Боннский вокзал
Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вокзал в Бонне»)
Координаты: 50°43′55″ с. ш. 7°05′49″ в. д. / 50.73194° с. ш. 7.09694° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.73194&mlon=7.09694&zoom=16 (O)] (Я)
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
Станция Бонн нем. Bonn HBf | |
| Deutsche Bahn AG | |
 | |
| Дата открытия: | |
|---|---|
| Прежние названия: |
нем. Bonn Bf |
| Тип: |
Пассажирская станция |
| Классность: |
2 |
| Количество платформ: |
4 |
| Количество путей: |
5 |
| Тип платформ: |
2 островные, 2 боковые |
| Форма платформ: |
Прямые |
| Длина платформ, м: |
Боковые – 250 и 340 м, островные – 200 и 360 |
| Ширина платформ, м: |
6 |
| Архитекторы: |
Карл Шеллен, Трауготт Унгер |
| Выход к: |
Am Hauptbahnhof, Quantiusstraße |
| Код станции: |
KB |
| Код в «Экспресс-3»: |
8053192 |
Боннский главный вокзал (нем. Bonn Hauptbahnhof) — главный железнодорожный вокзал в городе Бонне (Северный Рейн-Вестфалия). Ежедневно в Бонне останавливаются до 82 поездов дальнего сообщения и до 238 пригородных поездов. Ежедневно боннский вокзал отправляет до 40 000 пассажиров. По немецкой системе классификации вокзал Бонна относится к категории 2.
Содержание
История
Железнодорожное сообщение в Бонне было открыто в 1844 году, когда Бонн-Кёльнская железнодорожная компания проложила по левому берегу Рейна участок Бонн-Кёльн и уже с лета 1844 года между Кёльном и Бонном курсировало 6 поездов, из которых четыре были ежедневными.
В 1870 году была открыта паромная переправа через Рейн, которая позволила запустить 5,9-километровый участок Бонн-Оберкассель (город Оберкассель, лежащий на правом берегу Рейна, вошёл в состав Бонна 1 августа 1969 года). После открытия железнодорожного участка в западном направлении до Ойскирхена Бонн стал узловой станцией. Новое здание вокзала было построено в 1883—1884 годах.
3 ноября 1949 года Бонн стал столицей ФРГ, значение боннского вокзала резко возросло. Вокзал становится местом встречи официальных делегаций. Первым главой государства, церемония встречи которого состоялась на боннском вокзале, был император Эфиопии Хайле Селассие I, прибывший в Бонн с официальным визитом 8 ноября 1954 года[1].
После включения в 1969 году в состав Бонна близлежащих городов вокзал был переименован в Главный вокзал в 1971 году. Ранее северо-западнее вокзала находилась товарно-сортировочная станция, которая была закрыта в 1970-е годы. В 1979 году у вокзала была открыта станция боннского скоростного трамвая.
По планам с 2015 года боннский вокзал будет включён в систему городской электрички региона Рейн-Рур. В рамках подготовки к этому событию планируется в 2014 году провести работы по модернизации путей и платформ, установке новых LCD-экранов. На эти работы планируется выделить сумму в размере 3,3 млн. евро[2].
Движение поездов по станции Бонн
IC и ICE
| Линия | Маршрут |
|---|---|
| ICE 10 | Берлин (Восточный вокзал) — Ганновер — Билефельд — Хамм — Дортмунд — Хаген — Вупперталь — Кёльн-Мессе/Дойц —Кёльн — Бонн — Кобленц — Трир |
| IC 30 | Вестерланд — Гамбург — Мюнстер — Дортмунд — Эссен — Дуйсбург — Дюссельдорф — Кёльн — Бонн — Майнц — Мангейм — Карлсруэ |
| IC(EC) 31 | Киль — Гамбург — Мюнстер — Дортмунд — Вупперталь — Золинген — Кёльн — Бонн — Майнц — Франкфурт-на-Майне — Вюрцбург — Нюрнберг — Пассау — Вена |
| IC 32 | Берлин-Зюдкройц — Берлин — Берлин-Шпандау — Вольфсбург — Ганновер — Билефельд — Дортмунд — Эссен — Дуйсбург — Дюссельдорф — Кёльн — Бонн — Майнц — Мангейм — Хайдельберг — Штутгарт — Ульм |
| IC 35 | Эмден — Лер — Мюнстер — Реклингхаузен — Ванне-Айкель — Гельзенкирхен — Оберхаузен — Дуйсбург — Аэропорт (Дюссельдорф) — Дюссельдорф — Кёльн — Бонн — Кобленц — Мангейм — Оффенбург — Констанц — Файхинген-на-Энце — Штутгарт |
| IC 55 | Лейпциг — Галле — Магдебург — Ганновер — Билефельд — Хамм — Дортмунд — Вупперталь — Золинген — Кёльн — Бонн — Кобленц — Майнц — Мангейм — Штутгарт — Ульм |
| ICE 91 | Кёльн — Бонн — Кобленц — Майнц — Франкфурт-на-Майне — Ханау — Вюрцбург — Нюрнберг — Регенсбург — Пассау — Вена |
RE и RB
| Линия | Название | Маршрут |
|---|---|---|
| RE 5 | Rhein-Express | Эммерих-на-Рейне — Везель — Динслакен — Оберхаузен — Дуйсбург — Аэропорт (Дюссельдорф) — Дюссельдорф — Кёльн — Бонн — Кобленц |
| RB 23 | Voreifelbahn | Бонн — Райнбах — Ойскирхен — Бад-Мюнстерайфель |
| MRB 26 | MittelrheinBahn | Кёльн-Мессе/Дойц — Кёльн — Бонн — Кобленц — Майнц |
| RB 30 | Rhein-Ahr-Bahn | Бонн — Ремаген — Бад-Нойенар-Арвайлер — Арбрюк |
| RB 48 | Rhein-Wupper-Bahn | Вупперталь — Золинген — Кёльн-Мессе/Дойц — Кёльн — Бонн |
Напишите отзыв о статье "Боннский вокзал"
Примечания
Ссылки
- [www.deutschebahn.com/site/bahn/de/geschaefte/infrastruktur__schiene/netz/netzzugang/dokumente/Bahnhof/SNB/K/KB__NBS.pdf Схема путей боннского вокзала] (нем.)
- [en.structurae.de/structures/data/index.cfm?id=s0022248 Страница боннского вокзала] на [en.structurae.de International Database and Gallery of Structures] (англ.)
Отрывок, характеризующий Боннский вокзал
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
