Катастрофа Vickers Viscount в Чарльз-Сити

Рейс 20 Capital Airlines
На месте катастрофы
Общие сведения
Дата	18 января 1960 года
Время	22:19 EST
Характер	Отказ двигателей
Причина	Обледенение, ошибка экипажа
Место	7 миль (11 км) восточнее-северо-восточнее Чарльз-Сити, округ Чарльз-Сити (Виргиния, США)
Воздушное судно
Vickers 745D компании Capital Airlines
Модель	Vickers 745D Viscount
Авиакомпания	Capital Airlines
Пункт вылета	Мидуэй, Чикаго
Остановки в пути	Национальный аэропорт, Вашингтон
Пункт назначения	Норфолк
Рейс	CA-020
Бортовой номер	N7462
Дата выпуска	2 февраля 1957 года
Пассажиры	46
Экипаж	4
Погибшие	50 (все)
Выживших	0

См. также: Рейс 20

Катастрофа Vickers Viscount в Чарльз-Сити — крупная авиационная катастрофа, произошедшая ночью в понедельник 18 января 1960 года в округе Чарльз-Сити (штат Виргиния). Пассажирский самолёт Vickers 745D Viscount американской авиакомпании Capital Airlines выполнял рейс из Вашингтона в Норфолк, когда у него отказали все двигатели. Экипаж попытался запустить их, но через некоторое время авиалайнер рухнул на землю и разрушился, при этом погибли все находящиеся на борту 50 человек. За последние два года это была уже четвёртая (и крупнейшая) катастрофа с участием Vickers Viscount данной авиакомпании.

Самолёт

Vickers-Armstrongs Viscount модели 745D (Vickers 745D Viscount) с регистрационным номером N7462 (заводской — 217) был построен 2 февраля 1957 года в Великобритании, а 2 марта продан американской авиакомпании Capital Airlines. Его общая наработка с момента изготовления составляла 9247 часов. Был оснащён четырьмя турбовинтовыми двигателями Rolls-Royce Dart модель 510, оборудованных воздушными винтами Rotol модель R130/4-20-4/12E (лопасти модели RA 25842).

Экипаж

Лётный экипаж (в кабине) состоял из двух пилотов:

• Командир воздушного судна — 50-летний Джеймс Б. Форнэзеро (англ. James B. Fornasero). В авиакомпании Capital Airlines с 1 апреля 1941 года, а 14 февраля 1946 года был повышен до командира судна. Имел действующий сертификат пилота самолётов типа Douglas DC-3, DC-4, Lockheed Constellation и Vickers Viscount. Его общий налёт составлял 20 850 часов, в том числе 3560 на Viscount.
• Второй пилот — 36-летний Филип Х. Каллом—младший (англ. Philip H. Cullom, Jr.). В авиакомпании Capital Airlines с 14 июля 1953 года и имел действующий сертификат пилота Douglas DC-3. Его общий налёт составлял 5215 часов, в том числе 2952 на Viscount.

В салоне работали две стюардессы:

• 26-летняя Дайан М. О'Доннел (англ. Diane M. O’Donnell). В авиакомпании Capital Airlines с 6 марта 1959 года.
• 23-летняя Брижитт Ф. Х. Йордт (англ. Brigitte F. H. Jordt). В авиакомпании Capital Airlines с 25 марта 1959 года.

Катастрофа

В тот день борт N7462 и его экипаж должны были выполнять рейс CA-020 из Вашингтона в Норфолк. Сам рейс 20 начинался в Чикаго, но в Вашингтоне произошла смена самолёта и экипажа. экипаж прошёл предполётный инструктаж, включая информацию о прогнозе погоды, и начал готовиться к выполнению рейса. Всего на борту находились 44 взрослых пассажира и два ребёнка, общим весом около 7260 фунтов (3293 кг), 1047 фунтов (475 кг) груза, 401 фунт (182 кг) водо-метанола и 12 000 фунтов (5443 кг) топлива. Основной рабочий вес самолёта (пустой самолёт + экипаж) был оценён в 40 155 фунтов (18 214 кг), то есть общий взлётный вес рейса 20 по расчётам составлял 60 863 фунта (27 607 кг). Затем этот вес был подкорректирован, с учётом дополнительной стюардессы и служебной почты, и в итоге составил 61 083 фунта (27 707 кг). Максимально допустимый вес для взлёта с полосы 18/36 Вашингтонского аэропорта был определён как 64 500 фунтов (29 257 кг), а максимальный посадочный вес в Норфолке — 60 945 фунтов (27 644 кг), то есть в случае с бортом N7462 его вес был в установленных пределах.

В 21:30 рейс 20 отъехал от перрона и направился к началу полосы 36, а в 21:35 экипаж получил разрешение от диспетчера: Капитал 20, разрешается [следовать] в Норфолкский аэропорт через Спрингфилд, по «Виктор 3» до радиомаяка Брук, далее по плану, сохраняя высоту 5000 фут (1500 м). Прохождение Спрингфилда на [высоте] 3000 фут (910 м); сохранять 3000 до двух минут после Спрингфилда; прохождение Брук на 5000. В 21:40 был выполнен взлёт, после чего экипаж сразу перешёл на частоту диспетчера выхода.

Рейс 20 сперва следовал под контролем радиолокатора аэропорта вылета, а после Спрингфилда перешёл уже под контроль со стороны Вашингтонского центра управления воздушным движением и получил от последнего разрешение подниматься и занимать 8000 фут (2400 м). Затем экипаж получил новое разрешение на следование по воздушному коридору «Виктор 3» до Брука, после по «Виктор 286» до Таппахэннока, после по «Виктор 213» до Хопуэлла, а от него уже прямо на Норфолк, сохраняя при этом высоту 8000 фут (2400 м). Вскоре с самолёта доложили о прохождении Брука в 21:53 и расчётном времени достижения Таппахэннока в 22:02. Диспетчер сообщил, что радарный контроль прекращён, а экипаж должен сохранять связь с Вашингтоном до прохождения Таппахэннока, после чего переходить на связь с центром в Норфолке.

В 22:01 экипаж на низкой частоте сообщил в Норфолк о прохождении Таппахэннока и что рассчитывает достичь Хопуэлл в 22:12. Через четыре минуты, в 22:05 диспетчер в Норфолке дал новое разрешение: Капитал 20, разрешается до дальнего привода Норфолка от Таппахэннока по коридору «Виктор 213» до Хопуэлла, по вектору 140° от Хопуэлла до Дип-Крика и прямо на ближний привод Норфолка. Сохраняйте 8000, связь с Норфолк—радар на [частоте] 118,5 после Хопуэлла. Экипаж подтвердил получение информации; это был последний радиообмен с бортом N7462.

Согласно показаниям очевидцев, четырёхмоторный самолёт на малой высоте сделал два больших круга в левую сторону, всё время снижаясь, при этом у него словно были проблемы с двигателями, так как раза три был слышен шум резкого увеличения мощности, а затем словно выключения двигателей. Последний шум увеличения режима двигателей был слышен примерно в 22:19, а сразу после этого авиалайнер с курсом 183° рухнул в лес на территории округа Чарльз-Сити. Самолёт упал с тангажом 8° и практически без поступательной скорости, почти плашмя, нанизавшись при этом на деревья. Место падения располагалось в 8,4 морских милях (15,6 км) по азимуту 067° от радиомаяка Хопуэлл и в 6,3 морских милях (11,7 км) восточнее осевой линии коридора «Виктор 213». Возникший пожар охватил и уничтожил лайнер. Все 46 пассажиров и 4 члена экипажа на борту погибли, что на то время делало данную катастрофу по масштабам крупнейшей с участием Vickers Viscount. Крупнейшая катастрофа в истории авиакомпании Capital Airlines (до её поглощения, смотри ниже).

Расследование

Изучение обломков

Авиалайнер упал на лес плашмя и практически без поступательной скорости, так как был нанизан на пять деревьев: по два на каждое крыло и ещё одно прошло через хвостовой конус. Столкновение с землёй произошло в полётной конфигурации с убранными закрылками и шасси, все системы управления на борту до столкновения с землёй работали нормальной, признаков пожара на борту во время полёта не найдено, топливные клапаны кольцевания выключены, противообледенительная система не была задействована. Тумблеры противообледенительной системы также находились в выключенном положении.

При обследовании обломков было отмечено, что на обоих левых силовых установках воздушные винты были зафлюгированы, а их лопасти установлены под углом 84,4°, тогда как на обоих правых силовых установках воздушные винты находились в рабочем положении с углом установки лопастей 24—26°. При этом на воздушном винте № 3 (правый внутренний) лопасти были меньше повреждены, нежели на винте № 4 (правый внешний). Таки образом на момент происшествия на полную мощность работал только двигатель № 4, тогда как № 3 ещё не вышел на режим, а оба левых двигателя (№ 1 и 2) не работали. Противообледенительная система всех четырёх двигателей была отключена.

Погодные условия

По данным на 19:00, восточный Мичиган и район озера Эри находились во власти циклона, а его центр продвигался на юго-восток, с понижением давления к юго-восточной Виргинии. Холодный фронт начинался северней Роли (штат Северная Каролина) и достигал Тампы (штат Флорида), тогда как тёплый фронт следовал на север вдоль побережья у границ Виргинии и Северной Каролины. Через три часа, в 22:00 холодный фронт простирался уже между Блэкстоном и Норфолком (Виргиния), а глаз циклона находился о примерно в сотне миль (полторы сотни километров) восточнее залива Делавэр. На основании этих данных Национальная метеорологическая служба составила прогноз погоды для Виргинии, восточного Мэриленда, Делавэра и северо-востока Северной Каролины, согласно которому ожидались облачность с просветами и нижней границей от 100 фут (30 м) до 400 фут (120 м), небольшой дождь, туман, видимость от ½ до 2 миль. Также ожидалось некоторое улучшение погоды после полуночи, но до полуночи в районе прибрежных вод могли быть грозы. Зона обледенения на востоке Западной Виргинии находилась между высотами 4000 фут (1200 м) и 5000 фут (1500 м), а к востоку Северной Каролины повышалась, находясь уже между 8000 фут (2400 м) и 9000 фут (2700 м), после чего понижалась уже до поверхности в районе востока Западной Виргинии. запада Мэриленда и горных регионов Виргинии.

По данным метеослужбы в Норфолке на 21:30, на небе была переменная облачность высотой 700 фут (210 м) и сплошная на 6000 фут (1800 м), видимость в тумане 4 мили (6,4 км). Спусят час, по данным на 22:31, видимость в тумане улучшилась до 6 миль (9,7 км). По данным очевидцев в районе происшествия, на протяжении часа—двух до катастрофы в регионе шёл сильный дождь, иногда с градом, сопровождаемый сильным ветром, а иногда был слышен гром. Экипажи других самолётов сообщали о турбулентности от слабой до умеренной, сильном дожде и тумане. В районе прибрежных вод турбулентность была уже сильной, а также наблюдалось сильное обледенение. Все эти погодные явления соответствовали прогнозу погоды, который получил экипаж перед вылетом из Вашингтона.

Тесты

Полёт проходил в условиях облачности, но экипаж противообледенительную систему не включал. Таким образом получалось, что могло происходить отложение льда на самолёте. Проблема в том, что Vickers Viscount оборудован турбовинтовыми двигателями Rolls-Royce Dart, у которых при попадании внутрь посторонних объектов, включая лёд, может произойти срыв пламени, а значит и остановка двигателя. Согласно данным завода-изготовителя, для срыва пламени, согласно тестам, необходимо попадание внутрь кусков льда весом 3,5—4 фунта (1,5—2 кг), что эквивалентно слою льда толщиной ¼—½ дюйма (1—1½ см), образовавшегося на внутренней части входного направляющего аппарата. Вообще до июля 1958 года минимальная температура включения противообледенительной системы на самолётах Viscount была установлена +5 °C, но после этой даты (в связи с катастрофой во Фриленде) была повышена до +10 °C. Были также внесены изменения в руководства по использованию противообледенительной системы, но как было установлено, Capital Airlines не вносила в правила для пилотов эти изменения, продолжая использовать правила 1957 года.

Действующие правила предусматривали в случае срыва пламени в условиях обледенения требовалось сперва зафлюгировать воздушный винт, а затем перезапустить двигатель, либо сперва опуститься до слоя воздуха с температурой не ниже 0 °C для очистки двигателя от льда, естественно, с включённой противообледенительной системой. Тогда следователи решили проверить, а насколько хватит заряда аккумуляторных батарей. если все четыре двигателя перестанут работать, а их противообледенительная система будет включена. Как показали тесты, в этом случае разрядный ток достигал 500 ампер, а уже через минуту—полторы заряда было недостаточно для нормального перезапуска двигателя. В этом случае двигатели можно ещё запустить, переведя их в режим авторотации, вручную выведя из режима флюгирования. Согласно испытаниям, для такой ситуации чтобы запустить двигатель № 4 скорость нужна была не менее 150 узлов, а для запуска двигателя № 3 — не менее 180 узлов.

Анализ данных

По результатам расследования можно сложить следующую картину событий.

После вылета из Вашингтона «Виккерс» влетел в облака и далее вплоть до занятия заданного эшелона следовал в них. Учитывая показания других экипажей, что вершины облаков достигали 10 000 фут (3000 м), а то и 13 000 фут (4000 м), выходило, что на крейсерской высоте 8000 фут (2400 м) он также попадал в них, а с учётом общего времени полёта находился в них в общей сложности около 10—15 минут. Сама облачность была слоистой, при этом граница верхнего слоя находилась на высоте 6000 фут (1800 м), тогда как нижнего — от 3000 фут (910 м) до 4000 фут (1200 м). В регионе в это время господствовал небольшой, но мощный циклон, который однако находился в стороне, так что полёт в целом проходил при спокойной погоде.

Однако в облаках было обледенение, которое в районе Вашингтона начиналось с высоты 5000 фут (1500 м), а на эшелоне 8000 футов температура воздуха составляла −8 °C. В районе происшествия обледенение наблюдалось на 6000 фут (1800 м), а температура воздуха на 8000 футах составляла −4 °C. Чтобы выйти из зоны обледенения экипажу пришлось бы снижаться ниже 6000 футов, но затем на высоте около 4000 фут (1200 м) он бы влетел уже в другой слой облачности, нижняя граница которого была не выше 400 фут (120 м). Фактические погодные условия при этом располагали к образованию слоя льда на планере.

Можно утверждать, что на борту произошла остановка всех двигателей, а экипаж не включал противообледенительную систему, либо включил, но поздно. Подогрев топлива был отключён, поэтому была версия, что в топливе образовались кристаллы льда из-за попавшей в баки воды, после чего этот лёд забил фильтры, перекрыв поток топлива к двигателям. Но проверка топлива показала, что оно было чистым, без признаков воды, а потому льда в нём образоваться не могло. Но зато лёд мог образоваться на входных направляющих аппаратах, после чего если бы экипаж принял запоздалое решение включить обогрев силовых установок, то подтаявший лёд мог оторваться от корпуса и влететь внутрь двигателей, где привести к срыву пламени. испытательные полёты подтвердили, что такой сценарий вполне возможен.

Последний радиообмен с экипажем был завершён в 22:05 за 14 минут до происшествия и за 40 миль от места катастрофы, при этом экипаж не сообщал ни о каких проблемах. Больше с борта N7462 сообщений уже не было, а значит когда возникла аварийная ситуация, то она потребовала полного сосредоточения внимания экипажа, из-за чего тот даже не стал ни о чём сообщать на землю. Возможно, что экипаж не знал о том, что противообледенительная система должна была быть включена на протяжении всего полёта в условиях обледенения, а потому включил её с задержкой, когда уже успел образоваться слой льда. Этот слой льда с планера и попал в двигатели, в результате чего все четыре двигателя разом остановились. Как показала проверка истории всех «Висконтов», уже были 18 случаев, причём все на разных самолётах, когда во время полёта происходило падение силы тяги на всех четырёх двигателях, но те случаи, к счастью, обошлись без человеческих жертв.

Если бы отказал один двигатель, то самолёт мог продолжать полёт на эшелоне, но в данном случае отказали все двигатели, поэтому экипаж использовал руководство 1957 года и стал снижаться ниже зоны обледенения. Снижение, вероятно, выполнялось со стандартной скоростью 237 узлов, после чего снизившись в зону тёплого воздуха экипаж попытался запустить двигатели, стараясь при этом не терять высоту. Но так как срыв пламени был вызван попаданием льда, а последний продолжал оставаться ещё внутри, то и система продолжала автоматически флюгировать воздушные винты, поэтому экипаж стал пытаться вручную вывести винты на режим авторотации, а также избавиться ото льда хоть в одном из двигателей, задействовав электрический подогрев. Эти действия заняли минуты три, если не больше, а потому аккумуляторы успели разрядиться ниже уровня, необходимого для успешного запуска двигателей. К тому же скорость полёта продолжала снижаться и вскоре была уже недостаточной для сохранения высоты, а потому самолёт стал вновь снижаться.

Тогда экипаж мог попытаться запустить двигатели с помощью авторотации, для чего направил машину на снижение. В этом случае для запуска внешних двигателей (№ 1 и 4) требовалась скорость не менее 150 узлов, а для запуска внутренних (№ 2 и 3) — не менее 180 узлов. Исходя из результатов обследования обломков можно утверждать, что экипаж сумел запустить двигатель № 4. При этом из-за предыдущих неудачных попыток в нём мог скопиться избыток топлива, который затем воспламенился при запуске двигателя, создав взрывоподобный шум, который слышали очевидцы. Лётные испытания свидетельствовали, что если на полную мощность будет работать лишь один из крайних двигателей, тогда как остальные будут зафлюгированы, то возникнет разворачивающий момент, в данном случае влево, при этом сопровождаемый потерей высоты. Свидетели слышали кратковременные шумы увеличения мощности, то есть экипаж пытался запустить двигатели. Следующим двигателем, который удалось запустить, оказался № 3, то есть теперь работали оба правых двигателя.

Самолёт был рассчитан на безопасный полёт, когда работают двигатели только на одной стороне крыла, но экипаж мог для подстраховки снизить их мощность, чтобы снизить разворачивающий момент. При этом командир не учёл, что в процессе запуска двигателей произошла потеря высоты, которую сложно было заметить при ночном полёте в облаках. Когда же экипаж неожиданно увидел перед собой землю, то действуя на уровне инстинкта самосохранения мог резко потянуть штурвалы «на себя», заставив самолёт резко поднять нос вверх. Из-за такого действия машина однако быстро потеряла поступательную скорость, перейдя в режим сваливания, после чего грохнулась вниз прямо на лес.

Причина катастрофы

15 сентября 1961 года был обнародован, а 21 сентября опубликован отчёт, согласно которому причиной катастрофы стало запоздалое включение противообледенительной системы, в результате чего произошла потеря тяги во всех двигателях, а затем закончилась и электроэнергия, необходимая для нормального управления воздушными винтами и перезапуска двигателей для продолжения нормального полёта.

Последствия

См. также: Катастрофа Vickers Viscount во Фриленде, Столкновение над Брансуиком и Катастрофа Vickers Viscount в Чейсе

Прежде всего стоит отметить, что за последние два года это была уже четвёртая (и крупнейшая) катастрофа с участием Vickers Viscount авиакомпании Capital Airlines, что привело к значительному подрыву доверия к последней. Помимо этого, Capital была подвергнута критике, что будучи одним из основных операторов самолётов Vickers Viscount она тем не менее не доводила своевременно до своих экипажей информацию о всех изменениях в руководстве по лётной эксплуатации самолёта. Уже в мае 1960 году данная авиакомпания исключила из своего парка все «Висконты», а опасность банкротства была уже очевидной. Тогда она согласилась на слияние со своим главным соперником — United Airlines, что и было завершено 1 июня 1961 года, после чего последняя стала крупнейшей авиакомпанией в стране.

Катастрофа рейса 20 показала всю опасность обледенения для газотурбинных двигателей, что возможен одновременный отказ сразу всех двигателей, тем самым создавая аварийную ситуацию, с которой экипаж может не справиться. В результате были начаты дополнительные исследования по вопросам защиты двигателей от этого фактора. Была изменена и сертификации противообледенительных систем, а современные двигатели, в том числе и на Boeing 777, стали рассчитываться на одновременное попадание всего льда, скопившегося на входном направляющем аппарате. Также изменили системы автоматического флюгирования воздушных винтов.

Сам Vickers Viscount был первенцем турбовинтовой авиации, которая в эти годы ещё только начинала занимать свои позиции в гражданской авиации, но их омрачала серий происшествий. Ведь газотурбинные двигатели (турбовинтовые и турбореактивные) радикально отличались от поршневых, которые в свою очередь применялись ещё на самолётах братьев Райт и в результате совершенствования на протяжении последующего полвека стали достаточно надёжны и относительно неприхотливы ко многим факторам. Газотурбинные двигатели были совсем иными. Их открытый газовоздушный тракт был уязвим к попаданиям в него посторонних предметов, например льда, а потому защиты, которая применялась ещё на поршневых двигателях, в данном случае было уже недостаточно. Ещё одним фактором стало то, что турбовентиляторные двигатели развивали более высокие частоты вращения, а вращающийся на таких оборотах винт, находящийся в режиме авторотации, создаёт гораздо большее аэродинамическое сопротивление, по сравнению с винтами поршневых двигателей. Это также потребовало дополнительных исследований, на сей раз для изучения управляемости самолётом в данной ситуации.

Литература

• [specialcollection.dotlibrary.dot.gov/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+709) CAPITAL AIRLINES, INC., VICKERS-ARMSTRONGS, VISCOUNT, N 7462, NEAR CHARLES CITY, VIRGINIA, JANUARY 18, 1960] (англ.). Совет по гражданской авиации (20 September 1961). Проверено 21 июня 2015.

Ссылки

• [www.mlive.com/news/muskegon/index.ssf/2010/01/looking_back_muskegon_pilots_a.html Looking Back: Muskegon pilot, 49 passengers and crew perish in 1960 airliner crash] (англ.). MLive.com (18 January 2010). Проверено 21 июня 2015.
• [www3.gendisasters.com/virginia/3863/holdcroft,-va-airliner-crash-kills-fifty,-jan-1960?page=0,0 Holdcroft, VA Airliner Crash Kills Fifty, Jan 1960] (англ.). GenDisasters. Проверено 21 июня 2015.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Vickers Viscount в Чарльз-Сити

– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…