Фрегозо, Джано Старший

Джованни ди Кампофрегозо итал. Giano Fregoso<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Дож Генуи
30 января 1447 — 16 декабря 1448
Предшественник:	Барнаба Адорно
Преемник:	Лодовико ди Кампофрегозо
Рождение:	1405(1405) Генуя
Смерть:	1448(1448) Генуя
Место погребения:	церковь Сан-Франческо-ди-Кастеллетто
Отец:	Бартоломео ди Кампофрегозо
Мать:	Катерина Орделаффи
Супруга:	1. Виоланте Брандо 2. Друзиана Сфорца
Дети:	Томмазино, Леонарда, Баттистина, Томмазина

Джованни ди Кампофрегозо (итал. Giano Fregoso; Генуя, 1405 — Генуя, 16 декабря 1448) — дож Генуэзской республики.

Биография

Джованни (Джайано) был сыном Бартоломео ди Кампофрегозо и Катерины Орделаффи (дочери синьора Форли Антонио Орделаффи), родился в Генуе около 1405 года и был племянником дожа Томмазо ди Кампофрегозо. Он получил образование в области политики, литературы, военного дела, а также в управлении торговым трафиком, который семья Фрегозо имела в генуэзских колониях на Востоке.

От имени своего дяди-дожа Джованни воевал между 1436 и 1437 годами в северных областях Республики Генуя, захватил местный замок Вольтаджо (где, в течение неопределенного периода, служил мэром), разбил войска Миланского герцогства герцога Филиппо Мария Висконти и его союзника Барнабы Адорно в Гави.

В 1438 году Джованни поссорился с влиятельным аристократом Джованни Антонио Фиески и был назначен губернатором Корсики, эту должность он занимал в течение шести лет. На Корсике ему пришлось столкнуться с беспорядками, вызванными конфронтацией между местной знатью и генуэзским правительством. В 1438 году Джованни также участвовал в борьбе Рене Анжуйского в союзе с Генуей против короля Альфонсо V Арагонского за корону Неаполитанского королевства.

В декабре 1442 года Джованни вернулся в Геную, чтобы помочь своему дяде, дожу Томмазо, но оказался бессилен против сил Фиески и Адорно, поддержанных миланцами и арагонцами. В результате Томмазо был смещен, и после восьми месяцев правления Правительства восьми Капитанов Свободы новым дожем был избран глава семьи Адорно, исторических врагов Кампофрегозо - Раффаэле Адорно. Джованни нашел убежище на Корсике, но по прибытии на остров обнаружил ситуацию неблагоприятной для него из-за назначения двух новых генуэзских управляющих островом - Антонио и Николо Монтальдо, - которые, по сути, заняли его место. Тем не менее, Джованни решил не сдаваться без борьбы и, собрав силы, попытался договориться с новым губернатором Джованни Монтальдо о разделе Корсики на две части. Соглашение оказалось недолгим: Монтальдо был взят в плен и заключен в тюрьму Лодовико ди Кампофрегозо, братом Джованни, который высадился на острове в 1444 году.

В том же году, по совету своего дяди Томмазо, Джованни подготовил силы для мятежа против Адорно с целью, если это будет возможно, вернуть Томмазо или кого-либо из рода Фрегозо к власти в Генуе. После подписания мирного договора с герцогом Висконти (1444) и переезда семьи Кампофрегозо из Сарцаны в Ниццу Джованни заключил договор (1446) с послами короля Франции Карла VII, который пообещал ему свою поддержку в обмен на экономические привилегии и подчинение Генуи короне. Наиболее благоприятная ситуация для реализации плана Джованни сложилась в январе 1447 года в связи с недовольством народа дожем Барнабой Адорно. В ночь на 29 января Джованни во главе отряда вступил в Геную и занял Палаццо Дукале. После ожесточенных боев с охраной дожа Джованни вынудил Адорно отречься. Утром 30 января, всеобщим признанием, Джованни был избран 31-м дожем республики.

Правление

Дож Джованни должен был немедленно решить вопросы, связанные с исторической враждой его семьи с семьями Адорно и Фиески, но в то же время был вынужден реагировать на проблемы, которые были созданы французским королём Карлом VII как месть за невыполнение соглашения 1446 года, а также арагонцами (союзниками двух предыдущих дожей Раффаэле и Барнабы Адорно) и миланцами. Неблагоприятная ситуация для дожа Фрегозо стала поправляться, как показалось, со смертью Филиппо Мария Висконти (13 августа 1447), которая привела к спорам о преемственности и отвлекла внимание от Генуи. Карл VII жу был больше обеспокоен восстановлением обороноспособности страны и пополнением экономических ресурсов после Столетней войны.

Дож Джованни в этих условиях попытался заключить антиарагонский союз путём брака с дочерью пришедшего к власти в Милане Франческо Сфорца, что позволило Генуе примириться с Миланом и урегулировать территориальные споры. Более сложными было отношения с маркизом Галеотто дель Карретто, маркизом Финале, который неоднократно грабил владения Фрегозо и атаковал несколько городов и территорий, контролируемых Генуэзской республикой. Дож сначала пытался достичь мира путём переговоров, но в итоге был вынужден направить в Финале войска в начале 1448 года - 2 боевых корабля и 8000 солдат под командованием двоюродного брата Джованни Пьетро ди Кампофрегозо. Наступление генуэзцев привело к разрушению Кастель-Гавоне и пожара в столице Финале Финалборго, после чего Карретто капитулировали.

Джованни удалось установить хорошие отношения с Папским государством (папа Николай V происходил из Сарцаны) и особенно с апостольским секретарем Флавио Бьондо. В Генуе дож укрепил городские стены и восстановил крепость Кастеллетто, разрушенную в столкновениях 1436 года. Он даровал новые привилегии торговым компаниям восточных колоний, находящихся под угрозой со стороны турок, готовивших решающее наступление на Константинополь. В 1448 году Джованни сорвал заговор Джованни Антонио Фиески, который планировал при поддержке французского короля сместить дожа: Фиески был обезглавлен, а двое других подозреваемых - Никколо и Баттиста Джустиниани (возможно, поддержанные Альфонсо V Арагонским) - были сосланы. В июле того же года дож купил у своего дяди Томмазо права на Сарцану за 10.000 дукатов.

В сентябре 1448 года Джованни заболел некой "тяжелой болезнью" и умер 16 декабря в Генуе, несмотря на все усилия врачей. Похороны были организованы с помпой в соборе Святого Лаврентия. Останки дожа были захоронены в церкви Сан-Франческо-ди-Кастеллетто (позже снесенной) под мраморным надгробием.

Личная жизнь

От первого брака с Виоланте Брандо (дочери аристократа Франческо ди Брандо) у Джованни было четверо детей: Томмазино (будущий синьор Сарцаны и губернатор Корсики), Леонарду, Баттистину и Томмазину. От второго брака с Друзианой Сфорца он детей не имел.

Библиография

• Sergio Buonadonna, Mario Mercenaro, Rosso doge. I dogi della Repubblica di Genova dal 1339 al 1797, Genova, De Ferrari Editori, 2007.

Отрывок, характеризующий Фрегозо, Джано Старший

– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.