Бальбин
| Децим Целий Кальвин Бальбин лат. Decius Caelius Calvinus Balbinus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бюст Бальбина.</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 22 апреля — 29 июля 238 | ||
| Соправители: | Пупиен, Гордиан III | |
| Предшественник: | Гордиан I и Гордиан II | |
| Преемник: | Гордиан III | |
| Вероисповедание: | Древнеримская религия | |
| Рождение: | ок. 178 | |
| Смерть: | 29 июля 238 Рим | |
Децим Целий Кальвин Бальбин (лат. Decius Caelius Calvinus Balbinus) (ок. 178 — 29 июля 238) — римский император с 22 апреля по 29 июля 238 года.
Биография
Он происходил из древнего рода Бальбов, из которых Корнелий Бальб был другом Цезаря и Помпея. Представитель знатного рода сенатор Бальбин, до назначения императором сенатом, был дважды консулом, управлял многими провинциями, в том числе Азией, Африкой, Вифинией, Галатией, Понтом, Фракиями и Галлиями. Несмотря на имевшийся опыт управления военными силами, Бальбин все же более плодотворно работал в гражданской сфере. Любовь и уважение окружающих он заработал порядочностью, добротой и безупречностью. Будучи хорошим поэтом и ритором, Бальбин был так же замечен в жажде до женщин, вина и еды, одежде. Впрочем, его положительные качества покрывали недостатки и Бальбин был уважаем сенатом. Вместе с соправителем Пупиеном, Бальбин должен был решать гражданские вопросы государства, в то время, как Пупиену были даны указания разобраться с противниками.
В отсутствие Пупиена в Городе вспыхнули беспорядки, и мягкому Бальбину с огромным трудом удалось остановить их, предъявив толпе малолетнего императора Гордиана III.
Вскоре Пупиен возвратился в Рим, и императоры некоторое время правили вместе. По свидетельству Капитолина, они очень разумно вели дела, издавали справедливые законы, терпеливо выслушивали тяжбы и внесли порядок в военное устройство. Но им не удалось избавиться от ненависти, которую питали к ним солдаты. Во время Капитолийских состязаний воины внезапно напали на Палатинский дворец, убили обоих императоров, а всю власть передали Гордиану III (Капитолин: «Максим и Бальбин»; 7, 9, 14).
По свидетельству Геродиана, когда в городе проходили Капитолийские состязания и все были заняты празднествами и зрелищами, солдаты внезапно обнаружили свой образ мысли, который до тех пор скрывали, и, не сдерживая своего гнева, под влиянием неразумного порыва, все как один бросились во дворец и ворвались к старикам-государям. Схватив их обоих, они сорвали с них всю одежду и нагих выволокли из дворца с бранью и издевательствами. Тут их подвергли всяким телесным мукам: избили до полусмерти, вырвали им бороды и брови. Наконец, совершенно изувечив обоих, они бросили их трупы на проезжей дороге, а цезаря Гордиана III подняли на плечи и провозгласили августом и императором (так как в это время не нашлось никого другого) (Геродиан: 8; 8).
Напишите отзыв о статье "Бальбин"
Литература
- Рыжов К. В. Все монархи мира. Древняя Греция. Древний Рим. Византия / Константин Рыжов. — М.: Вече, 2002. — 575 с. ISBN 5-7838-1079-7
Ссылки
- Бальбин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Бальбин
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
