Битва при Кьяри

Битва при Кьяри (нем. Schlacht bei Chiari) — сражение, состоявшееся 1 сентября 1701 года у городка Кьяри в Северной Италии в ходе войны за испанское наследство между французской и австрийской армиями. Французская армия под командованием маршала Вильруа аткаковала австрийскую, под командованием принца Евгения Савойского, расположенную на укрепленных позициях. Понеся в атаке сильные потери от ружейного и артиллерийского огня противника, французская армия была вынуждена бежать с поля боя.

История

После перехода через реку Эчь (Адидже) и сражения при Капри, французская армия постепенно отступила за реку Минчо. Принц Евгений Савойский двинулся из своего лагеря при Сан-Пьетро-ди-Линьяго, через Онизано и Буттапьетра, вверх по Эчу к городу Виллафранка, чтобы соединиться там с корпусом генерала Гуттенштейна, который оставался для наблюдением за неприятелем расположенным на Монтебальдо. После прибытия этого корпуса к Виллафранке, тотчас же были сделаны приготовления к переправе через Минчо. Принцу удалось своими распоряжениями привести неприятеля в замешательство, касательно избранного им пункта переправы, так, что 28 июля среди белого дня был наведен мост при Салионце без всякого сопротивления французов, а уже вечером вся армия стояла в боевом порядке на правом берегу реки. От Минчо Евгений медленно двинулся вдоль Гардского озера и по уступам Брешианских гор к верхнему Ольо, угрожая беспрерывно таким образом левому крылу неприятельского войска в то время как сам оставался с контролируемым сообщением с Тиролем через Брешию и Рокко д’Анфо.

Катина, беспрерывно тревожимый партизанами, которые отделялись от левого крыла австрийцев и причиняли французам значительный вред, переправился за Ольо, ибо опасался, что долгим пребыванием на этом берегу реки он может быть оттеснен своим предприимчивым противником к нижнему течению реки По и таким образом быть отрезанным своим сообщением с Францией. Оставаясь в оборонительном положении за рекой Ольо он хотел дождаться подкреплений и потом по обстоятельствам начать наступательные действия или всеми мерами препятствовать переправе через реку принцу Евгению. Этот план опытного полководца однако не был исполнен. Версальский двор, недовольный неудачным началом похода, на место осмотрительного Катина назначил вспыльчивого и надменного Вильруа на место главнокомандующего французскими войсками в Италии, отдав ему приказ напасть немедленно на Евгения Савойского.

Принц узнав, что Вильруа 24 августа прибыл в неприятельский лагерь между Антоньяте и Фонтанеллой и стал предпринимать действия, явно указывавшие не намечавшееся наступление, сосредоточил свою армию при Кьяре и приказал разосланным отрядвм внимательно наблюдать за действиями противника. Получив 31 августа достоверное известие, что противник переправился через Ольо около Рудиано и направляется на Кастренатто принц расположил свои войска в порядке, которое заслуживает внимания по искусному применению его к местности и прекрасному тактическому расположению.

Между Кьяри и Ольо протекают два ручья: Байона и Трензано, впадающие в Ольо. Все окрестности изрезаны каналами и рвами в различных направлениях. Позади одного из этих рвов, идущего вдоль дороги из Кьяри в Ураго, принц Евгений приказал сделать вал, упирающийся левым флангом в Кьяри, а правым в ручей Трензано. Вдоль вала он расположил первую линию имперской армии, состоящую из 15 батальонов. Орудия были поставлены отчасти на этой линии, отчасти так, чтобы могли сильно её обстреливать. 13 батальонов стояли во второй линии. За ней находилась конница: три полка в первой линии, 2 во второй, один на фланге параллельно ручью Трензано и следовательно под прямым углом к всеобщему расположению. Далее, в стороне, на довольно значительном расстоянии стояли вдоль Трензано остальные 4 кавалерийских полка. Пространство между ними и главным кавалерийским корпусом было занято отдельными эскадронами. Перед Кьяри были поставлены три батальона с несколькими ротами гренадер, для подкрепления пехотных постов занимавших к югу от города различные казино и мельницы. Город и цитадель охранялись двумя батальонами. На самом крайнем, левом крыле, между ручьями Ведра-ди-Кьяри и Серио-да-Нуона находилась большая мельница, также занятая батальоном. Вправо от неё были поставлены 12 эскадронов (1000 человек) в одной, а слева 1 драгунский и 1 кирасирский полк в двух линиях. В казино, находившимся между мельницей и городом стоял пехотный пост, а для его подкрепления отряд конницы. Все мосты через множество каналов и рвов около города были сняты.

Ход сражения

1 сентября Вильруа сделал рекогносцировку этой позиции и невзирая на протесты Катина решил предпринять на неё нападение. В 14:00 17 батальонов выступили против означенных казино и левого фланга австрийских окопов, между тем как остальная часть французского войска, построенная в нескольких линиях, следовала за батальонами, уклоняя своё левое крыло. После долгого и сильного сопротивления австрийские форпосты вынуждены были оставить казино и отступить к отрядам, служащим их подкреплением. Французы продвигались вперед с большой решимостью, несмотря на множество рвов, замедлявших их движение. Австрийцы, подпустив их на расстояние 50 шагов открыли такой убийственный ружейный огонь и стрельбу картечью, что за несколько секунд целые шеренги французов были уничтожены. Тщетно генералы и офицеры старались привести в порядок расстроенные ряды своих солдат — затруднительность местоположения и истребительный огонь совершенно укрытых австрийцев сделали все попытки бесполезными. В то же время, расположенные близ Кьяри гренадерские и пехотные батальоны устремились с таким ожесточением на неприятеля, что он был вынужден оставить взятые им казино, причем большая часть их защитников была перебита. Австрийцами были захвачены 4 знамени Нормандийской бригады, множество солдат и офицеров было взято в плен. Неприятель, отброшенный ото всюду и подверженный сильнейшему огню, отступил с такой поспешностью, что остановился не ранее чем за несколько миль от поля сражения. Урон французов составлял до 3000 убитыми и ранеными, среди них 200 офицеров. В плен было взято очень мало, потому что местность не позволяла активного преследования, а имперцы, по обыкновению, принятому ими в турецких войнах, не давали во время боя пощады. Урон австрийцев не превышал 200 человек.

Литература

• Военный энциклопедический лексикон (в 14 томах). Второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. СПб, 1852—1858. Том 7.

Отрывок, характеризующий Битва при Кьяри

– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.