Валентиниан II

Флавий Валентиниан Flavius Valentinianus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Статуя императора Валентиниана II, Археологический музей, Стамбул)</td></tr>
Римский император
22 ноября 375 — 15 мая 392
Соправители:	Валент II (375 — 378), Грациан (375 — 383), Феодосий I (379 — 392), Магн Максим (383 — 388), Арбогаст (388 — 394)
Предшественник:	Валентиниан I
Преемник:	Евгений
Вероисповедание:	сочувствовал христианству, не крещённый
Рождение:	371(0371)
Смерть:	15 мая 392(0392-05-15) Вьенн (Галлия)
Род:	Династия Валентиниана
Отец:	Валентиниан I
Мать:	Юстина

Валентиниа́н II (Флавий Валентиниан, лат. Flavius Valentinianus, 371—392) — римский император в 375—392 гг.

Ребёнком стал номинальным соправителем Запада Римской империи в 375—383 гг. при старшем брате, императоре Грациане. После гибели брата в 383 году вынужденно до 388 года делил правление над Западом с узурпатором Магном Максимом. После свержения последнего фактическую власть вместо Валентиниана осуществлял до 391 года император Феодосий Великий, а затем военачальник Арбогаст.

Валентиниан II в силу возраста самостоятельно не правил, его попытка осуществлять императорские полномочия после достижения совершеннолетия привели к конфликту с Арбогастом в 392 году, в результате чего император погиб при неясных обстоятельствах.

Начальная биография

Флавий Валентиниан родился в 371 году. Его мать Юстина была взята за свою красоту как вторая жена императором Запада Римской империи Валентинианом I, для чего он даже издал закон о разрешении двоежёнства. От первой жены Валентиниан I имел сына Грациана, которого провозгласил своим соправителем с титулом августа в 367 году.

Кроме сводного брата-императора Грациана у Флавия Валентиниана были также родные сестры Юста, Грата и Галла.

Император Валентиниан I неожиданно скончался 17 ноября 375 года в Паннонии в начале военной компании против племени квадов за Дунаем. Его сын Грациан, также император Запада Римской империи, был всего лишь 16-летним юношей без авторитета в войсках и к тому же находился в галльском Тревире, а император Востока Римской империи Валент находился в далёкой Сирии. Полководцы Валентиниана I под предлогом предупреждения волнений в армии решили провозгласить императором 4-летнего Флавия Валентиниана, который в этот момент проживал с матерью на вилле в 100 милях от места событий. Его быстро доставили в армейский лагерь Брегицион (на территории совр. Венгрии).

22 ноября 375 года Флавий Валентиниан был провозглашён армией императором Запада, соправителем Грациана. Аммиан Марцеллин сообщил о реакции Грациана на избрание военачальниками нового императора:

«В ту пору предполагали, что Грациан будет недоволен, что без его разрешения поставлен другой государь; но впоследствии исчезли всякие опасения: братья жили в полном согласии, и Грациан, как человек благожелательный и рассудительный, нежно любил своего брата и прилагал все заботы для его воспитания».

Номинальный император Запада. 375—391 гг

По словам Зосимы правящая при юных императорах свита разделила сферы влияния. К домену Грациана отходили Галлия, Испания и Британия, Валентиниан должен был править Италией, Иллириком и африканскими провинциями.

При Валентиниане делами распоряжались его мать Юстина и префект Проб, однако контроль за всей армией сохранялся за Грацианом. Именно Грациан воевал с варварами на Дунае, он же назначил Феодосия в 379 году императором Восточно-Римской империи вместо погибшего Валента.

В 383 году римский полководец в Британии Магн Максим высадился в Галлии, в борьбе с ним погиб император Грациан. Амвросий Медиоланский в сохранившемся письме к императору Валентиниану от 387 года дал отчёт о визите к Магну Максиму, где ретроспективно затронул события зимы 383 года. Полководец Валентиниана франк Баутон организовал охрану альпийских горных переходов, ведущих из Галлии в Италию. На помощь Валентиниану Баутон вызвал отряды аланов и гуннов, что вероятно и удержало Максима от вторжения в Италию. С наёмными войсками Баутон проник в земли аламаннов и угрожал атаковать Галлию с этого направления. Максим послал своего офицера Виктора, который встретился с Амвросием и передал предложения Максима о мире. Максим также предложил Валентиниану явиться к нему в Галлию как сын к отцу, что было отвергнуто. После достижения мирного соглашения с узурпатором Валентиниан заплатил аланам и гуннам золотом и отправил их назад. Император признал Максима в качестве легитимного правителя на Западе, взамен сохраняя власть над Италией. Восточная часть его владений, балканские провинции в Иллирике, отошли под контроль императора Феодосия.

В этот период взрослеющий Валентиниан под влиянием матери пытался поддержать арианство, вступив в прямой конфликт со сторонником ортодоксального христианства Амвросием. Как и его предшественник Грациан, Валентиниан был в центре религиозных споров того времени. Валентиниан нейтрален в борьбе между его матерью, которая была арианкой и Амвросием. Юстина убедила Валентиниана заставить освятить арианскую церковь Амвросия. Амвросий ответил отказом и заперся у себя в церкви со паствой на Пасху в 386 году, и Валентиниан был вынужден отменить указ. Валентиниан сочувствовал арианству, что было также использовано против него, так как Магн Максим использовал эту тему в своей пропаганде против Валентиниана. В 384 году Валентиниан отклонил заявку префекта города Симмаха о восстановлении Алтаря Победы, который были удален из курии Грацианом в 382 году.

Тем не менее авторитет епископа Амвросия использовали для переговоров в 387 году с Магном Максимом. После визита к узурпатору Амвросий в письме предупреждает Валентиниана о намерении Максима развязать войну, причём одной из причин этого, по сообщению Амвросия, было недовольство Максима тесными сношениями Валентиниана с императором Феодосием.

Максим, последователь ортодоксального христианства, использовал в своих целях спор о вере. Летом 387 года он, нарушив соглашение о разделе власти, двинул войска в северную Италию. Причину для смещения Валентиниана Максим озвучил как борьбу за веру отцов..

Валентиниан с семьей бежал из своей столицы Медиолана под защиту Феодосия в Фессалоники. Политическая заинтересованность императоров друг в друге укрепилась браком Феодосия на Галле, сестре Валентиниана, в том же году. В 388 году Феодосий начал войну против Максима. Узурпатор был захвачен в Аквилее и казнён там же 28 августа 388 года. Несмотря на совершеннолетие Валентиниана, Феодосий оставался в Италии и распоряжался там более 3 лет. Он вернулся в Константинополь только 10 ноября 391 года.

После этого фактическая власть на Западе перешла в руки командующего войсками Западно-Римской империи франка Арбогаста. Валентиниан II был консулом в 376 году и в 378 году с Валентом. В 387 году он был назначен консулом с Евтропием. Его четвёртое и последнее консульство было в 390 году с Флавий Неотерием.

Валентиниан II и Арбогаст. 391—392 гг

Достигший совершеннолетия Валентиниан старался вернуть власть, из-за чего разгорелся конфликт со своим собственным полководцем. По словам Филосторгия, «разговаривая однажды во дворце с Арбогастом и будучи приведён его словами в гнев, он хотел было обнажить меч против военачальника, но был удержан, так как телохранитель, у которого он попытался выхватить меч, удержал его». Зосима передаёт другую историю. По его словам Валентиниан, раздосадованный независимым поведением полководца, передал Арбогасту указ о его смещении с поста командующего войсками. Тот прочитал и разорвал указ со словами: «Не ты мне давал командование, не тебе лишать его». После чего, по мнению некоторых писателей, Валентиниан и попытался выхватить меч.

О бессилии императора и фактическом правлении Арбогаста сообщает Александр Сульпиций, чей труд известен только в цитатах Григория Турского:

«Когда император Валентиниан, запершись во дворце под Вьенном, вёл почти только частную жизнь, то всю заботу о военном деле передали франкским наёмникам, а ведение гражданских дел было поручено Арбогасту. Среди всех воинов, принявших военную присягу, нельзя было найти ни одного, который решился бы выполнить личное указание императора или его распоряжение».

Смерть Валентиниана II

Ненависть между императором и его полководцем стала проявляться открыто. Валентиниан посылал частые письма своему покровителю Феодосию с жалобами на Арбогаста и просьбой о помощи. Он также попросил приехать своего духовного наставника Амвросия в галльскую резиденцию во Вьенне (где Валентиниан организовывал отпор варварам) для поддержки против своего военачальника.

Арбогаст также колебался, как ему поступить, пока предположительно не решился на устранение императора.

15 мая 392 года в Вьенне (Галлия) императора Валентиниана обнаружили повешенным. Филосторгий передаёт эту историю так:

«Тогда Арбогаст не стал больше расспрашивать, но впоследствии в Виенне Галльской, увидев, что император после второго завтрака, в полдень, в укромном месте дворца забавляется с шутами пусканием в реке пузырей, подослал к нему нескольких телохранителей, которые, воспользовавшись тем, что никого из императорских слуг, ушедших тогда завтракать, рядом не было, руками зверски удавили несчастного. А чтобы кто-нибудь не стал искать виновников убийства, душители, надев ему на шею платок в виде петли, повесили его, чтобы казалось, будто он удавился по своей воле».

Видимо власти объявили причиной смерти Валентиниана самоубийство, современники только гадали об истинных обстоятельствах гибели императора. Согласно Сократу Схоластику «евнухи, обольщенные обещанием высших почестей, задушили Валентиниана во время его сна», а по словам Зосимы Арбогаст в присутствии солдат лично нанёс смертельную рану императору. В то же время Амвросий в надгробной речи над телом Валентиниана ничего не сказал о возможной насильственной смерти, но произнёс: «То, что он рано умер — это знак нездоровья».

Преемником Валентиниана в августе того же года был провозглашён государственный секретарь Евгений, личный друг Арбогаста.

Амвросий в надгробной речи отметил добродетель Валентиниана, рассказал о его сдержанности по отношению к женщинам и равнодушии к охоте и детским играм, о справедливости в решении имущественных и уголовных дел, о любви к сёстрам. Валентиниан, нарушая традиции римских императоров, не стремился немедленно покарать смертью людей, обвинённых в заговоре на него, но старался разобраться в обоснованности обвинений. После смерти матери юный император склонился к никейской форме христианства (кафолической) и по мнению Амвросия собирался принять из его рук крещение, но смерть помешала этому.

В кино

• Святой Августин (Sant'Agostino) — реж. Кристиан Дюгей (Италия-Германия, 2010). В роли Валентиниана II — Доминик Атертон.

Литература

• Валентиниан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.roman-emperors.org/valenii.htm Valentinian II] : биография, написанная Walter E. Roberts по первоисточникам.

Отрывок, характеризующий Валентиниан II

– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.