Вологодское деревянное зодчество

Волого́дское деревя́нное зо́дчество — совокупность стилей и направлений в деревянной архитектуре Вологды, ансамбль деревянных особняков конца XVIII — первой четверти XX века.

Вологда обладает хорошо сохранившимся, богатым и оригинальным наследием русской городской деревянной архитектуры. К началу XXI века в Вологде насчитывается от 105 до 170 деревянных памятников архитектуры. В Вологде представлены все основные типы деревянных особняков XIX — начала XX века — дворянские, купеческие и мещанские, а среди архитектурных стилей — классицизм, ампир и модерн.

В городе в конце XIX — начале XX века сложился особый вид деревянного дома, так называемого «вологодского типа», — двухэтажный особняк, по форме — параллелепипед, вытянутый во двор с угловой лоджией над крыльцом.

История

До начала XVIII века в Вологде практически все здания были деревянными. В камне возводились лишь церкви, исключениями являются несколько сохранившихся каменных гражданских сооружений (дом Гоутмана, более известный как дом Петра I, и палаты Архиерейского двора). Строительство из дерева преобладало и позднее, до середины XVIII века, в период действия указа Петра I с 1714 по 1722 год, запрещавшего любое каменное строительство в стране, кроме Санкт-Петербурга. Деревянные здания представляли собой жилые хоромы — обычно одноэтажный бревенчатый дом на высоком подклете, с крутой крышей. Дом располагался внутри двора, а на улицу выходили заборы и стены хозяйственных построек (служб): конюшен, сараев, каретников.

Вологодский жилой дом, облик которого воссоздан по порядной записи 1684 года, по своей архитектуре был близок хоромам русского Севера и лишён характерных для вологодского деревянного зодчества черт. Судя по тексту Переписной книги 1711 года, наряду с одноэтажными домами, в Вологде было немало двухэтажных (и даже трёхэтажных) строений, причём двухэтажными могли быть не только жилые, но и хозяйственные постройки. Верхний ярус жилых построек занимали помещения, обозначаемые словами изба, горенка, свѣтлица, сѣни, клѣть (клѣтка), комната, на нижнем располагались подклѣтъ, жилой подклѣтъ, подызбица, анбаръ, погрѣбъ.

Угрешский архимандрит Пимен в своих «Воспоминаниях» так описывает древние деревянные жилые дома в Вологде по состоянию на 1820—30-е годы:

Я застал только уже немного домов прежнего построения. Бревна выбирались самые толстые, и домы эти строились по своему расположению совершенно отлично от теперешних: двухэтажные по лицу на пятерике, т. е. на пяти саженях; внизу подклеты без окон с улицы, а только со двора два маленьких окна со слюдными рамами. Спереди вверху три волоковых окна. В длину дом имеет от 10 до 15 саженей и разделяется на три части: первая квадратная большая изба, перегороженная надвое, в большой половине два окна; а другая кухня с русскою печью. К избе приделывается голбец, ход в подполье, нечто вроде чулана, а вверху были поделаны полати; вокруг стен лавки; в переднем (красном) углу божница и перед нею стол. Над лавками по стенам полки для шляп, книг и всякой поклажи и назывались они воронец. В задней части дома была точно такая же большая квадратная изба, которая называлась горница, всегда холодная, без печи, с большими слюдными окнами; лавки и потолок крашены. Третью, среднюю, часть дома составляли сени; к ним примыкали две лестницы, одна в горницу и одна в избу. Во всю длину сеней были чуланы. Со двора пристраивалось крыльцо под навесом. Крыши остроконечные были крыты по скале тёсом; ворота крытые, с коньком и калиткою, на которой толстое кольцо, чтобы, ударяя им по бляхе, пришедший возвестил о своем приходе, и тут же веревочка, продёрнутая в дверь, посредством которой отдёргивали щеколду и входили во двор, к ночи же запирались засовом. На каждом дворе был свой колодезь; воду доставали очепом19; везде своя баня, свой огород. Дома по улице не были в одну нить, но которые выдавались вперед, а иные вдавались назад. Я застал ещё в употреблении деревянную черепицу. Прежние, старые улицы были весьма узкие, кривые и грязные.

Новый этап в развитии градостроительства Вологды начался в конце XVIII века, после принятия в 1781 году первого генерального плана города с новой сеткой прямых улиц и строительством домов вдоль красной линии по образцовым проектам. Обновлению старой застройки способствовал разрушительный пожар 1773 года и наводнение 1779 года. По образцовым проектам строились как каменные, так и деревянные дома. Деревянная застройка города была существенно разбавлена каменными строениями в 1770-е — 1780-е годы, в период расцвета Вологды, связанного с образованием Вологодской губернии и наместничества. К началу XIX века каменное строительство в Вологде из-за упадка в экономике города затухает.

В XIX веке в городе ещё оставались чёрные избы. В чёрных избах печей не было, их заменял очаг. Правительственное распоряжение о выводе чёрных изб и устройстве в домах печей с трубами вышло в 1842 году. В 1882 году в Вологде числилось 1806 деревянных и 125 каменных домов.

А. И. Сазонов в книге «Такой город в России один» называет старейшим из сохранившихся деревянных памятников дом на улице Бурмагиных, 38, который он датирует серединой XVIII века. Однако М. В. Канин в статье «Загадка старого дома» опровергает датировку дома XVIII веком, доказывая, что дом был построен в самом начале XIX века. Вероятно, старейшее сохранившееся деревянное здание в Вологде — дом Засецких постройки 1790-х годов.

Деревянное зодчество XVIII — середины XIX века

Дворянские дома

С XVIII века деревянное зодчество Вологды развивается согласно стилевым тенденциям, наиболее характерным для каменной архитектуры этого времени. Дворянские дома и усадьбы строились преимущественно в стиле классицизм, многие из них по образцовым проектам. В таких деревянных домах обязательным элементом являлся четырёх-, шести- или восьмиколонный портик на главном фасаде. Парадное крыльцо ориентировалось во двор.

Дворянские усадьбы группировались в городе по сословному признаку, преимущественно вдоль Петербургской (современная Ленинградская), Большой Дворянской (современная Октябрьская) и Екатерининско-Дворянской улицы (современная улица Герцена). Во дворе усадьбы строился каретник. К числу выдающихся памятников классицизма в вологодском деревянном зодчестве относят дом Левашова, дом Засецких и дом Волкова.

• Примеры дворянских домов Вологды XVIII — середины XIX века
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Дом Засецких
  (1790-е гг.)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Дом Левашова
  (1829 г.)

• Дом Волкова в Вологде.jpg

  Дом Волкова
  (1-я треть XIX в.)

• Музей дип корпуса.jpg

  Дом Пузан-Пузыревского
  (1831-1833 гг.)

Купеческие дома

Купеческие дома первой половины XIX века не имели фронтонных портиков, их особенностью было наличие мезонина, однако, классическая композиция с соответствующими элементами декора продолжала применяться. Пример такого здания — бывший дом Соковикова. В этом особняке с антресолями и парадным крыльцом со двора уже намечается разделение дома на две почти полностью изолированные по этажам квартиры, что предвосхищает формирование в последующем характерных для деревянного зодчества города домов так называемого «вологодского типа». Два этажа в таких домах объединены только общим входом и вынесенными в пристройки лестницами.

Мещанские дома

Дома для мещан строились преимущественно одноэтажными, с фасадом в три окна. Окна заглублялись в арочные ниши, в тимпаны помещали деревянные розетты или вставки в виде развёрнутого веера. На боковые фасады выходили антресоль или крещатый мезонин. Антресольный этаж позволял заказчику дома значительно увеличивать полезную площадь жилья, не нарушая требования «образцового фасада» и регламента застройки. Такие дома обладают цельностью объёмно-пространственного решения.

• Примеры мещанских и купеческих домов Вологды XVIII — середины XIX века
• Дом Соковикова.jpg

  Дом Соковикова
  (1840-е гг.)

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Дом с мезонином
  (1840-е гг.)

• Druzhinin House in winter.jpg

  Дом Дружинина
  (середина XIX в.)

• Дом Юшина.jpg

  Дом Юшина
  (середина XIX в.)

Деревянное зодчество второй половины XIX века — начала XX века

С середины XIX века формируется традиционный для деревянной архитектуры Вологды тип дома — двухэтажный особняк, по форме близкий к кубу и вытянутый вглубь двора. Обязательным элементом является балкон-лоджия, под которым находится крыльцо и лестница с отдельными входами в квартиры на первый и второй этажи. Вход в дом, в отличие от домов более раннего периода, расположен с улицы. В зависимости от размеров дома, на каждом этаже находилась одна или несколько квартир. В этих домах для декора карнизов, крыльца, балконов, наличников часто применяется пропильная резьба.

Для предохранения конструкций дома от воды, стекающей с крыши, дома имеют значительно вынесенный карниз, зачастую пластичной формы, напоминающий повал в древнерусском деревянном зодчестве. Дома, находящиеся в пожароопасной близости друг от друга, оборудовали брандмауэрами.

К концу XIX в. в Вологде, как и во многих других провинциальных городах, в архитектуре каменных зданий стёрлись следы местных особенностей. Но вологодские деревянные дома, построенные на рубеже прошлого и нынешнего веков, отличаются ярко выраженными своеобразными чертами.

К концу XIX века в Вологде стали появляться деревянные доходные дома. Как правило, такой дом вытянут вдоль главного фасада, с балконом в центре или по краям. Хорошо сохранившиеся примеры таких зданий — дом Самарина и дом на проспекте Победы, 32.

Период архитектуры модерна выразился в появлении в Вологде деревянных домов с применением новых композиционных приёмов: удлинением фасада по улице, появлении завершений в виде башенок, а также увеличением высоты дома за счёт оконных проёмов.

Советский период

Строительство деревянных особняков после 1917 года прекратилось. Однако дерево до середины XX столетия остаётся основным строительным материалом. Выдающийся памятник деревянного зодчества этого периода — Дворец культуры железнодорожников, построенный в 1927 году с элементами стиля модерн.

Основной тип строения второй четверти XX века — деревянный барак. В зданиях, построенных в этот период, встречаются элементы конструктивизма. Примером комплексной застройки деревянными домами с элементами этого стиля является посёлок Льнокомбината (1930-е — 1940-е годы).

Конструктивные элементы и декор деревянной усадьбы

Конструкция деревянного дома

В основе конструктивной схемы деревянного дома лежал сруб, сложенный из венцов «в обло», с заглублёнными по отношению к фасаду окнами. В Вологде жилые дома редко оставлялись в виде открытого сруба — как правило они обшивались досками, которые затем покрывались олифой в два слоя; обработанное таким образом дерево с течением времени приобретало сероватый оттенок. Деревянные рубленые дома строились на столповых или сплошных каменных фундаментах. Для теплоизоляции часто укладывалась просмолённая берёста.

Деревянные дома, вне зависимости от достатка хозяина и сословной принадлежности, строились на усадебных участках. Хозяйственные постройки располагались во дворе, остальную часть усадьбы составляли огород и сад.

Декор

В декоре дома могли использоваться как традиционные наличники, так и сложные украшения в стиле модерн. Модерн в декоре домов выражался в убранстве балконов ниспадающими складками, подзорами в виде свисающих кистей, выпиленных лилий, животных, цветов. Углы фасада декорировали плоскими резными узорами, чаще заключёнными в рамку. Украшения элементов дома не были избыточными:

«По традиции вологодские мастера строили „как мера и красота скажут“, искали эту красоту не в украшательстве фасадов, а в самом главном и самом трудном — в гармонии пропорций и стройности силуэта».

Декор и архитектурные элементы: наличники, пилон, балкон

Наличники разных типов дома на Зосимовской улице, 21		Резной пилон дома на улице Лермонтова, 29		Пропильная резьба в декоре балкона и карниза. Дом Воробьёва (улица Засодимского, 14)

Резные украшения выполнялись преимущественно пропильной резьбой. Ей украшались карнизы, крыльца, балконы, наличники, резные аттики и иногда декоративные фронтоны. Исключения с глухой и объёмной резьбой немногочисленны. Объёмная резьба чаще использовалась для украшений дверей. А. А. Рыбаков так описывает особенности вологодской пропильной резьбы:

В искусстве пропильной резьбы вологодские мастера достигли больших успехов, особенно в украшении карнизов и балконов. Опоясывающий дом резной фриз напоминает ажурную ленту мерного кружева. Этот неудержимый поток орнаментальной фантазии народных мастеров явился своеобразной реакцией на архитектурные каноны классицизма.

Наличники окон первого этажа часто завершались полукружием, а на втором имели прямоугольную форму. В нише полукружия помещалась розетка или стилизованная корона.

Декор и архитектурные элементы: балкон, мезонин, крыльцо

Веерообразные розетки в нишах окна. Улица Гоголя, 96		Мезонин с декором в стиле модерн. Улица Чернышевского, 15		Входные двери и крыльцо с декором в стиле модерн. Дом Бутыриной (Благовещенская улица, 22)

Резной палисад

Палисад — штакетник, обрамляющий палисадник перед домом. В палисаднике высаживали деревья, декоративные кусты и цветы. Палисады не совсем типичны для Вологды, но встречались у многих домов вплоть до 1960-х — 1980-х годов, когда большая их часть оказалась утрачена в ходе расширения улиц.

Вологодский резной палисад стал знаменит благодаря песне «Вологда» группы «Песняры».

Ворота деревянного дома

Все вологодские деревянные дома имели внутренние огороженные дворы, в которые вели ворота. Центральная часть ворот, состоящая из двух створок предназначалась для проезда. Слева и (или) справа располагались калитки для прохода.

Современное состояние и проблемы сохранения

Из 115 исторических городов России лишь 16 имеют памятники деревянного зодчества. Наряду с Вологдой обычно выделяют Томск, и в меньшей степени — Арзамас.

С начала 1970-х годов, после включения Вологды в список исторических городов, ЦНИИП градостроительства проводятся работы, посвящённые охране её исторического наследия. В конце 1980-х годов утверждён новый проект зон охраны памятников. 26 июня 2009 года утверждены Правила землепользования и застройки, которые включают зоны охраны памятников истории и культуры.

Под государственной охраной в Вологде состоит 105 деревянных памятников. В 1990-е — 2000-е годы многие памятники затронул незаконный или необоснованный снос. По данным на 2005 год, из 105 памятников утрачено полностью 25, частично — 4, в аварийном состоянии — 4. Искажены переделками 10 объектов. Реставрации подверглись 26 объектов. По данным на начало 2010 года, в списках деревянных памятников архитектуры Вологды находится 155 объектов.

Особую тревогу как в Вологде, так и в других городах, вызывают жилые деревянные дома, состоящие на балансе ЖКХ муниципальных образований, многие из которых требуют капитального ремонта, но не ремонтируются. Здания приходят в такое состояние, когда ремонт становится невозможным.

Серьёзной проблемой является сохранение не только отдельных памятников, но целостной историко-архитектурной среды, являющейся неотъемлемой частью Вологды как исторического города:

В историческом поселении государственной охране подлежат все исторически ценные градоформирующие объекты: планировка, застройка, композиция, природный ландшафт, археологический слой, соотношение между различными городскими пространствами (свободными, застроенными, озеленёнными), объёмно — пространственная структура, фрагментарное и руинированное градостроительное наследие, форма и облик зданий и сооружений, объединённых масштабом, объёмом, структурой, стилем, материалами, цветом и декоративными элементами, соотношение с природным и созданным человеком окружением, различные функции исторического поселения, приобретённые им в процессе развития, а также другие ценные объекты.

— Федеральный Закон РФ от 25 июня 2002 года № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации»

Несмотря на защиту закона, государственная охрана неэффективна, и целостность ансамбля деревянной архитектуры Вологды непрерывно разрушается. В 1990-е — 2000-е гг. ведётся замещающая застройка центра города в стиле «историзм». Многие проекты являются имитациями памятников, выполненными в кирпичных конструкциях, обшитых деревом или имитирующими его материалами, создающими внешнее сходство с фасадом утраченного памятника.

Вологодское деревянное зодчество в массовой культуре

Знаю, знаю точно, где мой адресат, — В доме, где резной палисад. Где же моя темноглазая, где? В Вологде-где-где-где? В Вологде-где? В доме, где резной палисад.

Вологодское деревянное зодчество стало известно во всём Советском Союзе в 1976 году благодаря песне «Вологда» ВИА «Песняры».

Несколько памятников деревянного зодчества Вологды запечатлены в кинофильме «Мелкий бес» — дом Вахрамеева (улица Гоголя, 53а), дом Воробьёва (улица Засодимского, 14) и дом Колесникова (улица Кирова, 15).

См. также

• Список деревянных памятников архитектуры Вологды
• Достопримечательности Вологды
• Русское национальное жилище

Литература

• Фехнер М. В. Вологда. — М.: Госстройиздат, 1958. — 216 с. — (Архитектура городов СССР). — 4 000 экз.
• Мильчик М. И., Ушаков Ю. С. [dwg.ru/dnl/6072 Деревянная архитектура Русского Севера: Страницы истории]. — Л.: Стройиздат, 1981.
• Сазонов А. И. [www.booksite.ru/fulltext/such/town/in/rus/sia/index.htm Такой город в России один] / Художник С. К. Мальцев. — Вологда: ПФ «Полиграфист», 1993. — 96 с. — 47 000 экз. — ISBN 5-86402-009-5.
• Сазонов А. И. Моя Вологда: Прогулки по старому городу. — Вологда: Древности Севера, 2006. — 272 с. — ISBN 5-93061-021-5.

Ссылки

• Евгений Соловьев. [www.ng.ru/regions/2006-08-08/5_vologda.html Позгалев решил зачистить Вологду]. Независимая газета (8 августа 2006). Проверено 12 сентября 2009. [www.webcitation.org/60uerIMJe Архивировано из первоисточника 13 августа 2011].
• Александр Дуднев. [www.archnadzor.ru/?p=2718 Где резной палисад?! (Интервью с А. Сазоновым)]. Сайт движения «Архнадзор» (21 августа 2009). Проверено 12 сентября 2009. [www.webcitation.org/60ueuHjbS Архивировано из первоисточника 13 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Вологодское деревянное зодчество

Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!