МакДивитт ориентировал лунный модуль таким образом, чтобы командный модуль постоянно находился в поле зрения, а Швайкарт с помощью бортового радиолокатора определял дальность до командного модуля и относительную радиальную скорость. Швайкарт также выставил гиростабилизированную платформу основной системы наведения и ввёл уточнённые данные в аварийную систему наведения, которую предстояло испытать.
В 93 часа 47 минут полётного времени был включён двигатель посадочной ступени лунного модуля. Тяга двигателя дросселировалась астронавтами в пределах от 10 до 40 процентов от полной. Лунный модуль перешёл на орбиту с высотой апогея 253 километра. Когда, обращаясь по этой орбите, лунный модуль удалился от командного на максимальное расстояние 89 километров (астронавты доложили, что на этом расстоянии всё ещё продолжают визуально наблюдать командный модуль), были проведены испытания радиолокатора, обеспечивающего встречу лунного и командного модуля на орбите.
В 95 часов 39 минут полётного времени МакДивитт во второй раз включил двигатель посадочной ступени лунного модуля. В результате лунный модуль перешёл на орбиту, близкую к круговой и пролегающую примерно на 20 километров выше орбиты командного модуля.
В 96 часов 16 минут полётного времени, после отделения взлётной ступени лунного модуля от посадочной, были включены двигатели системы ориентации на взлётной ступени, которые перевели взлётную ступень на орбиту с высотой перигея примерно 220 километров.
В 96 часов 58 минут полётного времени был включён основной двигатель взлётной ступени лунного модуля с таким расчётом, чтобы она перешла на орбиту, пролегающую ниже орбиты командного модуля.
В 97 часов 57 минут полётного времени был произведён первый манёвр на завершающем этапе сближения взлётной ступени лунного модуля и командного модуля. На завершающем этапе сближения МакДивитт включил проблесковый источник света на взлётной ступени.
В 98 часов 33 минуты полётного времени было произведено выравнивание скоростей и перевод взлётной ступени лунного модуля в режим группового полёта на расстоянии примерно 30 метров от командного модуля. МакДивитт развернул ступень так, чтобы Скотт мог осмотреть основной двигатель. Затем МакДивитт начал операции по причаливанию. Солнечный свет, падавший на иллюминатор лунного модуля, мешал ему вести наблюдение на участке причаливания. Скотт предложил провести причаливание и стыковку, однако МакДивитт решил сделать это самостоятельно, но попросил Скотта корректировать его маневры. Стыковка была завершена в 98 часов 59 минут полётного времени.
После завершения стыковки руководители полёта предложили астронавтам отдохнуть, однако они решили вначале осуществить переход в отсек экипажа командного модуля. В период разборки стыковочного узла и перехода заданную ориентацию корабля обеспечивали двигатели ориентации взлётной ступени лунного модуля, а не вспомогательные двигатели командного модуля, поскольку Скотт перерасходовал запас топлива для вспомогательных двигателей.
Перед тем, как покинуть взлётную ступень, астронавты привели её бортовые системы в такое состояние, чтобы можно было по дистанционной команде, переданной из командного модуля, включить двигатель взлётной ступени. Кроме того, астронавты перенесли во взлётную ступень из отсека экипажа командного модуля накопившийся мусор и некоторые предметы, надобность в которых отпала.
Астронавты отделили командный модуль от взлётной ступени и с помощью вспомогательных двигателей увели его на безопасное расстояние (около одного километра) от ступени перед включением её основного двигателя. Двигатель был включён в 101 час 52 минуты полётного времени, проработал 342 секунды и перевёл ступень на орбиту с высотой апогея примерно 7000 километров. Ступень просуществовала на этой орбите примерно 19 лет.
По завершении перечисленных экспериментов было объявлено, что астронавты выполнили 97 процентов задач, запланированных на полёт.
Шестые-десятые сутки полёта
В течение последних пяти суток полёта астронавты продолжали испытания бортовых систем, осуществляли фотографирование, вели наблюдения наземных ориентиров, а также проводили эксперименты по связи, которые были намечены на начальный период полёта, но из-за недостатка времени проведены не были.
Фотографирование проводилось в основном с целью изучения возможности исследования природных ресурсов с орбиты. Астронавты выборочно снимали некоторые районы территории США (в штатах Калифорния, Нью-Мексико, Техас), а также территории других стран (Коста-Рика, Бразилия, Колумбия).
Астронавты также использовали бортовые оптические приборы для наблюдения небесных тел. С помощью секстанта Скотт наблюдал Юпитер и четыре его спутника (Ио, Европа, Ганимед и Каллисто). С помощью телескопа астронавты наблюдали один из искусственных спутников Земли «Пегас», который находился на расстоянии примерно 1600 километров от корабля, а также обращающуюся по орбите с высоким апогеем взлётную ступень лунного модуля.
В 121 час 59 минут полётного времени предполагалось включить основной двигатель командного модуля для уменьшения перигея орбиты настолько, чтобы сход с орбиты могли обеспечить вспомогательные двигатели в случае неисправности основного. В расчётное время основной двигатель включён не был, так как не сработали вспомогательные двигатели, которые должны были сообщить кораблю ускорение для обеспечения забора топлива из баков основного двигателя. Позже выяснилось, что астронавты не придерживались правильной последовательности операций. Попытка была повторена на следующем витке и увенчалась успехом, а в 169 часов 38 минут полётного времени было проведено ещё одно включение основного двигателя командного модуля для дальнейшего уменьшения высоты перигея.
Посадка
В связи с неблагоприятными погодными условиями в расчётном районе посадки, было принято решение посадить корабль не на 151-м, а на 152-м витке в другом районе Атлантического океана. Вертолётоносец «Гвадалканал» успел перейти в новый район посадки.
В 240 часов 31 минуту полётного времени был включён основной двигатель командного модуля для обеспечения схода корабля с орбиты. Отсек экипажа командного модуля отделился от двигательного отсека и вошёл в атмосферу над штатом Техас. Астронавты на период посадки не надевали скафандры.
В 241 час 00 минут 43 секунды полётного времени отсек экипажа приводнился в 4,8 км от вертолётоносца «Гвадалканал». Спуск отсека экипажа на парашютах демонстрировался по цветному телевидению с помощью камер, установленных на вертолётоносце. На плаву отсек сразу же установился в расчётном положении (днищем вниз). Лёгкие водолазы были доставлены к отсеку в течение нескольких минут, астронавты открыли люк и перешли в надувную лодку. Экипаж был поднят на борт вертолёта через 45 минут и доставлен на вертолётоносец через 49 минут после приводнения. С вертолётоносца астронавтов доставили в Хьюстон, где они в течение 12 дней отчитывались о полёте.
Некоторые итоги полёта
Согласно заявлению руководителей полёта, он превзошёл самые оптимистические ожидания, хотя и был более сложным, чем все предыдущие пилотируемые полёты американской космической программы.
Были проведены успешные лётные испытания лунного модуля, третьи подряд успешные испытания командного модуля, успешные испытания стыковочного узла, продемонстрирована правильность выбранной методики сближения, причаливания и стыковки. Продемонстрирована возможность управления командным модулем силами одного астронавта и проведены успешные лётные испытания автономной системы жизнеобеспечения и скафандра, предназначенных для выхода человека на поверхность Луны.
Помимо некоторых технических неполадок, которые не посчитали существенными, весьма серьёзным недостатком посчитали болезнь астронавтов перед полётом, что заставило отложить старт на трое суток, а также недомогание Швайкарта в полёте, что заставило провести эксперимент по выходу в космос по сокращённой программе. Причина недомогания Швайкарта так и не была точно установлена. Возможность вирусной инфекции исключили. Существует предположение, что это недомогание имело вестибулярный характер.
Источник
Программа «Аполлон». Часть II. Обзор по материалам открытой иностранной печати.
Составитель: Гольдовский Д. Ю. ГОНТИ-1. Июль 1971. Тираж 650 экз. Экз.№ 0016
См. также
Напишите отзыв о статье "Аполлон-9"
Ссылки
- [spaceflight.nasa.gov/history/apollo/apollo9/index.html Раздел о полёте «Аполлона-9» на сайте NASA]
- [www.astronautix.com/flights/apollo9.htm Apollo 9 entry in Encyclopedia Astronautica]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Аполлон-9
– Это точно, – сказал казак.– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
