Кэмерон, Саймон
Поделись знанием:
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
| Саймон Кэмерон Simon Cameron 
| ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 4 марта 1867 — 12 марта 1877 | ||||
| Предшественник: | Эдгар Коуэн[en] | |||
| Преемник: | Дж. Дональд Кэмерон | |||
| ||||
| 5 марта 1861 — 14 января 1862 | ||||
| Президент: | Авраам Линкольн | |||
| Предшественник: | Джозеф Холт | |||
| Преемник: | Эдвин Стэнтон | |||
| ||||
| 4 марта 1857 — 4 марта 1861 | ||||
| Предшественник: | Ричард Бродхед[en] | |||
| Преемник: | Дэвид Уилмот[en] | |||
| 13 марта 1845 — 4 марта 1849 | ||||
| Предшественник: | Джеймс Бьюкенен | |||
| Преемник: | Джеймс Купер[en] | |||
| Рождение: | 8 марта 1799 Мэйтаун[en], округ Ланкастер, Пенсильвания, США | |||
| Смерть: | 26 июня 1889 (90 лет) Мэйтаун[en], округ Ланкастер, Пенсильвания, США | |||
| Дети: | Джеймс Дональд Кэмерон | |||
| Партия: | Республиканская партия США | |||
Саймон Кэмерон (англ. Simon Cameron, 8 марта 1799, Мэйтаун[en], округ Ланкастер, Пенсильвания — 26 июня 1889, Мэйтаун[en], округ Ланкастер, Пенсильвания) — американский политик, сенатор от штата Пенсильвания, военный министр в администрации президента Линкольна в начале Гражданской войны в США.
Содержание
Биография
Ранние годы
Родился 8 марта 1799 года в Мэйтауне, Пенсильвания. Рано осиротев, изучил типографское дело, затем стал журналистом и редактором, в 1824 году купил собственную газету в Гаррисберге (Пенсильвания), а с 1825 по 1827 год был официальным печатником штата Пенсильвания, занимал должность генерал-адъютанта Пенсильвании. Впоследствии Кэмерон выкупил земли и построил несколько участков железной дороги, которые по истечении времени вошли в сеть Northern Central Railway. Занявшись политикой, он примкнул сначала к вигам, затем перешёл в Демократическую партию[1]. В 1838 году Кэмерон был назначен главой комиссии по рассмотрению претензий племени Виннебаго в рамках договора 1837 года[2].
Политическая карьера
Впервые пройдя в Сенат, Кэмерон занял кресло, освободившееся после отставки Джеймса Бьюкенена, и представлял Пенсильванию с 13 марта 1845 по 4 марта 1849 года. Вторично был избран в Сенат уже от Республиканской партии и представлял свой штат с 4 марта 1857 по 4 марта 1861 года[3].
Кэмерон перешёл к республиканцам после двух неудачных попыток переизбрания в Сенат от Демократической партии в 1849 и 1855 годах, и впоследствии больше не изменял партийных предпочтений. На конвенте Республиканской партии в 1860 году он поддержал выдвижение Авраама Линкольна кандидатом республиканцев на президентских выборах в обмен на обещание включить его в состав кабинета и получил кресло военного министра. В 1862 году оставил должность из-за обвинений в коррупции, непотизме, некомпетентности и был назначен послом США в России[4]. Преемник Кэмерона на посту военного министра Эдвин Стэнтон получил своё назначение 11 января 1862 года, затем Палата представителей США по итогам проведённого парламентского расследования вынесла Кэмерону порицание в связи с его деятельностью в военном ведомстве, и 8 ноября 1862 года тот ушёл в отставку с посольской должности[5].
Вновь избран в Сенат и представлял Пенсильванию с 4 марта 1867 по 12 марта 1877 года, когда ушёл в отставку. В 40-м и 41-м Конгрессе возглавлял Комитет по сельскому хозяйству, в 42-м, 43-м, 44-м и 45-м Конгрессе — Комитет по международным отношениям. После отставки отошёл от активной политической деятельности, много путешествовал. Умер 26 июня 1889 года неподалёку от Мэйтауна, похоронен в Гаррисберге (Пенсильвания)[6].
Семья
Родители Саймона Кэмерона — Чарльз Кэмерон и Марта Кэмерон, урождённая Пфоутц (Martha Pfoutz). Жена — Маргарет Брю (Margaret Brua), среди пятерых детей Кэмерона наиболее известен Джеймс Дональд, военный министр в администрации президента Гранта[7].
В массовой культуре
Наибольшую известность получило многократно цитируемое в разных изданиях высказывание Саймона Кэмерона о финансировании Смитсоновского института:
|
Напишите отзыв о статье "Кэмерон, Саймон"
Примечания
- ↑ Spencer C. Tucker. [books.google.ru/books?id=9dvYAQAAQBAJ&pg=PA288&dq=Simon+Cameron+March+8,+1799&hl=ru&sa=X&ved=0CBsQ6AEwAGoVChMI2bq1trGIxwIVCRYsCh0cRAOV#v=onepage&q=Simon%20Cameron%20March%208%2C%201799&f=false American Civil War: The Definitive Encyclopedia and Document Collection]. — ABC-CLIO, 2013. — P. 288-289.
- ↑ Ida M. Street. [archive.org/stream/simoncameronindi00stre#page/116/mode/2up The Simon Cameron Indian Comission of 1838] // Annals of Iowa. — P. 116.
- ↑ [books.google.ru/books?id=v9MBIctdjjkC&pg=PA773&dq=Simon+Cameron+March+8,+1799&hl=ru&sa=X&ved=0CDEQ6AEwA2oVChMI2bq1trGIxwIVCRYsCh0cRAOV#v=onepage&q=Simon%20Cameron%20March%208%2C%201799&f=false Biographical Directory of the United States Congress, 1774-2005: The Continental Congress, September 5, 1774, to October 21, 1788, and the Congress of the United States, from the First Through the One Hundred Eighth Congresses, March 4, 1789, to January 3, 2005, Inclusive] / Andrew R. Dodge, Betty K. Koed. — Government Printing Office. — P. 773.
- ↑ Richard L. Wilson. [books.google.ru/books?id=C2I2qvK08mMC&pg=PA68&dq=Simon+Cameron&hl=ru&sa=X&ved=0CDYQ6AEwBDgKahUKEwjnmOGZo4jHAhULDiwKHdojATY#v=onepage&q=Simon%20Cameron&f=false American Political Leaders]. — Infobase Publishing, 2002. — P. 68.
- ↑ [books.google.ru/books?id=4bmcAAAAQBAJ&pg=PA182&dq=Simon+Cameron+March+8,+1799+The+American+Civil+War+and+Reconstruction:+People,+Politics,+and+Power&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIgbu13_GKxwIVyxcsCh1NvAAM#v=onepage&q=Simon%20Cameron%20March%208%2C%201799%20The%20American%20Civil%20War%20and%20Reconstruction%3A%20People%2C%20Politics%2C%20and%20Power&f=false The American Civil War and Reconstruction: People, Politics, and Power] / Wallenfeldt, Jeff. — Britannica Educational Publishing, 2009. — P. 182-183.
- ↑ [bioguide.congress.gov/scripts/biodisplay.pl?index=c000068 CAMERON, Simon, (1799 - 1889)] (англ.). Biographical Directory. US Congress. Проверено 1 августа 2015.
- ↑ [books.google.ru/books?id=_h97tuO2xJQC&pg=PA57&dq=Simon+Cameron+Margaret+Brua&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIz96LpYqLxwIVxF0sCh1xLAmd#v=onepage&q=Simon%20Cameron%20Margaret%20Brua&f=false Biographical Directory of the United States Executive Branch, 1774-1989] / Robert Sobel. — Greenwood Publishing Group, 1990. — P. 57-58.
- ↑ Robert L. Weber. [books.google.ru/books?id=UGGhM2XKE_0C&pg=PA66&dq=I+am+tired+of+all+this+sort+of+thing+called+science+here...+We+have+spent+millions+in+that+sort+of+thing+for+the+last+few+years,+and+it+is+time+it+should+be+stopped&hl=ru&sa=X&ved=0CBsQ6AEwAGoVChMIvaPYv4WNxwIVaHxyCh0m3g_S#v=onepage&q=I%20am%20tired%20of%20all%20this%20sort%20of%20thing%20called%20science%20here...%20We%20have%20spent%20millions%20in%20that%20sort%20of%20thing%20for%20the%20last%20few%20years%2C%20and%20it%20is%20time%20it%20should%20be%20stopped&f=false A Random Walk in Science]. — CRC Press, 1973. — P. 66.
Литература
- Bradley, Erwin Stanley. Simon Cameron, Lincoln's Secretary of War: A Political Biography. — University of Pennsylvania Press, 1966. — 451 p.
Ссылки
- [www.biography.com/people/simon-cameron-21022943 Simon Cameron] (англ.). biography.com. Проверено 1 августа 2015.
| ||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кэмерон, Саймон
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
