Андерегг, Елена Фердинандовна
Поделись знанием:
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
| Елена Андерегг | |
 Елена Андерегг в фильме Ещё не вечер (1974) | |
| Имя при рождении: |
Елена Фердинандовна Андерегг |
|---|---|
| Профессия: | |
| Театр: | |
Еле́на Фердина́ндовна А́ндерегг (9 августа 1920, Владикавказ — 1 декабря 2008, Санкт-Петербург) — советская и российская актриса театра и кино[1].
Биография
Елена Андерегг родилась 9 августа 1920 года во Владикавказе. По данным Днепропетровского исторического музея им. Д. И. Яворницкого, отцом будущей актрисы был известный екатеринославский промышленник Фердинанд Георгиевич Андерегг, владелец нескольких объектов недвижимости и кирпичного завода.[2][3]
Проживала в Ленинграде, где окончила школу пластического танца имени Айседоры Дункан.
Будучи студенткой Ленинградского театрального института по классу актёрского мастерства профессора Бориса Зона (окончила в 1942 году), осталась в городе во время войны и пережила блокаду, служа в Ленинградском академическом Большом Драматическом театре имени М. Горького (БДТ) с 1943 по 1947 годы. Среди её партнёров в театре, начиная с 1946 года, был Бруно Фрейндлих. Послевоенное время стало не самым лучшим в истории БДТ, и многие актёры и режиссёры покидали труппу.
С 1950 года работала в Театре Комедии.
С 1956 года Елена Андерегг — актриса Ленинградского драматического театра имени В. Ф. Комиссаржевской
С 1970 года — актриса театра-студии киноактёра при Ленфильме, активно снималась в кинофильмах студии.
Скончалась 1 декабря 2008 года в Санкт-Петербурге.
Творчество
Театральные работы
- «Мещане» (М. Горький) — Татьяна
- «Много шума из ничего» (У. Шекспир) — Беатриче
- «Сотворение мира» (Н. Погодин) — Нонна
- «Дорога в Нью-Йорк» (Л. Малюгин) — Дэвис
- «Русский вопрос» (К. Симонов)
- «Волки и овцы» (А. Островский) — Глафира
- «Милый друг» (Г. Мопассан) — Рашель
- «Дамоклов меч»
- «Миллионерша»
- «Светите звёзды»
- «Цимбелин»
- «Мятеж неизвестных»
- «Воскресенье»
- «Раскрытое окно»
- «Бабочка-бабочка»
- «Спокойной ночи, мама»
Фильмография
- 1971 — Прощание с Петербургом — эпизод
- 1972 — Боба и слон — бабушка Бобы
- 1972 — Звезда в ночи — эпизод
- 1972 — Меченый атом — сотрудница отдела кадров на ж/д
- 1972 — Пятая четверть — эпизод
- 1972 — Табачный капитан — Ненила Варфоломеевна Свиньина, боярыня
- 1973 — А вы любили когда-нибудь? — Никольская, мама Оли
- 1974 — Ещё не вечер — Полина Александровна Николаева, художница
- 1975 — Воздухоплаватель — Анна Ивановна Пташникова
- 1975 — Одиннадцать надежд — Зоя Сергеевна Миронова, врач
- 1975 — Шаг навстречу — дворник
- 1976 — Весёлое сновидение, или Смех и слёзы — Двойка Пик
- 1977 — Ждите меня, острова! — врач
- 1978 — Поздняя встреча — жена друга Наташи
- 1978 — Соль земли — гостья Марьи Григорьевны
- 1978 — Уходя — уходи — бухгалтер
- 1978 — Человек, которому везло — Нина Васильевна, секретарь Торокина
- 1979 — Летучая мышь — эпизод
- 1979 — Пани Мария — Кондёрская
- 1980 — Сицилианская защита — сотрудник музея
- 1981 — Пропавшие среди живых — директор ресторана
- 1983 — Обрыв — гостья
- 1983 — Скорость — эпизод
- 1984 — Букет мимозы и другие цветы — Маша, подруга Екатерины Терентьевны
- 1989 — Лёгкие шаги — Фёкла Никитична Фетяска
- 1992 — Алмазы шаха — Любовь Александровна
- 1992 — Освящение храма
- 1993 — Мне скучно, бес — эпизод
- 1997 — Пассажирка
- 2001 — По имени Барон — эпизод
- 2001 — Тайны следствия-1 — Анна Леонидовна Богунец
- 2007 — Омут — Вилена Марксеновна
Напишите отзыв о статье "Андерегг, Елена Фердинандовна"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Андерегг, Елена Фердинандовна
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
