Розати, Каролина

Каролина Розати
итал. Carolina Rosati
Имя при рождении:	Carolina Galletti
Дата рождения:	13 декабря 1826(1826-12-13)
Место рождения:	Болонья, Италия
Дата смерти:	1905(1905)
Место смерти:	Канны, Франция
Профессия:	артистка балета
Гражданство:	Италия Италия
Театр:	Балетные театры Европы

Кароли́на Роза́ти (итал. Carolina Rosati, настоящая фамилия Галлетти (Carolina Galletti), 13 декабря 1826, Болонья — май 1905, Канны) — известная итальянская балерина.

Биография

Выступала в Милане, Лондоне, Париже, Петербурге, пользуясь особенным успехом в балетах «Корсар», «Эсмеральда», «Пахита», «Жизель».

Обучалась в школе при театре «Ла Скала» в Милане, ученица А. Торелли и К. Блазиса. Выступать на сцене начала с ранней юности.

В 1846 году дебютировала в «Ла Скала». В 1847—1848 участвовала в балетных постановках балетмейстера Ж. Перро – «Четыре стихии» Байетти, «Па-де-катр» и «Времена года» Пуни.

В течение нескольких лет 1847—1858, но с перерывами, выступала в Лондоне, в спектаклях балетмейстера П. Тальони: «Теа, или Фея цветов», «Фьорита», «Прима-балерина» и «Зимние развлечения» — ко всем этим балетам музыку сочинил композитор Пуни.

В 1853—1859 — в парижской Опере; участвовала в постановках балетмейстера Ж. Мазилье: «Жовита, или Охотники на буйволов» и «Фонти» (партия Амелия, в которой выступила Розати, признана как одна из лучших её работ), оба балета композитора Т. Лабара; «Марко Спада, или Дочь бандита» Обера; стала самой первой исполнительницей партии Медоры в «Корсаре» А. Адана, балетмейстер Ж. Мазилье (1856). Партия Медоры создавалась для неё, уже ставшей прославленной балериной и получившей известность к этому времени и как исполнительница драматических сцен.

Была приглашена в Россию уже в возрасте 36 лет, и в 1859—1862 гг. выступала в Петербурге на сценах исператорских театров в балетах: «Корсар»; «Газельда, или Цыганы» Пуни (балетмейстер Ж. Перро), в постановках балетмейстера А. Сен-Леона: «Пакеретта» Бенуа, «Грациелла, или Любовная ссора» Пуни, «Meтеора, или Падающие звезды» (другой перевод: Метеора, или Долина звезд) композитора С. Пинто, где она стала второй исполнительцей главной партии Метеоры после Н. К. Богдановой.

Особую роль ей довелось сыграть в истории постановки балета Пуни «Дочь фараона» — и не только потому что постановщик-дебютант М. И. Петипа разработал партию Аспиччии специально для Розати. Позже в своих мемуарах Петипа вспоминал, как он вместе с балериной-бенефицианткой Каролиной Розати добивался у директора Андрея Сабурова постановки первого самостоятельного балета «Дочь фараона». Об этой истории в театральных кругах ходило множество слухов, переросших в анекдоты. Говорили, что в 1862 году балет для бенефиса своей фаворитки Каролины Розати заказал директор императорских театров А. И. Сабуров. И премьера уже была назначена в её бенефис, и уже контракт с ней был подписан. А потом, поостыв к своей пассии, велел довести до сведения Петипа, что нет, мол, у дирекции ни времени, ни денег на столь фундаментальную постановку. Дело кончилось тем, что балерина вместе с начинающим балетмейстером Петипа лично отправилась на квартиру к директору с самого утра; сановник только что встал и встретил нежданных гостей в халате. Растерянный, не успев переодеться, Сабуров сначала принял только Петипа, повторив в который раз, что постановка не состоится, а материальный ущерб будет балерине возмещен. Тогда Петипа предложил начальнику самому сообщить своё решение ожидавшей танцовщице. Та вошла с намерением настаивать на постановке; директор же стоял на своем. В пылу горячих споров халат высокопоставленного чиновника неожиданно распахнулся. Сановник был так смущен этим происшествием, что от смущения деньги на постановку тут же нашёл, а приказ о немедленном начале репетиций был отдан. Однако коварная судьба и тут не устояла, чтобы не учинить неприятностей: Сабуров уступил «при условии, что пятиактный балет хореограф сочинит ровно за шесть недель. Наверное, только от безысходности Петипа дал согласие. Да тут же повздорил с композитором, который в приливе гнева уничтожил клавир. Однако Мариус Иванович унынию не поддался и начал ставить без музыки — её потом пришлось «подгонять» под почти готовые танцы. Но этот балетмейстер свято верил, что музыка существует для танцев, а танцы — для балерины...».

Вот в таких экстремальных условиях был рожден балет, ставший впоследствии мировой классикой.

Премьера балета Пуни «Дочь фараона» (либретто Жюля-Анри Вернуа де Сент-Жорж и самого М. Петипа по новелле «Le Roman de la Momie» Теофиля Готье) состоялась 18 января (по старому стилю 30 января) 1862 года , в Петербурге, на сцене Большого Каменного театра, и в главной партии блистала, как и предполагалось, Каролина Розати. В истории балета она навсегда осталась одной из лучших исполнительниц этой партии. В премьерном спектакле партию рыбака исполнял Лев Иванов, Фараона — Николай Гольц. А партия Конрада стала одной из лучших ролей Мариуса Петипа. Именно ей он и закончил свою балетную карьеру. Так М. Петипа начал балетмейстерскую деятельность. «Дочь фараона» — первый большой балет Петипа, до этого, правда, уже ставившего дивертисменты.

После выступлений в России балерина оставила сцену.

Балетная энциклопедия о Каролине Розати:

По отзывам современников, Р. соединяла в своём танце грацию, возвышенную поэтичность и страстность. Не владея достаточно сильной техникой, была одарённой мимич. артисткой, её драм. талант высоко ценили Т. Готье, Ж. Жанен, А. А. Плещеев».

Карло Блазис, итальянский танцовщик, хореограф, преподававший когда-то в Миланском училище при театре «Ла Скала», где Каролина Розати была его ученицей, а потом, в середине XIX века балетмейстер императорского московского Большого театра и педагог в 1861–1863 гг. в Московском театральном училище, в своей книге «Танцы вообще. Балетные знаменитости и национальные танцы», изданной в 1864 г., отметил балерину, свою ученицу, посвятив ей в разделе «VIII. Иностранные хореографические звезды» главу под названием: «Каролина Розати (из Болоньи)».

Признание

Портрет Розати с обозначением года её дебюта (1854, в действительности дебютировала в 1853), написанный Гюставом Буланже по литографии Пинсона, располагается на фризе Танцевального фойе Гранд-Опера среди других двадцати портретов выдающихся танцовщиц Оперы конца XVII — середины XIX веков.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• [culture.niv.ru/doc/ballet/encyclopedia/046.htm Энциклопедия балета (страница 46)]
• [www.ballet-enc.ru/html/r/rozati.html Розати в Энциклопедии балета (Источник: Балет. Энциклопедия, СЭ, 1981)]

Отрывок, характеризующий Розати, Каролина

Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.