Катастрофа Convair 880 под Плейку

Рейс 700Z Cathay Pacific
Convair CV-880-22M компании Cathay Pacific
Общие сведения
Дата	15 июня 1972 года
Время	13:59 (05:59 GMT)
Характер	Разрушение в воздухе
Причина	Террористический акт (взрыв бомбы)
Место	30 миль (55,5 км) к юго-востоку от Плейку (Республика Вьетнам)
Воздушное судно
Модель	Convair CV-880-22M-21
Авиакомпания	Cathay Pacific
Пункт вылета	Пайя Лебар, Сингапур
Остановки в пути	Донмыанг, Бангкок, Таиланд
Пункт назначения	Кайтак, Гонконг
Рейс	CX700Z
Бортовой номер	VR-HFZ
Дата выпуска	1961 год
Пассажиры	71
Экипаж	10
Погибшие	81 (все)
Выживших	0

Катастрофа Convair 880 под Плейку — авиационная катастрофа пассажирского самолёта Convair CV-880-22M-21 гонконгской авиакомпании Cathay Pacific, произошедшая в четверг 15 июня 1972 года в Республике Вьетнам в 55 километрах юго-восточнее Плейку, при этом погиб 81 человек.

Самолёт

Convair CV-880-22M-21 с заводским номером 22-7-1-53 (53-й по счёту CV-880 из всего 65 построенных) был построен в 1961 году и на период испытаний получил регистрационный номер N8490H. После завершения необходимых проверок, лайнер прошёл перерегистрацию, в результате которой бортовой номер сменился на YV-C-VIA, и был продан в Венесуэлу авиакомпании Viasa, в которую поступил 1 августа 1961 года. Авиалайнер имел наработку 13 295 часов, когда 1 июля 1967 года перешёл к новому владельцу — базирующейся в Гонконге авиакомпании Cathay Pacific, бортовой номер при этом сменился на VR-HFZ. По данным на 11 мая 1972 года, когда в последний раз был получен сертификат технического обслуживания, наработка самолёта составляла 29 139 часов, а на момент катастрофы — 29 434 часа.

При вылете в роковой рейс самолёт имел массу 178 627 фунтов при установленной максимальной взлётной массе 193 000 фунта, а центровка составляла 29,7 % САХ, что также находилось в пределах допустимого. На момент катастрофы лайнер по оценке имел массу около 162 627 фунтов при центровке 29,1 %.

Экипаж

• Командир воздушного судна — 42 года, общий лётный стаж 14 343 часа, в том числе 5261 час на модели Convair 880-22M. Налёт за последние 28 дней — 49 часов.
• Второй пилот — 38 лет, общий лётный стаж 7649 часов, в том числе 2687 часов на модели Convair 880-22M. Налёт за последние 28 дней — 87 часов.
• Третий пилот — 42 года, общий лётный стаж 5783 часа, в том числе 1529 часов на модели Convair 880-22M. Налёт за последние 28 дней — 66 часов.
• Бортинженер — 36 лет, общий лётный стаж 4246 часов, в том числе 2959 часов на модели Convair 880-22M. Налёт за последние 28 дней — 42 часа.

В данном полёте командир также выполнял обязанности пилота-инструктора, проверяя работу второго пилота. На момент происшествия экипаж работал уже 13 часов 35 минут. В салоне находились 6 стюардесс.

Катастрофа

Самолёт выполнял международный пассажирский рейс CX-700Z из Сингапура в Гонконг с промежуточной посадкой в Бангкоке. Первый этап маршрута был совершён без отклонений и рейс 700Z благополучно приземлился в аэропорту Донмыанг. Стоянка в Бангкоке продлилась 55 минут, в течение которых с самолёта сошли 68 пассажиров с багажом, а вместо них сели 35 новых. Также в баки залили 35000 фунтов авиакеросина JT-1. В 04:55 GMT с 71 пассажиром и 10 членами экипажа на борту авиалайнер вылетел в Гонконг. Полёт проходил днём по воздушному коридору Green 67 на эшелоне 290 (8,8 км) значительно выше облаков при хороших погодных условиях. Экипаж вёл обычные радиопереговоры сперва с диспетчерским центром в Бангкоке, а в 05:42 GMT перешёл на связь с центром в Сайгоне. Последнее радиосообщение с самолёта было передано в 05:54 (13:54 местного времени), когда пилоты доложили, что прошли пункт обязательного донесения «PE5» в 05:53 на эшелоне 290 и рассчитывают пройти пункт «XVK» в 06:06. Когда экипаж перестал выходить на связь, в 06:20 диспетчер сам попробовал с ними связаться, но безуспешно. В 06:40 диспетчер в Сайгоне сделал запросы в центры в Бангкоке и Гонконге, не выходил ли с ними на связь рейс 700Z, но результаты также были отрицательными. Тогда в 07:15 была объявлена фаза бедствия, после чего на авиабазу Таншоннят был дан запрос начинать поиски пропавшего рейса. Уже в 07:55 GMT (14:55 местного времени) в Сайгоне раздался звонок, что в 30 морских милях (55,5 км) к юго-западу от города Плейку произошла катастрофа самолёта типа «Конвэйр». Два пилота-вертолётчика добравшись к месту происшествия опознали в ещё горящих обломках пропавший борт VR-HFZ. Также среди пожара были найдены два относительно уцелевших тела, которых доставили в Плейку для исследований.

Позже среди обломков был найден бортовой самописец с уцелевшими записями. Согласно данным с самописца, а также по изучению обломков было установлено, что самолёт следовал со скоростью 310 узлов (574 км/ч) на эшелоне 290 (8,8 км) по курсу 71°, когда в 05:59 GMT (13:59 местного времени), спустя 64 минуты 2 секунды с момента взлёта и спустя 5 минут с последней связи с землёй, фюзеляж неожиданно разорвало на несколько частей, после чего обломки рухнули на джунгли. Все находящиеся на борту 10 членов экипажа и 71 пассажир, то есть всего 81 человек, погибли. Это крупнейшая катастрофа в истории самолёта Convair 880 и в гонконгской авиации. Стоит отметить, что 10 тел, а именно 2 члена экипажа и 8 пассажиров не были найдены, но их также отнесли к погибшим, так как считается, что их вытянуло наружу в момент декомпрессии, когда разрушился фюзеляж.

Расследование

По изучению обломков следователи нашли доказательства, что к катастрофе привёл взрыв бомбы. На нескольких телах пассажиров удалось найти следы воздействия взрывной волны, а одного из пассажиров даже подбросило вверх к потолку. Проведённая рентгеноскопия тел обнаружила в 19 из них металлические фрагменты. Очаг взрыва располагался с правой стороны пассажирского салона у начала крыла. Взрывная волна вырвала куски фюзеляжа на правой стороне, которые ударили в хвостовое оперение, из-за чего то отделилось, тем самым полностью лишив самолёт управления. Наконец взрывом был пробит топливный бак № 3, а находящаяся в нём топливо-воздушная смесь детонировала, после чего уже этот взрыв разорвал фюзеляж и крыло на несколько частей.

Из-за длительного воздействия огня на обломки и тела, следователи не смогли точно определить тип взрывчатого вещества. Однако было отмечено, что оболочка у взорвавшейся в самолёте бомбы была очень тонкой, что резко отличало её от толстой оболочки боевых снарядов и бомб, ведь у последних фрагменты оболочки также служат поражающим фактором, а потому должны иметь высокие кинетическую энергию и проникающую способность. Признаков, что самолёт был поражён ракетой следователи не обнаружили, то есть бомба была заранее пронесена на борт и взорвана уже изнутри.

Причины

Уже через три месяца после катастрофы, 22 сентября 1972 года, вьетнамская комиссия выпустила итоговый отчёт, согласно которому катастрофа произошла из-за мощного взрыва бомбы, находящейся в пассажирском салоне, в результате чего авиалайнер разрушился в воздухе.

Бомба на борт была пронесена в чемодане и спрятана под сидениями в правом ряду. Во взрыве был обвинён полицейский, у которого данным рейсом летели невеста с дочерью. Позже его оправдали за недостаточностью улик.

Литература

• [mid.gov.kz/images/stories/contents/118_en.pdf Cathay Pacific Airways, Convair 880-22M, VR-HFZ, accident, near Pleiku, South Viet-Nam, on 15 June 1972.] (англ.) // ICAO Accident Digest № 20 : ICAO Circular 118-AN/88. — Montreal: Международная организация гражданской авиации, 1974. — January. — P. 122—130.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Convair 880 под Плейку

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему: