Анджапаридзе, Георгий Андреевич

Георгий Андреевич Анджапаридзе
Дата рождения:	21 апреля 1943(1943-04-21)
Место рождения:	Москва, СССР
Дата смерти:	22 мая 2005(2005-05-22) (62 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Гражданство:	→
Род деятельности:	издатель, редактор, литературовед, литературный критик, переводчик, писатель
Направление:	проза
Язык произведений:	русский
Награды:

Гео́ргий Андре́евич Анджапари́дзе (21 апреля 1943 — 22 мая 2005) — советский и российский переводчик, литературный критик, литературовед. Кандидат филологических наук. Заслуженный работник культуры РСФСР. Крупнейший теоретик жанра детективной литературы. Знаковая фигура отечественного книгоиздания доперестроечной поры, главный редактор издательства «Радуга», директор «Художественной литературы» (1987—1996), составитель сборников и автор статей о творчестве Ивлина Во, Уильяма Голдинга, Олдоса Хаксли, Кейта Уотерхауса и др.

Биография

Родился в апреле 1943 года, в тот день, когда в Москве закончились бомбёжки. Отца своего не знал, но предполагал, что фамилия его — Монигетти.

С молодых лет пользовался ортопедической обувью.

Закончил филфак и аспирантуру МГУ.

По распространённому мнению, был привлечён к сотрудничеству с КГБ.

В начале карьеры, по собственному остроумному признанию, стал широко известен как «тот самый Анджапаридзе, от которого убежал Кузнецов»: в августе 1969 в качестве переводчика сопровождал автора «Бабьего яра» в лондонскую командировку (якобы с целью сбора материалов для написания книги о II съезде РСДРП к приближавшемуся 100-летнему юбилею Ленина), — к ужасу аспиранта-филолога Кузнецов исчез, — выяснилось, что советский писатель попросил политического убежища в Великобритании.

«Когда обнаружилось, что Кузнецов остался, Анджапаридзе, как рассказывают, заявил корреспондентам: „Господа, я больше никогда не увижу Англию!“. Но ему повезло: он увидел Англию, и не раз: Георгий Анджапаридзе сделал неплохую карьеру, на время став директором крупнейшего издательства „Художественная литература“, и в этом качестве не однажды выезжал за границу».

Наталия Трауберг:

«Но и вообще он много знал, занятно говорил и, по определению тех лет, не был ни снобом, ни жлобом. (…) Гога быстро пошёл вверх по ступеням издательств. Едва перевалив за 30, он стал главным редактором „Радуги“; в сорок с небольшим — директором „Художественной литературы“. Естественно, это не одобряли… Вообще, он был выездным и даже сопровождал туристические группы — ну что тут скажешь! Мне он долго объяснял, как что было, и я очень жалела его. Те же, кто осуждал, спокойно пользовались его помощью, а самые антисоветские пили с ним как ни в чём не бывало».

С приходом «новых методов хозяйствования» способствовал, по распространённому мнению, закату и гибели «Худлита»:

«Георгий Анджапаридзе без стеснения признавался в кругу новых единомышленников, что горд ролью, которую он сыграл в уничтожении издательского монстра».

В 90-е гг. активно сотрудничал с издательством «Вагриус».

С 1999 года был редактором — и даже, по некоторым свидетельствам, — «литературным негром» писателя Виктора Доценко, автора серии романов о Савелии Говоркове, по кличке «Бешеный».

По оценкам современников, Георгий Анджапаридзе, — непревзойдённый «знаток английской литературы», «энциклопедически образованный, давший путёвку в жизнь многим книгам британских писателей на русском языке», «эрудит, анекдотчик», «человек фантастического остроумия и артистизма, шутки которого ходили в литературной Москве по кругу», «настоящий денди, элегантный, в неизменной бабочке», «английский лорд», раблезиански «сочный, колоритный, красочный персонаж нашей литературной жизни», «человек-праздник», «жизнелюб, неизменно окружённый сонмом юных поклонниц, замечательный товарищ и умный, блистательный собеседник».

Интересные факты

• В американском фильме «Русский дом» (1990, по одноимённому роману Джона Лё Карре, сценарий Тома Стоппарда), обыгрывающим тесную работу секретных спецслужб и «книжного дела», — Георгий Анджапаридзе, теоретик детектива и директор «Худлита», был приглашён на знаковую роль связанного с КГБ московского книгоиздателя Юрия, и — «буквально и подробно сыграл самого себя»: «жуир, бонвиван, одна из самых ярких фигур циничной эпохи конца 70-х, всеобщий любимец и недвусмысленный стукач, друг множества британских писателей (в частности Алана Силлитоу) и могильщик издательства „Художественная литература“».
• По легенде, именно на премьере «Русского дома» в кинотеатре «Октябрь», Георгий Андреевич упал со сцены: «в итоге — перелом шейки бедра, на долгие годы приковавший его к постели». После трагической травмы — Анджапаридзе прекратил директорствовать в «Худлите» (1996 год): «просто написал заявление и ушёл на инвалидность».
• В последние годы жизни, борясь с врождённым и усилившимся после травмы недугом, — хромотой, проводил на прекрасном английском своего рода «ликбез по России», — совершал, в частности, летние поездки на теплоходе с американскими туристами.
• В ноябре 2000 года поставил свою подпись (вместе с А.Битовым, Е.Рейном, И.Ратушинской, Ю.Мориц, В.Пьецухом, С.Ломинадзе, Н.Нимом, З.Богуславской, Ю.Ряшенцевым, Ю.Крелиным, К.Кедровым, А.Парнисом, А.Вознесенским и др.) под письмом Русского Пен-центра в Военную коллегию Верховного суда РФ c требованием «прекращения уголовного дела Григория Пасько в связи с отсутствием состава преступления и возбуждения дела против ФСБ ТОФ за привлечение к суду заведомо невиновного».

Адреса в Москве

• Кривоколенный переулок.

Библиография

• Анджапаридзе Г. [www.e-reading.org.ua/bookreader.php/100545/Uoterhaus_-_Billi-vral%27.html Конторские будни Билли-враля] [: предисловие] // Уотерхаус К. Билли-враль. Конторские будни / Перевод А. Кистяковского. М.: Радуга, 1982.
• Анджапаридзе Г. Мир Агаты Кристи // Кристи А. Загадка Ситтафорда [: романы, пьеса, рассказы ] / Сост. и послесл. Г. Анджапаридзе. Л.: Лениздат, 1986. С.659-671.
• Анджапаридзе Г. Реквием в трёх частях по жертвам «свободы» и «демократии» [: предисловие] // Английский политический детектив: Бивор Э. В интересах государства. Хоуки Р. Побочный эффект. Клив Б. Жестокое убийство разочарованного англичанина: Романы / Составитель и автор предисловия Г.Анджапаридзе. М.: Радуга, 1987. — 592 с. — [publ.lib.ru/ARCHIVES/A/ANDJAPARIDZE_Georgiy_Andreevich/_Andjaparidze_G._A..html Doc-ZIP; Txt-Win-ZIP]
• Анджапаридзе Г. Этот серьёзный развлекательный жанр [: статья] // Современный кенийский детектив [: сб. : Нгвено X., Дучи Д., Саизи Ф.] М.: Радуга, 1987. — 415 с. — [publ.lib.ru/ARCHIVES/A/ANDJAPARIDZE_Georgiy_Andreevich/_Andjaparidze_G._A..html Doc-ZIP; Txt-Win-ZIP]
• Анджапаридзе Г. Детектив : жесткость канона и вечная новизна [: послесловие] // Как сделать детектив [: сб.] / Составление А.Строева. М.: Радуга, С.279-292. — ISBN 5-05-002599-0
  • То же: Анджапаридзе Г. Жесткость канона и вечная новизна // Детективы века [: сб. эссе ] / Сост. Г. Анджапаридзе. М.: Полифакт, 1999. С. 901—910. — (Серия «Итоги вка. Взгляд из России»). — 5000 экз. — ISBN 5-89356-008-6.
• Анджапаридзе Г. Обречённая на успех // Кристи А. Сочинения в 3 т. / Сост. — М.: Худлит, 1992. Т.3. С.556-571. — ISBN 5-280-01710-8, ISBN 5-280-01712-4
• Анджапаридзе Г. [lib.ru/INOFANT/HAKSLI/hucksley0_1.txt Печальный контрапункт светлого завтра…] [: предисловие] // Хаксли О. Контрапункт. О дивный новый мир. Обезьяна и сущность. Рассказы [: сб.] М.: Пушкинская библиотека, АСТ, 2002. С. 5-28. — («Золотой фонд мировой классики»). — ISBN 5-94643-038-6
• Анджапаридзе Г. Не только о детективе. М. Вагриус, 2003. — 382 с. — ISBN 5-264-00710-1 — [www.knigoboz.ru/?section=catalog&catalog_category_id=&catalog_id=547 рецензия]

Ссылки

• [lj.rossia.org/users/amalgin/42337.html Гога Анджапаридзе], — Журнал Андрея Мальгина
• [agavr.livejournal.com/447160.html «умер георгий андреевич „гога“ анджапаридзе»], — ЖЖ «agavr».
• [www.ng.ru/fakty/2005-05-26/2_necrolog.html In memoriam] // Независимая газета
• [www.lgz.ru/archives/html_arch/lg212005/Polosy/6_4.htm Памяти Георгия Анджапаридзе] // Литературная газета
• Георгий Анджапаридзе (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Анджапаридзе, Георгий Андреевич

Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.