Джан Гастоне Медичи

Джан Гастоне Медичи итал. Gian Gastone de' Medici<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Великий герцог Тосканы
1723 — 1737
(под именем Джан Гастоне)
Предшественник:	Козимо III
Преемник:	Франц I Стефан
Рождение:	24 апреля 1671(1671-04-24) Флоренция
Смерть:	9 июля 1737(1737-07-09) (66 лет) Флоренция
Род:	Медичи
Отец:	Козимо III
Мать:	Маргарита Луиза Орлеанская
Супруга:	Анна Мария Франциска Саксен-Лауэнбургская

Джан Гастоне Медичи (итал. Gian Gastone de' Medici; 24 апреля 1671, Флоренция — 9 июля 1737, Флоренция) — великий герцог Тосканский в 1723—1737 годах. Одним из первых в Италии ввёл относительно просвещённую и либеральную систему управления. Последний представитель рода Медичи по прямой мужской линии.

Биография

Джан Гастоне родился 24 апреля 1671 года во Флоренции. Он был младшим сыном великого герцога Тосканского Козимо III и его супруги Маргариты-Луизы Орлеанской. Когда Джану Гастоне было 4 года, мать навсегда уехала во Францию, и маленький Джан Гастоне вместе с братом Фердинандо и сестрой Анной Марией Луизой остался на попечении своей бабки, Виттории делла Ровере.

Джану Гастоне в семье практически не уделяли внимания, и он рос одиноким. Современники замечали, что он часто казался молчаливым и грустным, рыдая в одиночестве в своей спальне.

Получил хорошее образование, отличался способностью к языкам и интересовался литературой, увлекался ботаникой и экспериментировал с редкими растениями, читал труды Лейбница.

В 1697 году, по настоянию отца, Джан Гастоне женится на Анне Марии Франциске, дочери герцога Саксен-Лауэнбурга Юлия Франца. Свадьба состоялась 2 июля в Дюссельдорфе, но уже через 2 недели молодая пара переезжает в Рейхштадт. Жизнь в деревне для Джана Гастоне была невыносимой. Он невзлюбил богемскую деревню, запах конского пота и навоза в поместье, и не стремился к возможным сношениям с непривлекательной женой. Будучи гомосексуальным, Джан Гастоне находит утешение в своём лакее Джулиано Дами, который стал его любовником, а позднее сводником.

В 1698 году Джан Гастоне уезжает в Париж, надеясь свидеться с матерью, Маргаритой-Луизой Орлеанской. Однако получает от неё холодный приём и возвращается к своей жене, но так и не смог преодолеть величайшее отвращение к жизни с этой женщиной. В 1703 году Джан Гастоне переезжает в Гамбург, а в 1704 году уезжает в Прагу, где вел разгульную жизнь, играя в азартные игры и злоупотребляя алкоголем. Иногда он возвращался к жене, когда отец требовал зачать наследника.

В 1708 году Джане Гастоне навсегда вернулся во Флоренцию. Он жил уединённо, вдали от двора своего отца, не проявляя никакого интереса к общественной жизни и государственным делам. Любил проводить время в садах Боболи, где с большим усердием ухаживал за растениями и цветами. Граф Сен-Жермен утверждал, что в детстве ночевал в спальне Джан Гастоне, который дал ему хорошее воспитание сначала при своём дворе, а затем в университете Сиены.

В 1713 году, после смерти от сифилиса его старшего брата Фердинандо, Джан Гастоне становится наследным принцем. Великогерцогский род Медичи оказывается на грани исчезновения.

В 1723 г. Джан Гастоне взошёл на тосканский престол. Сам он мало интересовался государственными делами, но удачно подобрал министров, что позволило провести ряд необходимых реформ. В отличие от фанатично религиозного отца, Джан Гастоне с презрением относился к церкви и сильно ослабил её влияние на управление.

Джан Гастоне не изменил своего беспорядочного образа жизни. Летом он жил на первом этаже дворца, зимой его переносили наверх. Его верный любовник и сводник Джулиано Дами выискивал привлекательных юношей (ruspanti) для удовольствий великого герцога. К концу его правления особую пенсию от монарха получали не менее 350 приглянувшихся ему красавчиков. Рассказывали, что во время любовных утех Джан Гастоне настаивал, чтобы его называли не Altezza Reale («ваше высочество»), а Altezza Realona («жирная королева»).

В 1730 году Джан Гастоне растянул лодыжку и слёг в постель, с которой он практически не поднимался до конца жизни. К июню 1737 года он был серьёзно болен, мучаясь от большого камня в мочевом пузыре. 9 июля 1737 года Джан Гастоне скончался. С его смертью пресеклась династия Медичи, правившая Флоренцией более 300 лет. Джан Гастоне был торжественно похоронен в Базилике Сан-Лоренцо, искренне оплакиваемый своим народом.

По условиям Венского мира на тосканском престоле Джан Гастоне сменил Франц I Стефан, бывший герцог Лотарингский. При этом всё движимое и недвижимое имущество династии Медичи, не считавшее государственной собственностью, унаследовала сестра Джан Гастоне, Анна Мария Луиза Медичи, курфюрстина Пфальцская.

Правление

В 1723 году, после смерти отца, Джан Гастоне принимает управление герцогством Тоскана, находившимся в состоянии упадка. Джан Гастоне мало вникал в дела правления, но удачно выбрал министров. Большое влияние на государственные дела получила вдова предыдущего герцога, Виоланта Беатриса. Правительство Джана Гастоне в некоторых отношениях было лучше и определенно более либеральным, чем во времена его отца. Влияние церкви в управлении ослабло.

Там, где Козимо III не скупился в расходах на религиозные цели, Джан Гастоне экономил. Так, были прекращены субсидии духовных лиц, отменены выплаты «Pensions on the Creed» — деньги, которые платили туркам и другим иностранцам, принимающим католичество. Была проведена амнистия, налоговое бремя было облегчено, в частности, отменён обременительный налог на прибыль, были предприняты меры по сокращению государственного долга. Совет четырёх был упразднен и восстановлен старый секретариат. Драконовы законы его отца были отменены. Галилею был возвращён почёт, было разрешено опубликовать произведения Гассенди.

Джан Гастоне был сильно озабочен будущей преемственностью в великом герцогстве. По праву агнатического родства ближайшим его родственником со стороны Медичи был князь Оттавьяно (Оттаяно), однако представители европейских держав в 1731 г. договорились в Вене, что в случае смерти Джана Гастоне великое герцогство перейдет к сыну Филиппа V, Карлосу Пармскому. Он был наполовину итальянцем, а также молодым и белокурым, и произвёл благоприятное впечатление на Джана Гастоне, согласившегося признать Карлоса преемником. Но в результате войны за Польское наследство и последующих династических перестановок, Карлос получил королевство Обеих Сицилий.

Тогда на роль наследника европейские державы выбрали Франца Стефана, мужа габсбургской наследницы Марии Терезии. Такой расклад был выгоден и Австрии, и Франции — двум наиболее могущественным державам континентальной Европы. Дело в том, что герцогство Лотарингское, принадлежавшее предкам Франца Стефана, было оккупировано французскими войсками. Французский король посадил на лотарингский престол своего тестя, бывшего польского короля Станислава Лещинского, а Франца Стефана предложил компенсировать вакантным троном Тосканы. Правительства обеих держав сравнили Лотарингию с Тосканой и нашли их равнозначными с точки зрения территории, населения и хозяйственного развития.

Джан Гастоне негодовал против столь откровенных манипуляций, его не устраивала перспектива перехода Флоренции в руки иностранцев. Однако правительство Тосканы было бессильно противостоять давлению, оказываемому великими державами. Джану Гастоне удалось лишь настоять на том, что Великое герцогство Тосканское никогда не будет включено в состав империи Габсбургов. Наверно, это было самым главным делом его жизни, поскольку оно обеспечило продолжение тосканской государственности и сохранение суверенитета древней Флоренции.

Предки

Предки Джан Гастоне Медичи

Фердинандо I (1549 — 1609) великий герцог Тосканы               Козимо II (1590 — 1621) великий герцог Тосканы                       Кристина Лотарингская (1565 — 1637)                 Фердинандо II (1610 — 1670) великий герцог Тосканы                             Карл II (1540 — 1590) эрцгерцог Австрии               Мария Магдалина Австрийская (1589 — 1631)                         Мария Анна Баварская (1551 — 1608)                 Козимо III (1642 — 1723) великий герцог Тосканы                                   Франческо Мария II (1549 — 1631) герцог Урбино               Федерико Убальдо (1605 — 1623) герцог Урбино                       Ливия делла Ровере (1585 — 1641)                 Виктория Урбинская (1622 — 1694)                               Фердинандо I (1549 — 1609) великий герцог Тосканы               Клавдия Тосканская (1604 — 1648)                         Кристина Лотарингская (1565 — 1637)                 Джан Гастоне Медичи (1671 — 1737)                                           Антуан (1518 — 1562) король Наварры и герцог Вандом               Генрих IV (1553 — 1610) король Франции                       Жанна III (1528 — 1572) королева Наварры               Гастон (1608 — 1660) герцог Орлеана                             Франческо I (1541 — 1587) великий герцог Тосканы               Мария Тосканская (1575 — 1642)                         Иоганна Австрийская (1547 — 1578)                 Маргарита Луиза Орлеанская (1645 — 1721)                                     Карл III (1543 — 1608) герцог Лотарингии               Франциск II (1572 — 1632) герцог Лотарингии и Бара                       Клод Французская (1547 — 1575)                 Маргарита Лотарингская (1615 — 1672)                               Павел фон Зальм (1542 — 1595) граф Зальм               Кристина Зальмская (1575 — 1627)                         Мари Ле Венёр (1550 — 1600)

Литература

• Dominique Fernandez, Le dernier des Médicis. Roman. — Paris: «Grasset», 1994. — ISBN 2-246-48701-3.
• Грин В., Безумные короли. — Ростов-на-Дону: «Феникс», 1997. — ISBN 5-85880-599-X.
• Майорова Е., [www.e-reading-lib.org/bookreader.php/1015413/Mayorova_-_Vokrug_trona_Medichi.html Вокруг трона Медичи]. — М.: «Вече», 2012. — ISBN 978-5-9533-6591-8.

Ссылки

• [www.palazzo-medici.it/mediateca/en/Scheda_Gian_Gastone_de_Medici Джан Гастоне Медичи (на английском)]
• [www.francocenerelli.com/giangast.htm Джан Гастоне Медичи (на итальянском)]
• [www.historia.ru/2011/02/sframeli.htm Сокровища одной династии: меценатство и власть во Флоренции в период правления Медичи]

Отрывок, характеризующий Джан Гастоне Медичи

– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.