Ганфштенгль, Эрнст

Эрнст Ганфштенгль

Эрнст Франц Се́джвик Га́нфштенгль (нем. Ernst Franz Sedgwick Hanfstaengl, иногда Ханфштенгль; 2 февраля 1887, Мюнхен — 6 октября 1975, Мюнхен) — немецкий историк, издатель и политик. Друг Адольфа Гитлера в 1920-е годы, оказывал финансовую поддержку НСДАП. В 1933—1937 годах занимал должность пресс-секретаря НСДАП по связям с зарубежной прессой.

Биография

Семья и образование

Эрнст Ганфштенгль родился в состоятельной мюнхенской семье издателя и антиквара Эдгара Ганфштенгля и его супруги Катарины Вильгельмины Седжвик-Гейне и являлся наполовину американцем. Бабушка Эрнста по материнской линии происходила из хорошо известной в Новой Англии семьи и приходилась кузиной генералу армии Союза Джону Седжвику. Ганфштенгли были известной в Мюнхене семьей: дед Франц служил фотографом при дворе короля Баварии, а унаследовавший дело отец Эрнста Эдгар прославился романом с герцогиней Софией Шарлоттой Баварской, в то время невестой короля Баварии Людвига II. Прозвище «Путци» (в баварской деревне означает «мальчуган») Ганфштенгль носил с двух лет, так его называла выхаживавшая заболевшего дифтерией Эрнста служанка из простых крестьян.

Эрнст учился в королевской баварской гимназии, где одним из его учителей был отец Генриха Гиммлера. Окончив гимназию, Эрнст отправился в США и в 1905—1909 годах учился в Гарварде. Одним из его однокашников был будущий президент США Франклин Рузвельт. В Гарварде Ганфштенгль сдружился с Т. С. Элиотом, Уолтером Липпманом, Хендриком ван Лооном, Гансом фон Кальтенборном, Робертом Бенчли и Джоном Ридом. Вернувшись на родину, Ганфштенгль добровольно отслужил год в королевской баварской гвардейской пехоте, а затем учился в течение года в Гренобле, Вене и Риме. В 1911—1921 годах проживал в Нью-Йорке, где до 1918 года возглавлял филиал отцовской компании, художественный салон Ганфштенгля на 5-й авеню, в котором побывали Пирпойнт Морган, Генри Форд, Артуро Тосканини, Карузо, Альберто Сантос-Дюмон, Игнаций Падеревский и молодой Чарли Чаплин. После вступления США в Антанту Ганфштенгль благодаря своим влиятельным знакомым не был интернирован в обмен на обещание не участвовать в антиамериканской деятельности. К концу Первой мировой войны художественный салон был конфискован как «вражеская собственность». Имущество стоимостью в полмиллиона долларов было продано на аукционе примерно за 8 тысяч. После заключения перемирия Ганфштенглю позволили открыть небольшой магазин по продаже предметов искусства.

В 1920 году женился на Хелен Элизе Адельгейде Нимейер, дочери германо-американского бизнесмена, эмигрировавшего из Бремена. В 1921 году у супругов родился сын Эгон. В 1921 году вернулся в Мюнхен. В 1924 году у Ганфштенглей родилась дочь Герта, которая умерла в возрасте 5 лет. В 1921—1927 годах Ганфштенгль изучал историю в Мюнхенском университете и в 1928 году защитил диссертацию на соискание степени доктора филологических наук по теме проблем Баварии и Австрийских Нидерландов в XVIII веке.

В НСДАП

В 1922 году Ганфштенгль познакомился с Адольфом Гитлером в мюнхенской пивной «Киндлькеллер», где тот выступал с речью на партийном собрании. Гитлер только что отбыл наказание в виде одного месяца тюремного заключения за нарушения общественного порядка и показался Ганфштенглю провинциалом с венским акцентом, одетым как официант. Смущало и его сомнительное окружение, тем не менее, само выступление Гитлера и его ораторское искусство произвели на Ганфштенгля сильное впечатление. Ганфштенгль побывал ещё на нескольких выступлениях Гитлера и, чтобы познакомиться с ним поближе, пригласил его на обед, и вскоре Гитлер стал частым гостем в доме Ганфштенгля. Гитлер проводил много времени в компании старшей сестры Ганфштенгля Эрны и воспылал платонической страстью к его жене Хелен. Ганфштенгль принимал активное участие в работе НСДАП и познакомился с соратниками Гитлера. Он занял место в ближнем окружении Гитлера, высоко ценившего его игру на фортепьяно. Ганфштенгль часто играл для Гитлера в его скромной квартире на Тьерштрассе, помогая Гитлеру прийти в нужное состояние духа перед важными встречами. Ганфштенгль познакомил Гитлера с американскими футбольными маршами, в том числе собственного сочинения, написанными в Гарварде на основе немецких мелодий. Идея использовать гипнотический эффект испытанных приёмов воздействия на футбольных болельщиков была с энтузиазмом поддержана Гитлером. Вскоре марш Ганфштенгля «Фаларах» разучил оркестр СА. Ганфштенгль написал ещё с десяток маршей, и под один из них колонны коричневорубашечников маршировали через Бранденбургские ворота в день прихода Гитлера к власти.

Гитлеру импонировало происхождение Ганфштенгля, с его помощью он намеревался придать респектабельности своей партии и часто брал его с собой на встречи с целью сбора средств для партии. Во время одной автомобильной поездки в Берлин через Саксонию, Ганфштенгль фактически спас Гитлера от гибели, когда на дороге у Делича их машину остановил отряд коммунистической милиции, выдав себя за швейцарского бизнесмена, а Гитлера — за своего лакея. Ганфштенгль ввёл Гитлера в высшие слои мюнхенского общества. В своих речах Гитлер использовал материалы из иностранной прессы, с которыми его знакомил Ганфштенгль. Как-то Ганфштенгль и Гитлер беседовали о методах работы средств массовой информации в США, и Гитлер посетовал на скудность освещения деятельности партии в немецкой прессе. Партийный орган печати Völkischer Beobachter выходил на жалких четырёх страницах один раз в неделю, и чтобы выпускать газету ежедневно, требовались значительные финансовые вливания. Эту финансовую помощь оказал Ганфштенгль, передавший Аманну на приобретение двух американских ротационных печатных машин средства, как раз вырученные им за отказ от доли в художественном магазине в Нью-Йорке в пользу партнёра. Благодаря приобретённым Ганфштенглем ротапринтам Völkischer Beobachter стал выходить с 29 августа 1923 года как полноформатная ежедневная газета, редактором которой Гитлером, неуклонно следовавшим правилу «разделяй и властвуй», был назначен Альфред Розенберг. Ганфштенгль безуспешно пытался сдерживать влияние на Гитлера идей антибольшевизма, антисемитизма и антиклерикализма, исповедуемых Розенбергом, и обратить внимание Гитлера на значение США в европейской политике, убедить Гитлера в невозможности победы над Россией и роли католической церкви в Баварии.

В 1923 году Ганфштенгль участвовал в Пивном путче, Гитлер поручил ему защиту интересов партии перед зарубежной прессой. В «Бюргербройкеллере» вечером 8 ноября Ганфштенгль провёл пресс-конференцию для приглашённых им туда иностранных журналистов, но по счастливой случайности не участвовал в нацистском марше на следующий день и избежал участия в перестрелке у Фельдхернхалле на Одеонсплац. После провала «национальной революции» Гитлер в ожидании машины от его почитателя Эдвина Бехштейна для дальнейшего бегства скрывался на чердаке дома Ганфштенгля в Уффинге. Гитлер был арестован полицией через несколько дней, машина Бехштейна пришла слишком поздно. В доме в Уффинге всё это время находились только беременная жена и сын Ганфштенгля, а он сам бежал после путча в австрийский Куфштайн. Увидев полицейских, Гитлер попытался застрелиться, но Хелен Ганфштенгль удалось выбить у него пистолет из руки. Находясь в бегах в Австрии под чужим именем, Ганфштенгль посетил раненого Геринга в госпитале в Инсбруке, а в Вене познакомился со сводной сестрой Гитлера Ангелой Раубаль и её дочерью Гели.

В Баварию Ганфштенгль нелегально вернулся под Рождество, а вскоре после того, как Гитлер предстал перед судом, приказ на арест Ганфштенгля был отменён. Ганфштенгль несколько раз посетил Гитлера в тюремной камере во время судебного процесса и во время его заключения в Ландсбергской тюрьме. После роспуска партии и закрытия Völkischer Beobachter по просьбе Макса Аманна Ганфштенгль оплатил часть счетов газеты, чтобы удержать редакцию на плаву. В день освобождения Гитлера из Ландсберга его ждали на торжественный обед в доме Ганфштенглей в Мюнхене. Заметив, что после Ландсберга и выхода «Майн кампфа» Гитлер попал под влияние местных политиков-доктринёров и прежде всего Рудольфа Гесса, Ганфштенгль пытался расширить политический горизонт Гитлера, предложив ему выучить английский язык и отправиться в путешествие за границу, но Гитлер категорически отверг эти предложения, объяснив свой отказ необходимостью восстановления и реорганизации партии. В 1924—1928 годах Ганфштенгль несколько отстранился от партийной работы, отчасти разочарованный Гитлером и лишившись его доверия, отчасти из-за семейных проблем, занимался написанием научных работ, путешествовал с женой по Европе и работал в семейном бизнесе. Работая в Париже над фотографиями экспонатов Лувра для альбома репродукций для семейного издательства, Ганфштенгль познакомился с Пикассо, Дереном, Мари Лорансен и другими французскими художниками.

Эрнст Ганфштенгль вернулся к партийной работе в 1929 году после партийного съезда в Нюрнберге, где он познакомился и впоследствии сдружился с принцем Августом Вильгельмом Прусским, интересовавшимся деятельностью нацистской партии от имени Гогенцоллернов. К этому времени НСДАП стала получать в своё распоряжение весьма крупные субсидии с помощью нового пресс-атташе Гитлера Отто Дитриха, благодаря семейным связям в Руре познакомившего Гитлера с Эмилем Кирдорфом и Фрицем Тиссеном. В мюнхенском доме Ганфштенгля на Пинценауэрштрассе проходили встречи Гитлера с хранившим дистанцию принцем Ауви и Герингом, пока ещё не реабилитировавшемся в глазах партийцев после эмиграции в Швеции. После успеха национал-социалистов на выборах в рейхстаг 1930 года Гитлер, несмотря на несколько лет полуотчуждения, предложил Ганфштенглю пост главы по контактам партии с иностранной прессой. 1 января 1931 года в Мюнхене открылась штаб-квартира НСДАП — Коричневый дом, где у Ганфштенгля появился собственный кабинет по соседству с Генрихом Гиммлером. В секретари к Ганфштенглю неудачно пытался устроиться владевший английским языком молодой Бальдур фон Ширах. В должности пресс-секретаря по связям с иностранной прессой Ганфштенгль, воспользовавшись дружескими отношениями с Рэндольфом Черчиллем, в марте 1932 года безуспешно пытался организовать в Мюнхене встречу Гитлера с Уинстоном Черчиллем. В последний момент Гитлер от встречи отказался. В 1933 году получил официальное назначение, став пресс-секретарём партии. Написал марш гитлерюгенда (Jugend zieht durch die Strassen stolz im braunen Gewand…), впервые прозвучавший на экране в 1933 году в фильме «Ханс Вестмар». Ганфштенгль не пользовался популярностью в кругу приближённых Гитлера по ряду причин: из-за его принадлежности к «буржуазному» классу, постоянных противоречий и конфликтов со многими нацистскими лидерами, из-за критики устанавливающегося в Германии диктаторского режима и пр. Несмотря на то, что никто не воспринимал Ганфштенгля как непосредственную угрозу, для большинства он выступал раздражителем. Судя по мемуарам Альберта Шпеера, Ганфштенгль был «не столько врагом, сколько опасным болтуном». В 1937 году Гитлер, Герман Геринг и Йозеф Геббельс направили Ганфштенгля с секретной миссией в Испанию, раздираемую Гражданской войной, и на пути в Испанию должен был быть инсценирован несчастный случай. Тогда Ганфштенглю удалось бежать в Цюрих. Организовав срочный выезд сына из Германии, Ганфштенгль укрылся в Лондоне. После начала войны, в 1939 году Ганфштенгль был взят под стражу как гражданин вражеского государства и интернирован в лагерь в Клактоне, а оттуда в Ситон-он-Си. Только в 1942 году он получил некоторую свободу, когда благодаря своим старым связям сумел устроиться при штабе американского правительства, где занимался вопросами антинацистской пропаганды. После смерти Рузвельта в 1945 году надобность в Ганфштенгле отпала, в 1946 году его перевезли обратно в Германию, где держали в лагере для интернированных в Реклингхаузене в течение полугода. В 1947 году он вернулся в Мюнхен.

Похоронен на Богенхаузенском кладбище в Мюнхене.

В культуре

Эрнст Ганфштенгль является одним из главных героев фильма «Гитлер: Восхождение дьявола» и стал одним из героев романа Максима Кантора «Красный свет».

Был композитором-любителем. Фрагменты его сюиты для фортепиано, написанной по случаю смерти дочери, вошли в фильм «Ханс Вестмар — один из многих», под одну из этих мелодий был написан текст песни гитлерюгенда.

Литература

• Эрнст Ганфштенгль. Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927—1944 = Hitler: The Missing Years. — М.: Центрполиграф, 2007. — ISBN 978-5-9254-2945-1.
• Ханфштангль Эрнст. Мой друг Адольф, мой враг Гитлер. — Екатеринбург. : Ультра. Культура, -У-Фактория. 2007 г. 376 с-ISBN 978-5-9681-0116-7

Ссылки

• [www.munzinger.de/search/portrait/Ernst+Hanfstaengl/0/2346.html Биография Эрнеста Ганфштенгля на сайте www.munzinger.de]  (нем.)
• [www.e-reading.club/chapter.php/12396/266/Voropaev_-_Enciklopediya_Tret'ego_Reiiha.html Эрнст Ганфштенгль. Энциклопедия Третьего рейха]

Отрывок, характеризующий Ганфштенгль, Эрнст

Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».