Акафист

Ака́фист, у старообрядцев ака́фисто (греч. Ο Ακάθιστος Ύμνος, также неседален, неседальная песнь, то есть «песнь, которую поют, не садясь, стоя») — жанр православной церковной гимнографии, представляющий собой хвалебно-благодарственное пение, посвящённое Господу Богу, Богородице, ангелу или (чаще всего) тому или иному святому. В отличие от древних кондаков, содержит хайретизмы (ряд восхвалений, начинающихся со слова Радуйся).

История

Первоначально и долгое время термин применялся только к тексту, обозначаемому в русском обиходе как Акафист Пресвятей Богородице или Великий акафист, который дал формальную схему всем позднейшим акафистам, написанным в подражание ему.

Приписывается различным авторам, в том числе Роману Сладкопевцу, что, однако, не имеет достоверного подтверждения.

Возник, вероятнее всего, в VI веке (согласно некоторым предположениям, между 3-м и 4-м Вселенскими соборами); точно не позднее 626 года, когда для него заново был сочинён зачин Взбранной Воеводе — так называемый проимий (греч. προοίμιον; 1-й кондак в русской традиции), или кукулий (греч. κουκούλιον — капюшон).

Проимий Акафиста не связан с содержанием остальной части Акафиста и имеет иную метрическую структуру; он, несомненно, представляет собой позднейшее добавление к тексту. Его появление обычно связывают с осадой Константинополя летом 626 года аварами и славянами; представляет собою победную благодарственную песнь, обращённую к Богородице от лица «Ея града», то есть Константинополя, избавленного от «злых». В современном (по крайней мере, с XV века) церковнославянском переводе слова «град Твой» заменены на «раби Тои».

Структура

После вступления (кукулия) следует 12 больших строф (икосов) и 12 меньших строф (кондаков), причём икосы завершаются хайретизмом (рефреном «Радуйся!»), а кондаки — «Аллилуйя!». Хайретизмы следуют за вводной частью икоса и составляют основной объём текста. В каждом икосе — 12 хайретизмов, объединённых в греческом оригинале попарно изосиллабизмом, а также тождеством метрического рисунка.

Вступление акафиста обычно начинается со слов: «Возбранный чудотворче/ воевода/ угодниче Христов». Далее следует имя святого. После этого идут слова: «похвальными песньми почтим». Затем следует хайретизм: «Радуйся!».

Литургическое использование

Устав говорит только о Великом акафисте, который читается на утрене праздника Похвалы Пресвятой Богородицы (суббота 5-й седмицы Великого поста).

Акафисты могут читаться также в составе молебна и некоторых других богослужений.

Акафист Пресвятей Богородице в славянской рукописной и старопечатной традиции может помещаться в различных типах богослужебных книг: Триоди Постной (подавляющее большинство случаев), Псалтири следованной, Часослове, Кондакаре, Акафистнике (с XV века), Богородичнике (с начала XIV века). Первоначально с Акафистом Пресвятей Богородице славяне познакомились, очевидно, в составе Постной Триоди, перевод которой, по косвенному свидетельству жития святого Климента Охридского, написанного Феофилактом, Архиепископом Охридским (Болгарским), был завершён не позднее 916 года.

Появление позднейших акафистов

Появление гимнов, построенных по формальной модели Акафиста Пресвятей Богородице, имело место лишь на исходе византийской эпохи.

Старший список Акафиста Иисусу Сладчайшему датируется XIII веком; славянский перевод осуществлён в XIV веке, автор гимна неизвестен. Атрибуция иноку Феоктисту Студиту (IX век) — автору канона при этом Акафисте — или митрополиту Евхаитскому Иоанну Мавроподу (XI век) сомнительна. Существует гипотеза, что создание Акафиста Иисусу Сладчайшему связано с афонским монашеством конца XIII — начала XIV века, практикой исихазма и трудами преподобных Никифора Афонского (Исихаста) и Григория Синаита. Подтверждением служат древнейшие рукописи греческого подлинника и славянского перевода этого акафиста, найденные в библиотеках афонских монастырей.

Дальнейшее развитие жанра акафиста связано с именами Константинопольских Патриархов Исидора I Вухираса (1341—1349) и Филофея Коккина (1353—1354, 1364—1376). На славянской почве известно семь гимнов Патриарха Исидора, озаглавленных как «Икоси, подобны акафисту, творение Святейшаго Патриарха Новаго Рима, Константина града Кир Исидора». Это акафисты

• архистратигу Михаилу,
• Иоанну Предтече,
• святителю и Чудотворцу Николаю,
• Успению Божией Матери,
• Кресту Господню,

апостолам

• Петру и Павлу
• 12-ти апостолам

Патриарху Филофею усвояют два акафиста: Всем святым, в составе одноимённой службы (греческий оригинал и церковнославянский перевод), и Живоносному Гробу и Воскресению Господню (церковнославянский перевод, с припевом: «Радуйся, Живоносный Гробе, из негоже Христос воскресе тридневен»). Кроме того, ему принадлежат молитвы, читаемые после Акафиста Иисусу Сладчайшему, («Согреших, беззаконновах, неправдовах пред Тобою») и Пресвятой Богородице («Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая, Пренепорочная»).

В XIV веке был написан акафист, никогда не имевший литургического применения, — переложение Акафиста Пресвятой Богородице ямбическим триметром, сделанное придворным поэтом Мануилом Филом. Последний из известных акафистов византийской эпохи принадлежит Иоанну Евгенику (1-я половина XV века). Это Акафист апостолу Иоанну Богослову.

В греческой Церкви продолжают слагаться новые акафисты; большое число текстов было написано гимнографом Герасимом Микраяннанитом.

Жанр акафиста получил широкое распространение в Российской Церкви в XIX и начале XX веков. По данным А. В. Попова («Православные русские акафисты…») к 1901 году цензорами духовного ведомства было одобрено к печати 158 акафистов, около 300 было отвергнуто.

Послереволюционное время гонений было временем акафистов, поскольку акафист можно читать и при отсутствии священника. Он имеет небольшой объём, поэтому его легко копировать, к тому же существенная часть акафистов написана на русифицированном варианте церковнославянского языка, и их легко воспринимать на слух. Если в дореволюционную эпоху появление новых акафистов несколько сдерживала цензура, то в XX веке акафисты создаются и распространялись в машинописных копиях очень активно.

Новый всплеск акафистографии наблюдается в конце XX — начале XXI века. Ежегодно появляется до 40—50 новых церковнославянских акафистов. Последние обновления на сайте [akafist.narod.ru «Акафист»] датированы сентябрём 2015 года. Среди наиболее плодовитых авторов — Евгений Владимирович Храповицкий и Александр Аршакович Трофимов.

Помимо церковнославянских акафистов, имеется также несколько сотен акафистов на других языках: греческом, румынском, сербском, английском, французском, болгарском, украинском, польском, грузинском, русском, чешском, словацком, новогреческом. Общее число оригинальных акафистов на разных языках, по данным священника Максима Плякина, превысило 1800.

Примеры акафистов

• [akafistnik.ru/god/akafist-iisusu-sladchajshemu/ Акафист Иисусу Сладчайшему]
• [akafistnik.ru/god/akafist-uspeniyu-presvyatoj-bogoroditsy/ Акафист Успению Пресвятой Богородицы]
• [akafistnik.ru/akafisty-ko-presvyatoj-bogoroditse/akafist-presvyatoj-bogoroditse-pred-ikonoj-tikhvinskaya/ Акафист Пресвятой Богородице пред иконой «Тихвинская»]
• [akafist.ru/saints/apostol-luka/akafist/ АКАФИСТ СВЯТОМУ АПОСТОЛУ И ЕВАНГЕЛИСТУ ЛУКЕ]
• [akafist.ru/saints/petr-fevronija-muromskie/akafist/ АКАФИСТ СВЯТЫМ БЛАГОВЕРНЫМ КНЯЗЮ ПЕТРУ И КНЯГИНЕ ФЕВРОНИИ, МУРОМСКИМ]
• [akafist.ru/saints/feodosij-totemskij/akafist/ АКАФИСТ ПРЕПОДОБНОМУ ФЕОДОСИЮ ТОТЕМСКОМУ, ЧУДОТВОРЦУ]

Литература

• Давыдов И. П. Православный акафист русским святым (религиоведческий анализ). Благовещенск, 2004.
• Козлов М., диак. Из истории акафиста. Часть. 1. Византийские и русские досинодальные акафисты // Журнал Московской Патриархии, № 3, 1992. С. 43-49.
• Козлов М., диак. Из истории акафиста. Часть. 2. Русский акафист в синодальный период истории Церкви // Журнал Московской Патриархии, № 4, 1992. С. 37-43.
• Козлов М., прот. [www.st-tatiana.ru/text/34470.html Акафист в истории православной гимнографии] // Журнал Московской Патриархии, № 6, 2000.
• Людоговский Ф., свящ. [www.bogoslov.ru/text/372613.html О причинах популярности акафистов] // Богослов.Ru. 16.01.2009.
• Людоговский Ф. Б. Православный акафист в межкультурной коммуникации (конец ХХ — начало XXI в.) // Глобализация — этнизация: этнокультурные и этноязыковые процессы. Кн. 1. М., 2006.
• Людоговский Ф. Б. Структура и поэтика церковнославянских акафистов / Отв. редактор Г. К. Венедиктов. — М.: Институт славяноведения РАН, 2015. — 352 с. — ISBN 978-5-7576-0343-8.
• Людоговский Ф. Б. Церковнославянский акафист как современный гимнографический жанр: структура, адресация, функционирование // «Славяноведение», № 2, 2004.
• Людоговский Ф., свящ., Плякин М., свящ. Жанр акафиста в XXI веке // Попов А. В. Православные русские акафисты. — М.: Издательство Московской Патриархии, 2013. — С. 586—636.
• Людоговский Ф. Б., Плякин М. Е. Акафисты ангелам: пробный фрагмент каталога церковнославянских акафистов // Лингвистическое источниковедение и история русского языка <2012—2013>. М.: Древлехранилище, 2013. — С. 260—280.
• Петровский А. В. [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-1/akafist.html Акафист] // Православная богословская энциклопедия. — СПб.: Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник», 1900. — Т. 1.
• Попов А. В. Православные русские акафисты, изданные с благословения Святейшего Синода. История их происхождения и цензуры, особенности содержания и построения. Церковно-литературное исследование… Казань, 1903; 2-е изд.: М., 2013.
• Турилов А. А., Казачков Ю. А., Никифорова А. Ю., Статис Г., Коляда Е. И., Этингоф О. Е., Козлов М. Е., Стрижев А. Н. [www.pravenc.ru/text/63814.html Акафист] // Православная энциклопедия. Том I. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000. — С. 371—381. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-006-4
• Чуркин А. А. [www.academia.edu/16404070/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%81%D1%82_%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D1%8B_XIX_%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B0%D0%BB%D0%B0_XX_%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0_%D0%BA%D0%B0%D0%BA_%D0%B6%D0%B0%D0%BD%D1%80_%D0%BC%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D1%8B._%D0%94%D0%BE%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D0%B4_The_Russian_Akathist_in_the_middle_of_19th_beginning_20th_century_as_a_mass_literature_genre._Report Русский акафист середины 19 — начала XX века, как жанр массовой литературы].

Ссылки

• [akafist.narod.ru Сайт «Акафист»]
• [Svyataya-Rus-Moskva-3-Rim.narod.ru/ Сайт с наиболее полной коллекцией аудио-записей Православных акафистов]
• Акафист // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [akathistos.ru Сайт «Акафистоведение и акафистография»]
• [akafist.ru Сборник акафистов]
• [community.livejournal.com/akathistos ЖЖ-сообщество «Акафисты»]
• [kainh.homestead.com/files/ymnos.htm Ο ΑΚΑΘΙΣΤΟΣ ΥΜΝΟΣ]
• [www.pravmir.ru/article_1869.html Суббота Акафиста: С красотой этой службы просто нечего сравнить…; церковнославянский текст Акафиста] на сайте Православие и мир.
• [www.academia.edu/16404070/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%81%D1%82_%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D1%8B_XIX_%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B0%D0%BB%D0%B0_XX_%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0_%D0%BA%D0%B0%D0%BA_%D0%B6%D0%B0%D0%BD%D1%80_%D0%BC%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D1%8B._%D0%94%D0%BE%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D0%B4_The_Russian_Akathist_in_the_middle_of_19th_beginning_20th_century_as_a_mass_literature_genre._Report Русский акафист середины XIX — начала ХХ века, как жанр массовой литературы, Чуркин Александр Александрович]

Отрывок, характеризующий Акафист

Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…