Авторы жизнеописаний Августов

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

А́вторы жизнеописа́ний А́вгустов (лат. Scriptores Historiae Augustae, сокращённо SHA, Scriptores), или История Августов (лат. Historia Augusta) — условное название (дано Исааком де Казобоном в 1603 году), обозначающее и авторов, и текст римского историографического памятника предположительно IV века. Сочинение представляет собой сборник биографий римских императоров от Адриана до Карина, то есть охватывает период со 117 по 285 годы (с хронологической лакуной между 238 и 253 годом). Достоверность сведений, изложенных в этом тексте, и датировка сочинения дискуссионны.





Авторство и время создания

Биография каждого императора в рукописи приписана одному из следующих шести авторов:

Вклад этих авторов неодинаков, например, именем Вулкация подписана только одна биография (к тому же узурпатор, которому она посвящена, не правил и года), именем Юлия Капитолина — десять. Хронологические отрезки, связанные с именами разных авторов, часто перемежаются; однако после лакуны 238—253 гг. биографии приписаны только Требеллию Поллиону и Флавию Вописку, тогда как остальным четырём авторам — тексты до этой лакуны.

Не исключено, что изначально сборник в самом начале включал также биографии Нервы и Траяна (в таком случае он служил бы непосредственным продолжением «Жизни двенадцати цезарей» Светония, которая кончается убийством Домициана и приходом к власти Нервы в 96 году).

Какие-либо вводные тексты ко всему сборнику, объясняющие его цель и задачи, отсутствуют. Возможно, это связано с предполагаемой утратой начала текста (а также лакуной 238—253 гг., после которой меняется состав авторов), но, учитывая общую ситуацию с достоверностью «Авторов», не исключено, что такое отсутствие преднамеренно и носит мистифицирующий характер[1].

Некоторые биографии содержат посвящения императорам Диоклетиану (непосредственному преемнику последнего из описанных в тексте императоров) и Константину. Согласно старой, традиционной точке зрения (лежащей на поверхности), текст создан этими шестью авторами в период деятельности Диоклетиана и Константина, то есть в конце III — начале IV века. В 1889 году немецкий филолог Герман Дессау выдвинул гипотезу, согласно которой все шесть авторов вымышлены, а текст создан одним автором, который жил позже эпохи Диоклетиана и Константина, вероятнее всего, в самом конце IV века. Аргументы в пользу этой гипотезы таковы:

  • Об этих шести авторах больше ничего не известно и нигде они больше не упоминаются;
  • Их стиль практически неотличим, пишут они, как один человек;
  • Странно, что одни и те же авторы посвящают свои биографии попеременно Диоклетиану, главному из четырёх тетрархов, правившему Востоком империи, и Константину, сыну одного из младших императоров (цезарей), правившего Западом.
  • Использованы исторические труды авторов середины IV века, например, Аврелия Виктора и Евтропия;
  • Персонажи некоторых биографий, существование которых не подтверждается другими источниками и по ряду соображений кажется сомнительным, носят имена, подобранные так, чтобы выглядеть предками римских семейств, возвысившихся лишь в конце IV века. Наиболее открытый намёк такого роду содержится в биографии Проба — там сказано, что о неких не известных из других источников потомках этого императора, якобы переселившихся в Верону, было пророчество, что их род будет занимать высочайшие посты в римском Сенате. Очевидно, имеется в виду влиятельный и богатый патриций из Вероны Секст Клавдий Петроний Проб, консул 371 года, два сына которого были консулами в 395 году.
  • Анахронически приписаны персонажам III в. детали карьеры и должности, типичные для конца IV века.

Гипотеза Дессау была принята большинством антиковедов последующего времени, в том числе таким авторитетным историком Рима и исследователем римской историографии, как Рональд Сайм. В то же время выражались и сомнения в этой версии (А. Момильяно, А. Х. М. Джонс, А. Кэмерон), в частности, предлагались более ранние даты, например, времена Юлиана Отступника. Иногда в тексте видят скрытую полемику с христианством (языческая точка зрения на мир, упоминание о почитании язычником Александром Севером Моисея и Христа как пример веротерпимости, противопоставленный религиозной политике императоров-христиан).

Ныне текст Scriptores подвергнут компьютерному анализу, и выводы, как заявляют исследователи, свидетельствуют в пользу коллективного авторства с единым редактированием. Впрочем, данные компьютерного анализа стиля пока не могут считаться более убедительными, чем традиционный нестрогий подход.

Содержание

Авторы жизнеописаний Августов явно подражают стилю императорских биографий Светония, «рубрицируя» по отдельным абзацам политическую деятельность, черты характера, личную жизнь своего героя. Сквозной сюжет книги — переход от «Золотого века» Антонинов через чудовищные бедствия III в. к реставрации могущества империи при Аврелиане, Диоклетиане и Констатине.

В разные эпохи — в поздней античности, в Средневековье, в эпоху Возрождения, в Новое время — сборник пользовался значительным читательским интересом благодаря большому количеству ярких подробностей и сюжетов. Основная рукопись «Истории Августов» была любимым чтением Петрарки (сохранилась копия с пометками поэта), с доверием относился к её деталям Эдуард Гиббон, в ней видел пророчество о событиях XX века Валерий Брюсов.

Достоверность

Встаёт, однако, вопрос о достоверности этих сведений. Ещё Теодор Моммзен говорил о сборнике как об «опаснейшей, но необходимейшей книге», которой можно пользоваться только с «величайшим сомнением и осторожностью». Моммзену принадлежат и более резкие отзывы о SHA: «жалкая пачкотня, одно из худших произведений такого рода, оставшихся от античности». В настоящее время установлено, что биографии императоров II века и самого начала III века (до Каракаллы) опираются на добротный материал, собранный предшественниками, и в целом достоверны, хотя тоже не свободны от элементов вымысла. Сложнее дело обстоит с жизнеописаниями длинной вереницы солдатских императоров III века; наряду с известными и по другим источникам данными они содержат несомненные анахронизмы и противоречащие показаниям других авторов сведения. Особенно недостоверным становится текст в его заключительной части, в биографиях, приписанных Поллиону и Вописку. Многие документы, цитируемые авторами, генеалогии, ссылки на предшественников, второстепенные персонажи биографий и даже некоторые недолговечные императоры (в разделе «Тридцать тиранов») практически наверняка полностью легендарны. В ряде случаев можно реконструировать, каким образом под пером автора, испытывавшего недостаток материала, мог возникнуть тот или иной вымысел.

Во многом тексты «Авторов» в части, посвящённой III веку, являются игровой имитацией исторического повествования, например, ряд вымышленных источников приведён не в поддержку собственной позиции (что обычно), а для выражения «несогласия» с ними (что уникально)[1]. Историка-биографа Мария Максима, одного из своих предшественников, авторы даже упрекают в том, что у него «история перемешана со сказками», хотя это является вполне точной квалификацией их собственного метода.

Сочинитель «Жизнеописаний» иногда даже прямо признаётся в собственной фантазии. Например, после красочного рассказа об избрании Марка Клавдия Тацита императором, с приведением длинных речей и возгласов, ответной речи Тацита и описания его венчания, автор простодушно добавляет:

«В этом месте нельзя умолчать о том, что многие сообщили в своих сочинениях, что Тацит был объявлен императором заочно, когда он находился в Кампании; это верно, и скрывать это я не могу».

Тем не менее сборник является одним из источников сведений о кризисе третьего века и не может быть полностью отвергнут историком, хотя его сведения нуждаются в постоянной проверке.

Изобилующие вымыслом тексты, действие которых приурочено к III веку, в жанровом отношении приближаются к историческому роману античности, например, «Жизни Аполлония Тианского» Флавия Филострата. Неизвестно, какие цели преследовали сочинители сборника: просто «расцветить» собственной фантазией скудную информацию, находящуюся в их распоряжении, и развлечь читателя, или же осознанно пародировать историческую прозу. Предполагалось, в частности, что «Авторы» высмеивают популярное в конце IV века увлечение стариной, доводя до абсурда биографические подробности в светонианском стиле. Например, об узурпаторе Фирме (возможно, вымышленном) рассказано, что тот, «намазавшись крокодиловым жиром, плавал среди крокодилов, управлял слоном, сидел на гиппопотаме, ездил, сидя на огромных страусах, и как бы летал по воздуху».

Название

В рукописи общего названия у сборника нет. Название «Scriptores historiae Augustae» дано Исааком де Казобоном по следующему месту в уже упомнутом жизнеописании императора Тацита: «Корнелия Тацита, сочинителя истории Августа, которого он называл своим родственником, он велел поместить во всех библиотеках» (Cornelium Tacitum, scriptorem historiae Augustae, quod parentem suum eundem diceret, in omnibus bibliothecis conlocari iussit). Здесь автор называет так не себя, а Корнелия Тацита, кроме того, historia Augusta здесь значит не «история Августов» (титул), но «история Октавиана Августа». Интересно, что этот пассаж о родстве императора и историка, по мнению современных комментаторов, относится к очевидным вымыслам «Sciptores».

Сокращённые названия сборника — SHA, Scriptores, Historia Augusta. В русском языке утвердилось название «Авторы жизнеописаний Августов», нередко в русском тексте даётся латинское название или его сокращения без перевода.

Издания и переводы

Впервые памятник напечатан (editio princeps) в Милане в 1475 году.

Первый русский перевод появился в XVIII веке. В 1957—1960 годах в журнале «Вестник древней истории» напечатан русский перевод с обширным комментарием; в 1992 году перевод вышел в Москве отдельным изданием под названием «Властелины Рима».

Русские переводы:

  • Шесть писателей Истории о Августах. / Пер. И. Харламова и Гренищева. Ч. 1-2. СПб, 1775. 500 экз. Ч. 1. 475 стр. Ч. 2. 379 стр.
  • Scriptores Historiae Augustae. Властелины Рима: Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. / Пер. С. Н. Кондратьева под ред. А. И. Доватура [1957-1960], Д. Е. Афиногенова [1992]. Комм. О. Д. Никитинского, А. И. Любжина. М.: Наука. 1992. 384 стр. (переиздание перевода из ВДИ. 1957. № 1. — 1960. № 2.)

Сочинение издано в серии «Loeb classical library» в 3 томах (№ 139, 140, 263).

Сочинение издаётся в серии «Collection Budé» в 5 томах: пока [www.lesbelleslettres.com/recherche/?fa=recherche&searchtext=Histoire+Auguste&ok.x=0&ok.y=0 издано] 5 полутомов.

Напишите отзыв о статье "Авторы жизнеописаний Августов"

Примечания

  1. ↑ 1 2 [www.livius.org/hi-hn/ha/hist_aug.html Jona Lendering. Historia Augusta]

Ссылки

  • Scriptores historiae Augustae // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.livius.org/hi-hn/ha/hist_aug.html Латинский текст с английским переводом на Livius]
  • [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Historia_Augusta/home.html Латинский текст с английским переводом на LacusCurtius]
  • [www.thelatinlibrary.com/sha.html Латинский текст на The Latin Library]
  • [www.intratext.com/X/LAT0229.htm Латинский текст на IntraText Digital Library]
  • [ancientrome.ru/antlitr/sha/index.htm Русский перевод с комментариями на Ancientrome]

Отрывок, характеризующий Авторы жизнеописаний Августов

– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Авторы_жизнеописаний_Августов&oldid=76538541»