Крестово-купольный храм

Кресто́во-ку́польный храм (в литературе также встречается вариант написания «крестовокупольный») — архитектурный тип христианского храма, сформировавшийся в Византии и в странах христианского Востока в V—VIII вв. Стал господствующим в архитектуре Византии с IX века и был принят христианскими странами православного исповедания в качестве основной формы храма. В классическом варианте представляет собой прямоугольный объем, центр которого разделен 4 столбами на 9 ячеек. Перекрытием служат крестообразно расположенные цилиндрические своды, а над центральной ячейкой, на подпружных арках, возвышается барабан с куполом.

Формирование крестово-купольного типа

На смену древнейшим христианским храмам, строившимся в виде базилик, начиная с V века стали появляться центрические церкви, увенчанные куполом. Ранее центрические постройки разнообразных форм (круглые, граненые, крестообразные и др.) возводились как крещальни (баптистерии) и мартирии (от лат. martyr) — постройки, отмечавшие места важнейших евангельских событий, а также места погребения мучеников. Самый известный мартирий — ротонда над Гробом Господним в Иерусалиме. Таким образом первоначально функции центрических купольных сооружений и храмов-базилик, в которых совершалась литургия, четко различались.

Формирование крестово-купольного типа храма происходило на протяжении V—VIII вв. Постепенно именно центрический, а не базиликальный тип храма стал преобладающим в восточной части христианского мира. Купол стал важнейшим элементом архитектуры византийского храма. Второй важнейшей особенностью сделалось крестообразное пространство интерьера. Однако, прежде чем крестово-купольный тип храма появился в законченном виде, было создано множество разнообразных центрических построек, благодаря которым можно увидеть, как интенсивно шёл процесс осмысления образа христианского храма.

С одной стороны, центрические храмы сформировались на основе раннехристианских мартириев. С другой стороны, сам старый тип храма-базилики подвергся трансформации и был соединен с куполом.

Центрические храмы, возникшие на основе мартирия

Центрические христианские постройки опирались на богатые традиции римской архитектуры, достигшей в возведении купольных сооружений большого совершенства (мавзолеи, залы дворцов, помещения терм и иные постройки). Великим купольным сооружением Рима был Пантеон. В восточной половине Римской империи, где процесс формирования центрических храмов шёл особенно интенсивно, христианская архитектура могла опираться на опыт местных языческих святилищ, в частности на шестигранный двор в храме Баальбека.

Центрические постройки Палестины IV века, возведенные при Константине Великом на местах земной жизни Иисуса Христа представляли собой простые ротонды или октогоны (восьмигранники) без апсиды и дополнительных пристроек. Со временем у них появилась апсида, функция которой первоначально не обязательно совпадала с алтарем храма. В апсиде могли совершать начальную часть литургии с чтением Евангелия, а Евхаристия совершалась в центре здания под куполом. Со временем ротонды дополнялись пристройками, например, помещениями для паломников, посещавших святые для христиан места.

• В этом процессе важную роль играла архитектура Сирии, давшая многочисленные примеры центрических церквей.

В Антиохии Сирийской — одном из важнейших центров раннего христианства — была своя яркая архитектурная школа. Антиохийские зодчие возводили здания подобного типа ещё для римских императоров (Дворец Диоклетиана в Сплите). В самой Антиохии по заказу Константина был построен так называемый «Золотой октогон».

Приблизительно в VI веке сформировался тип октогона, вписанного в прямоугольный или квадратный план. К угловым граням октогона примыкали полукруглые ниши, занимавшие углы прямоугольника. К такому типу относились храм св. Георгия в Эзре (515 г) и гробничная церковь в Русафе (на месте погребения мученика Сергия). Кафедральный собор в Босре (512 г) представлял в плане квадрат с вписанной окружностью. В свою очередь центр этой ротонды, ограниченный колоннами, имел форму квадрифолия. Таким образом средняя часть интерьера имела форму креста-четырёхлистника, увенчанного куполом. Внешняя часть ротонды образовывала круговой обход, а с востока примыкали алтарные помещения.

Размеры этих храмов были столь велики, что чаще всего их нельзя было перекрыть каменным куполом. Кровля делалась деревянной. В отличие от римских ротонд с каменными куполами покоящимися на толстых стенах, сирийские храмы имели тонкие стены и сложное пространственное решение. Только некоторые подобные постройки имели каменное перекрытие, что вызывало восторг современников. Таким был храм в Эдессе VI века, возможно также храм в Эзре.

Особой постройкой был грандиозный ансамбль монастыря преподобного Симеона столпника (Калат-Семан), построенный в 476—490 гг. Он, представлял собой крест, образованный четырьмя сходящимися к центру базиликами, восьмигранное пространство между которыми было перекрыто деревянным шатром, под которым стоял каменный столб-башня — место аскетического подвига преп. Симеона.

• Более редкими были примеры центрических храмов на западе средиземноморья.

Огромный храм Сан-Лоренцо в Милане, построенный во второй половине IV века, несмотря на перестройку в XVI столетии, в целом сохранил свои формы. Они не характерны для римских мартириев. Сан-Лоренцо скорее имеет аналогии в антиохийской архитектуре. Пространство построено очень сложно. Внешние стены имеют квадратный план с выступающими по сторонам плоскими полукружьями. Внутреннее подкупольное пространство имеет аналогичную форму квадрифолия, состоящего из квадрата с округлыми выступами. Основание купола было восьмигранным. В настоящее время храм венчает купол XVI столетия, первоначальное перекрытие могло быть деревянным, так как стены здания очень тонки. Круговой обход храма сделан двухэтажным, то есть храм имеет хоры. Церковь совмещала в себе функции придворного храма и усыпальницы (отсюда тип мартирия, хотя для самих погребений имеются специальные пристроенные к зданию капеллы).

• В VI веке были построены два великолепных храма связанных непосредственно с архитектурой столицы — Константинополя.

Первый из них — Церковь Святых Сергия и Вакха, построенная в Константинополе в 527—529 гг. Юстинианом Великим. Храм являлся одновременно и мартирием (местом хранения мощей этих святых), и храмом для общественного богослужения. Его архитектурное решение основывается на уже существовавшем опыте подобных построек. В плане храм представляет собой квадрат с вписанной окружностью — подкупольным пространством. Купол несут восемь опор, между которыми сделаны ниши-экседры. По углам они полукруглые, а по сторонам света — прямоугольные. Храм имеет внутренний круговой обход с хорами.

Позднее по образцу этого столичного храма была возведена знаменитая церковь Сан-Витале в Равенне (527—548). Итальянский город был в то время возвращен Византийской империи, и постройка нового храма знаменовала победы Юстиниана на её западных границах. Церковь имеет форму двух восьмигранников, вписанных один в другой. Грани внутреннего восьмиугольника прорезаны полукруглыми экседрами. Алтарная апсида соединена с подкупольным пространством длинным прямоугольным проходом. Круговой обход храма также двухэтажный (с хорами). В отличие от превращенного в мечеть константинопольского прототипа Сан-Витале сохранила почти все своё мозаичное убранство.

Постройки Юстиниана подвели итог поискам формы купольного храма на основе типа мартирия. В них в полноте можно увидеть новое понимание архитектуры храма и особое византийское чувство пространства. Купол как бы парит над храмом. Несущие конструкции не вызывают ощущения тяжести. Тектоничность здания не подчеркивается, а напротив скрывается. Все выглядит легким и невесомым. Стены и колонны не поднимаются от пола вверх, а воспринимаются скорее спускающимися сверху, с небес. Эти образные черты во многом будут справедливы для всех последующих византийских церквей.

Перечисленные в этом разделе постройки не привели непосредственно к созданию крестово-купольного храма. Мотив креста в них встречается редко, как правило в форме квадрифолия. Но в них ярко выразилось желание создать именно центричный купольный храм, способный заменить тип базилики.

Превращение базилики в купольный храм

Вторым важным процессом было видоизменение базиликального типа. Именно этому процессу принадлежит решающая роль в создании крестово-купольного типа храма, во многом сохранившего структуру базилики — деление интерьера на нефы. Здесь ведущая роль принадлежала Константинополю — столице Византии. Уже в IV веке в Константинополе был построен храм Апостолов, представлявший собой крестообразно соединенные базилики. По его образцу были построены некоторые храмы VI века, в том числе храм Иоанна Богослова в Эфесе представлявший собой крест с удлиненным западным концом. Его интерьер был разделен на квадратные ячейки, завершенные шестью куполами.

Попытки соединить тип базилики с купольным завершением делались начиная с V века. К ним относятся базилика «В» в Филиппах в Греции, церковь в Майа-фаркине в Малой Азии, а также монастырские церкви Египта.

Храм монастыря Алахан (современная Турция), построенный во второй половине V века, представлял собой трехнефную базилику, завершенную не сохранившимся деревянным куполом пирамидальной формы. В западной части нефы разделены каменными столбами, а восточнее, по бокам от подкупольного пространства двухъярусными аркадами на колоночках. Благодаря этому в интерьере наметилось и поперечное движение, что в будущем привело в образованию подкупольного креста.

В VI веке подобные постройки стали многочисленны.

Величайшим храмом, в котором совместились базиликальный план и венчающий огромное пространство купол, стал Софийской собор Константинополя, возведенный в 532—537 гг. В нём — самой яркой и грандиозной постройке эпохи Юстиниана Великого — удивительно полно воплотилось и христианское миропонимание и эстетическое чувство византийских зодчих. Огромное пространство среднего нефа перекрыто господствующим над всем куполом и благодаря поддерживающим его полукуполам имеет продольную ориентацию. Над боковыми нефами и нартексом вокруг подкупольного пространства проходит обход — хоры. Пространство боковых нефов и хор отделено от центра храма двумя ярусами аркад, над которыми стоят люнеты боковых стен, прорезанные окнами. Между ними также возникает поперечная перекличка, хотя крест в интерьере храма ещё никак не намечен..

Церковь Карс-ибн-Вардан (Сирия, 564 г.) во многом повторяет замысел Софии, хотя и в скромном масштабе. В ней части боковых нефов, отделенные от подкупольного пространства аркадами, сильнее связаны именно с центральной частью храма. Они обособляются от продольного движения нефов. Этому способствуют арки, переброшенные от аркад к внешней стене поперек боковых нефов.

Церковь Успения в Никее (VII — начало VIII века, разрушена во время греко-турецкой войны 1917—1922 гг.) уже имела ясно выявленный в интерьере подкупольный крест с короткими одинаковыми рукавами. Он образован благодаря тому, что отделяющие боковые нефы аркады отодвинуты дальше от центра здания. Из-за этого стали открытыми мощные несущие купол столбы, которые прежде скрывались от глаз за легкими аркадами.

Ещё одним примером трансформации базилики в крестово-купольное сооружение является храм Климента в Анкаре датируемый очень широко V—IX вв. В нём подкупольный крест также имеет очень короткие ветви (они перекрыты даже не сводами, а узкими арками), но отделенные аркадами боковые и западное пространства гораздо сильнее связаны именно с центральным крестом, они становятся его продолженнием. Это подчеркивает и особая форма столбов, несущих аркады. Они имеют прямоугольную в сечении форму и развернуты так, что поддерживают движение каждой ветви креста от центрального пространства к краям храма. Очень крупным храмом этого типа, является собор Софии в Фессалониках, построенный между 690 и 730 гг. Его интерьер также состоит из подкупольного креста и отделенных аркадами обходов с хорами. Здесь необычно устроены массивные столбы, на которых держится купол и примыкающие своды рукавов креста. Они прорезаны проходами, зрительно разделяющими их на более узкие опоры. Возникновение этих проходов указывает на постепенное превращение подкупольного пространства в трехнефное. Боковые же нефы, отделенные аркадами, остаются обособленными от центрального крестообразного интерьера и служат обходом вокруг него.

Несколько иначе превращение базилики в крестово-купольный храм можно увидеть в Храме Марии в Эфесе (VI век). Это трехнефная базилика, в которой боковые нефы не имеют над собой хор и перекрыты простыми цилиндрическими сводами. Но пространство центрального нефа, увенченное куполом, имеет легкую крестообразность благодаря выделению боковых подпружных арок. Они намечают короткие боковые ветви креста. Перекливаются и стоящие напротив друг друга аркады так же, как в храме Карс-ибн-Вардан.

Почти одновременно с Софийским собором была построена константинопольская церковь Святой Ирины. Первоначально она имела близкую к описанной выше структуру, с той разницей, что боковые нефы имели хоры. Но перестройка 740 года сильно изменила характер интерьера храма, сделав его совершенно крестово-купольным. Вторые ярусы боковых аркад были разобраны, пространства боковых нефов (точнее хор над ними) слились с подкупольным. Подпружные арки, несущие купол, теперь плавно перетекали в боковые цилиндрические своды. Получилась композиция из четырёх рукавов креста, завершенных расходящимися на четыре стороны сводами. Теперь рукава креста доходили до наружных стен храма, охватив весь интерьер. Они заканчивались не аркадами, а стенами храма, прорезанными окнами. Удлиненной сделана западная часть храма..

Аналогично в форме креста были решены интерьеры храмов св. Тита в Гортине (Крит) и Катаполиани в Паросе (Кикладские острова).

Похожие формы храмов встречаются и в более позднее время. Храм в Дере-Агзы (Малая Азия) IX века также имеет в нижнем ярусе три нефа с аркадами по бокам подкупольного пространства, а на уровне хор ясную крестово-купольную форму. Аналогично решен и собор св. Софии в Бизи (Визе) IX в.

А. И. Комеч отмечает, что прослеживаемая по перечисленным памятникам эволюция типа храма не являлась причиной возникновения крестово-купольного типа, так как последний встречался уже в V веке (храм Осиос Давид в монастыре Латому в Салониках). Скорее, уже существовавший тип крестообразного храма влиял на изменение более традиционного типа базилики в VI—IX вв.

Крестово-купольные храмы Закавказья

Армения

Уже в VI—VII вв новый тип храма был воспринят и развит в архитектуре Армении. В это время были построены соборы в Эчмиадзине (Вагаршапате), Цроми, Мрене и Талине. В них произошло важное видоизменение типа: стены рукавов креста превратились в тонкие столбы. Благодаря этому исчезли, соединившись с подкупольным пространством, угловые помещения храма. Получился цельный и уравновешенный интерьер, разделенный на три нефа тонкими столбами. Трехчастный алтарь, состоящий из примыкающих к наосу апсид, слился с пространством храма. Собор Эчмиадзина (в основном сохранивший формы VI века) имеет ещё одну особенность. К его стенам со всех сторон примыкают апсиды, служащие полукруглыми завершениями ветвей креста.

Кроме того, именно в Армении, а также Грузии, стали распространёнными крестово-купольные храмы в плане напоминающие трех- или четырёхлистник и называющиеся соответственно триконхами и тетраконхами. Их интерьер не расчленен столбами и не разделен на нефы. Цельное пространство имеет форму креста с округлыми концами. Крест образован четырьмя апсидами, сходящимися к подкупольному пространству. Угловые помещения храма полностью отделены от основного пространства интерьера. Иногда западная ветвь креста остается прямоугольной (храмы триконхи). Внешне такие храмы чаще всего сохраняют прямоугольную форму, так как полукружья апсид утоплены в плоскости фасадов, завершенных треугольными фронтонами. Однако благодаря глубоким нишам, прорезающим фасады по бокам от апсид, их форма видна отчасти и снаруже здания.

В VII веке в Эчмиадзине (Вагаршапате) было построено два храма в честь почитаемых святых дев и мучениц Рипсимэ и Гаянэ. Храм святой Гаянэ относится к первому варианту, в нём интерьер членится тонкими столбами, несущими купол и своды. Хотя храм имеет похожий на базилику вытянутый план, но внешне в нём хорошо видна крестообразная форма здания в целом, завершенная на средокрестии куполом.

Второй храм, в честь святой Рипсимэ, является типичным тетраконхом. Для него характерно единство крестообразного интерьера и замкнутость угловых помещений.

Уникальным храмом был дошедший до нашего времени в руинах собор Звартноц. В плане он состоял из ротонды с вписанным внутрь тетраконхом. По современным реконструкциям храм имел красивую трехъярусную форму.

В более позднее время развитие армянской архитектуры было связано с новым царством со столицей в Ани. Типология храмов основывалась на традициях VII века и сохраняла своё многообразие. Так собор Ани, построенный в 989—1001 гг, относится к числу купольных базилик с выраженной крестообразностью пространства.

Грузия

Грузинский монастырь Джвари в Мцхете известен своим великолепным собором, возведенным в 590—604 годы. Джвари относится к типу тетраконха. Однако внешне округлая форма ветвей креста менее скрыта, чем в подобных постройках Армении. В храмах данного типа для перехода к барабану купола использовались не паруса, а тромпы. Повторением Джвари стал Атенский Сион, сохранивший внутри роспись 1080 года.

Тип тетраконха в разнообразных его вариантах стал в Грузии очень распространённым.

Храм в Ниноцминде середины VI века, сохранившийся в руинах, имел восьмилепестковый план. По сути это тетраконх, угловые помещения которого имеют снаруже полукруглую форму и также соединяются с подкупольным пространством.

Меньшие размеры имеет церковь Кветера первой половины X века, но она хорошо сохранилась до нашего времени. Её внешний облик определяется красивыми очертаниями полукруглых апсид и цилиндрического барабана. В других случаях зодчие предпочитали вписать полукружья апсид в прямоугольный или крестообразный план.

Так решен собор Никорцминда, возведенный в 1010—1014 гг. У него подкупольное пространство шестигранной формы. К нему примыкают пять апсид: одна — алтарная — с востока, а остальные по две по бокам храма. Западная ветвь креста была сделана прямоугольной.

Но тетраконхи не были единственным вариантом храма. Большие соборы чаще решались в форме столпных храмов.

Главный собор Грузии — Светицховели — был построен в 1010—1029 гг. Он решен в виде трехнефного храма с рядами столбов в интерьере, но в отличие от собора Эчмиадзина имеет сильно вытянутые с запада на восток пропорции. В нём нет аллюзии на тетраконх. Здесь больше сходства с собором Ани, имеющим такой же вытянутый базиликальный план. Интересной особенностью обладают несущие купол столбы. С внутренней стороны они имеют большее число уступов, как бы обступая подкупольный квадрат.

В некоторых соборах трехнефный интерьер с тонкими столпами дополняется апсидами, завершающими не только восточную, но и боковые ветви креста. Это придает храмам сходство с триконхами. Примерами такого рода, могут служить монастырский храм в Ошки, построенный между 963 и 973 годами,храм Баграта в Кутаиси и церковь Св. Георгия в Алаверди первой четверти XI века.

Крестово-купольные храмы в архитектуре Византии

C VII века архитектура Византии вступила во временный период упадка. Преобладающими стали небольшие и упрощенные по формам постройки. Тем не менее, предпочтение отдается именно крестово-купольному типу храма. Примерами подобных провинциальных по сути построек, лишённых изысканности, являются церковь Бююкаде близ Амасры (начало VIII века), собор в Эрегли (побережье Мраморного моря, IX век), храмы Херсонеса IX—X вв.

В этих церквях преобладает массивность стен и столбов, сменившая зрительную легкость ранних византийских построек. Алтари делаются трехчастными, состоящими из трех апсид, что указывает на усиление роли проскомидии в последовании литургии. Для проскомидии предназначалась одна из боковых апсид.

Предпочтение именно крестово-купольного типа другим не могло быть связано с практическими целями. Подобные храмы отчасти были менее удобны, чем базилики. Их ценность состояла прежде всего в глубокой символической насыщенности.

Македонский ренессанс

Новый расцвет строительства, равно как и всех видов искусства, начался в IX—X вв. На протяжении последующих нескольких столетий в Константинополе было построено множество церквей, в которых вновь проявилась изысканность стиля и столичная роскошь. В настоящее время от построек Византийской столицы сохранилась лишь ничтожно малая часть. Зато до нашего времени дошли восторженные описания современников.

Начиная с этого времени крестово-купольный тип храма (в разных его вариантах) является главным в архитектуре Византии. Другие типы являются редкими исключениями.

Так, при императоре Василии I (867—886) (Македонская династия) в Большом императорском дворце была возведена церковь Неа (Новая базилика). Вероятнее всего, это был именно крестово-купольный храм или купольная базилика. По сохранившимся сведениям церковь имела пять куполов, что в будущем послужило примером для многочисленных повторений.

Храм на 4 колоннах

Хотя уже в VII—VIII вв появились церкви, купол и своды которых поддерживались четырьмя колоннами, именно теперь этот изящный вариант стал наиболее распространённым. Его примером служит сохранившаяся церковь Богоматери монастыря Липса (908 год). В её интерьере колонны превратились из декоративного в основной конструктивный элемент. Они несут арки, поддерживающие своды и купол. Угловые ячейки храма сливаются с центральным крестообразным пространством, благодаря чему интерьер приобретает зальный характер.

Так как наос храма приобрел единое прямоугольное пространство, между ним и апсидами потребовалось дополнительное расширяющее алтарь помещение — вима. В храмах этого типа невозможно было устроить хоры так, как это делалось в ранней византийской архитектуре. Хоры, если они устраивались, занимали теперь незначительное пространство в западной части храма над нартексом.

В 930 году императором Романом Лакапином (Лекапеном) был построен двухэтажный храм Мирелейон. И нижний и верхний храмы относились к типу храма на четырёх колоннах. Нижний перекрыт цилиндрическими сводами на арках, а верхний куполом на барабане. Переход к круглому барабану осуществлялся через паруса. Хотя тонкие колонны делали весь интерьер легко обозримым, но на уровне сводов сохранялась иерархия центральных и боковых частей здания. Центр здания завершен высоким куполом, ветви креста — сводами, заканчивающимися на уровне основания барабана купола, а угловые части ещё более низкими сводами на невысоких арках.

Помимо крестово-купольных храмов на четырёх колоннах строились центрические купольные храмы и иной типологии. Например, собор (кафоликон) монастыря Осиос Лукас в Фокиде (Греция). Центральная часть интерьера кафоликона представляет собой квадратное в плане помещение. На его углах перекинуты тромпы, несущие барабан с куполом. Однако благодаря примыкающим к подкупольному пространству боковым компартиментам интерьер все равно имеет заключённый в себе крест.

Византийские храмы далеко не всегда имели выразительный внешний облик. Внешняя грузность форм искупалась красотой интерьера, на решение которого зодчие и обращали своё пристальное внимание.

Пребывая внутри крестово-купольного храма человек не был побуждаем к движению вперед, как это было в горизонтально ориентированных базиликах. Формы здания не восходили снизу, выстраиваясь одна над другой, но как будто спускались сверху вниз: от небес к человеку. Восторженное описание своих ощущений оставил патриарх Фотий, писавший о Фаросской церкви Константинополя: «…все кажется пребывающим в волнении (экстазе), и сама церковь представляется как бы вращающейся. И зрителю, побуждаемому к постоянному движению и круговращениями, и поворотами во всех направлениях, разнообразием предлагаемых ему видов и перспектив, представляется, что его собственное переживание переместилось в церковь».

Крестово-купольные храмы Древней Руси

Древнерусская архитектура в основном представлена именно церковными постройками, среди которых крестово-купольные храмы занимают господствующее положение. На Руси получили распространение не все варианты этого типа, но постройки разных периодов и разных городов и княжеств Древней Руси образуют собственные оригинальные интерпретации крестово-купольного храма.

Ссылки

[slovari.yandex.ru/~книги/Словарь%20изобразительного%20искусства/Крестово-купольные%20храмы/ Комеч А. Храм на четырех колоннах и его значение в истории византийской архитектуры](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня))

Отрывок, характеризующий Крестово-купольный храм

После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.