Готическая архитектура во Франции

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Готическая архитектура во Франции — архитектурный стиль, который был широко распространен на территории современной Франции с 40-х годов XII века до начала XVI века[1], когда ему на смену пришёл Ренессанс. Зародившись в королевском домене в центре страны, готический стиль быстро распространился на территорию всей Франции и за её пределы. Мастерство архитекторов достигло своего пика в середине XIII века, после чего развитие шло путём применения прикладных ремесел, в частности, обработки камня.

Готика как французский стиль (francigenum opus) стала образцом для подражания на территории большинства стран Западной и Центральной Европы, в которых она приобретала черты, характерные для их архитектурных традиций.

Отдельные архитектурные памятники в готическом стиле или же исторические ансамбли, включающие готические сооружения, главным образом, соборы, были включены в Список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО во Франции.





История возникновения готики во Франции

Политический контекст

В начале XII века территория современной Франции была раздроблена на несколько феодальных образований — графства и герцогства. Только небольшая часть нынешней территории, район современного региона Иль-де-Франс, управлялась королями из династии Капетингов и уже называлась Францией. Власть короля по сравнению с властью соседствующих с ним графов и герцогов была невелика. Единственной, но очень важной отличительной чертой королевской власти являлся её сакральный характер. Считалось, что короли наделяются властью исключительно Богом при исполнении обряда миропомазания. По легенде, святая ампула с миррой была принесена ангелом с небес при крещении Хлодвига I в 496 г. Миропомазание стало неотъемлемым обрядом при короновании всех французских королей начиная с Карла Лысого в 869 г. до событий, сопровождавших Великую Французскую революцию. Эта особенность королевской власти и станет той движущей силой, благодаря которой новому стилю архитектуры будут подражать на всей территории нынешней Франции и большей часть Европы в период высокого и позднего средневековья.

Роль собора в средневековом городе

Собор был центром городской жизни в эпоху Средневековья. По воскресеньям в нём проходили мессы и религиозные церемонии. В остальные дни недели там велись деловые переговоры между купцами, шли заседания городской общины, имели место встречи простых горожан и, даже, детские игры. Собор играл большую роль в образовании, поскольку витражи представляли собой целые книги по религии, истории, ремеслам. Церкви служили убежищем для подозреваемых в преступлениях, которые хотели быть судимы по епископским законам, а не городским судом. Кроме решающей роли в общественной жизни города, собор играл не меньшую роль в его планировке. Ни одно здание не должно было соперничать с ними по высоте. Таким образом, собор определял силуэт города и, как правило, был виден издалека. Все улицы расходились от паперти, причем, чем ближе к собору, тем плотность улиц и домов увеличивалась. К концу средневековья паперти многих соборов были полностью застроены.

Место собора в городской среде

Истоки готики

В начале XII века в Европе господствовала романская архитектура с присущими ей толстыми стенами, тяжеловесными полуциркульными арками и сводами. В то же время при строительстве церковных сооружений отдельных регионов использовались стрельчатые арки и реберные своды — важнейшие элементы готической архитектуры. Реберный крестовый свод был известен ещё в эпоху раннего средневековья в Азии и активно использовался в Нормандии. В романской архитектуре ребра свода носили только декоративную функцию и не играли роли несущей конструкции. Стрельчатая арка же была широко распространена в Бургундии.

Около 1135 года архиепископ Санса решил построить новый собор на месте старого, романского. При этом были одновременно использованы реберный свод и стрельчатая арка. Примерно в это же время аббат Сугерий, советник Людовика VI и Людовика VII, решил реконструировать церковь вверенного ему аббатства Сен-Дени на севере от Парижа. Это аббатство служило королевской усыпальницей французских королей и в ней хранились мощи Святого Дионисия, первого епископа Парижа. Целью реконструкции было поднять престиж власти французского короля и распространить его влияние за пределы королевских владений путём напоминания соседям о сакральном характере его власти.

Реконструкция началась с обновления западного фасада по схеме, заимствованной из Нормандии: нижний ярус, состоящий из трех порталов, средний ярус со световым проемом, и верхний ярус — две башни. Эта схема впоследствии станет классической для больших соборов на территории Франции. В 1140 году, после завершения строительства нового западного фасада, началось обновление хора с использованием нового стиля, заимствованного из собора в Сансе. Решено было создать деамбулаторий с венцом капелл, причем капеллы не были изолированы от друг друга, а перекрывались крестовыми реберными сводами, поддерживаемыми общими тонкими колоннами. В стенах же были проделаны широкие окна, украшенные витражами. Обновленная церковь была освящена в 1144 году. После этого события новый стиль начали заимствовать при строительстве и реконструкции соборов и церквей в регионах, соседствующих с Иль-де-Франс.

Основные этапы развития готической архитектуры

Ранняя готика — XIIв

Высокая готика — XIII в

Поздняя готика — XIV—XV в

К окончанию правления Людовика Святого Франция считалась самым могущественным государством в Европе. Готическое искусство достигло своего пика, были установлены стандарты композиции, конструкции, строительных приемов церковных зданий, поэтому сократилось поле для экспериментов. Структура зданий практически не меняется, или, даже, наблюдаются некоторые упрощения. Во время Столетней войны церковное строительство замедлилось, а после её окончания строительство набирает новых оборотов: были завершены многие недостроенные сооружения, были перестроены многие старые в более современном стиле и начато строительство новых.

Начало периода поздней готики трактуется по-разному: от окончания правления Людовика Святого (1270 г.), от начала Столетней войны (1337 г.). В любом случае, новые здания, сравнимые с соборами высокой готики (исключение — собор в Орлеане) не закладываются, идет медленное завершение ранее начатых (соборы в Осере, Эврё, собор и церковь Сент-Уан в Руане) с использованием отдельных достижений лучистого стиля.

Возрождение славы готической архитектуры начинается с окончанием войны и появлением так называемого «пламенеющего стиля» поздней готики. Отдельные его элементы видны в часовнях собора Амьена уже в последней трети XIV века. Термин «пламенеющая готика» возник благодаря характерной форме кривых в виде пламени или рыбьего пузыря в оформлении окон, щипцов, поверхностей стен.

Основные особенности этого периода:

  • богатый декор
  • усложнение формы свода
  • колонны аркады не прерываются капителями и плавно переходят в нервюры свода
  • упрощение конструкции (двухуровневое членение стен без трифория или трехуровневое с глухим трифорием)

Характерные черты поздней готики

Закладка новых церковных сооружений было нередким событием после окончания Столетней войны. Масштабными сооружениями, полностью начатыми и законченными в эпоху бурного развития пламенеющего стиля, можно назвать базилики Нотр-Дам де л’Эпин в Шампани и Сен-Николя-де-Пор в Лотарингии, церковь Сен-Вульфран Абвиля, в Пикардии. Особенно интересным фактом является то, что первые две построены вне больших городов. Несмотря на то, что при строительстве все три сооружения задумывались как церкви, они имеют размеры и планы больших классических соборов. Наиболее показательным примером в этом смысле является базилика Сен-Николя-де-Пор, которая является пятинефной. Такой масштаб связан с тем, что эта церковь должна была быть символом сохранения независимости герцогства Лотарингия после окончания Бургундских войн.

Среди больших соборов ранней и классической готики, окончание строительства которых пришлось в эпоху господства пламенеющего стиля, стоит также отметить западный фасад собора Сен-Гатьен в Туре и целый «парад пламенеющих трансептов» соборов Бове, Санса, Санлиса, Осера, Лиможа, Эврё. В это же время был заложен собор в Нанте, строительство которого было закончено лишь в конце XIX века.

Характерный для этого периода внешний декор получают даже такие шедевры высокой готики как соборы в Шартре (северная башня) и Амьене (окно-роза и обе башни западного фасада), Сент-Шапель в Париже (окно-роза).

Но все же во всей своей красе пламенеющий стиль проявился, прежде всего, в небольших приходских церквях и капеллах. Это можно объяснить тем, что изысканный декор более выгодно смотрится именно в таких, небольших по масштабу сооружениях, а не в огромных соборах, где он может потеряться. Такие сооружения часто имеют оригинальную композицию фасада, отличную от классических соборов (например, церковь аббатства Св. Троицы в Вандоме, церковь Сен-Маклу в Руане, Сент-Шапель в Венсенском замке), сложное строение сводов и опор (например, приходская церковь Сен-Северен и капелла особняка Клюни в Париже).

Примеры позднеготических сооружений

Готика и ренессанс

Региональные особенности

Классическое представление о французском готическом соборе

Нормандская готика

Готика Нормандии (влияние которой в большей степени распространяется и на соседнюю Бретань) широко использовала достижения Иль-де-Франса, однако оставалась верной достижениям своей романской архитектуры. Так, нормандские соборы используют толстые романские стены, которые расчленяются на несколько слоев и могут быть дополнительно украшены. Типичное вертикальное сечение стен состоит из аркады (часто двойная), галереи и верхнего ряда окон. Западные фасады подчиняются схеме нормандского «гармоничного» фасада. Вместо окна-розы на западном фасаде часто используются стрельчатые окна, как и в английской готике. Башни над средокрестием являются непременным атрибутом нормандских соборов.

Среди самых известных готических сооружений Нормандии следует отметить церковь Сент-Этьен в Кане, основанная Вильгельмом Завоевателем, соборы Нотр-Дам в Кутансе, Эврё, Байё; Собор Нотр-Дам, аббатство Сент-Уан и церковь Сен-Маклу в Руане.

Примеры готических сооружений Нормандии

Меридиональная готика

Готическая архитектура южнофранцузских земель (фр. gothique méridional) появилась на территории современного региона Юг-Пиренеи и части региона Лангедок-Руссильон в XIII веке. Центром распространения стиля являлась Тулуза, поэтому этот стиль часто называют тулузским (фр. gothique toulousain) или лангедокским (фр. gothique languedocien).

Сооружения в этом стиле характеризуются строгостью и мощью своей конструкции. Чаще всего это однонефные очень широкие зальные церкви, без трансепта, с узкими (но часто высокими) оконными проемами, что соответствует традициям романской архитектуры этого региона. Отсутствие аркбутанов компенсируется наличием мощных контрфорсов, между которыми располагаются узкие капеллы. По внешнему виду здания больше напоминают укрепленные оборонительные сооружения, чем церкви. Внешний декор небогат, что объясняется тем, что в качестве основного строительного материала часто использовался кирпич. Колокола располагаются либо на шестигранной многоярусной колокольне башенного типа, либо в звоннице стенового типа на главном фасаде. Обширные плоские поверхности интерьера с небольшим количеством световых отверстий обычно украшались росписью или фресками. Важнейшим сооружением в лангедокском стиле является собор Сент-Сесиль в Альби, который должен был продемонстрировать всю мощь католической церкви после окончания альбигойских войн и уничтожения катарской ереси.

Примеры готических сооружений юга Франции

Стиль Плантагенетов

Стиль Плантагенетов был распространен, главным образом, на территории нижнего течения Луары от Анжера на севере до Пуатье на юге. Название стиля связано с одноимённой династией, корни которой восходят к графству Анжуйскому. Главной особенностью стиля является конструкция сводов, которые, в отличие от сравнительно плоских северофранцузских готических крестовых сводов, имеют выпуклую форму, больше похожую на купол. Так, например, замковый камень свода нефа собора в Анжере на 3,5 м выше пяты свода. Такая система является результатом влияния готики на романскую архитектуру западной Франции. В плане такие сооружения являются однонефными или трехнефными с нефами одинаковой высоты. Толстые романские стены позволяют отказаться от аркбутанов, вся нагрузка идет на контрфорсы, однако это же не позволяет подобным сооружениям выиграть в высоте и освещении. Этот факт и стал той причиной, по которой этот стиль быль вытеснен готикой Иль-де-Франса. Кроме уже упомянутого нефа собора в Анжере, в стиле Плантагенетов построен нефы соборов Сен-Жюльен в Ле-Мане и Сент-Андре в Бордо, собор Святых Петра и Павла в Пуатье (кроме западного фасада) и другие.

Светская архитектура

Прикладное искусство в готике

Охрана культурного наследия

Напишите отзыв о статье "Готическая архитектура во Франции"

Ссылки

Примечания

  1. А.Губер, Ю.Колпинский, М.Доброклонский. Искусство Западной и Центральной Европы в эпоху развитого феодализма // [www.artprojekt.ru/library/arthistory2.1/st034.html Всеобщая история искусств. В 6 томах (8 книгах). Институт теории и истории изобразительных искусств] / Под редакцией Ю.Д. Колпинского и Н.В. Яворской.. — М: Искусство, 1964. — Т. 2, К1 Готическое искусство.

Отрывок, характеризующий Готическая архитектура во Франции



Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.