Латышев, Николай Гаврилович

Николай Латышев
Николай Латышев (в центре) со своей бригадой перед началом матча
Общая информация
Полное имя	Николай Гаврилович Латышев
Родился	22 ноября 1913(1913-11-22) Москва, Российская империя
Умер	18 февраля 1999(1999-02-18) (85 лет) Москва, Россия
Клубная карьера**
	Динамо (Москва)
Информация о судье
Гражданство	СССР СССР → Россия Россия
Город	Москва
Профессия	преподаватель
Категория	арбитр ФИФА
Карьера судьи
Национальные чемпионаты*
	Чемпионат СССР
	Чемпионаты мира 1958, 1962
	Олимпийские игры 1952, 1956
Государственные награды
* Количество игр указано только для высшей лиги национального чемпионата. ** Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Никола́й Гаври́лович Ла́тышев (22 ноября 1913, Москва, Российская империя — 18 февраля 1999, Москва, Россия) — советский футбольный судья. Арбитр финального поединка Чемпионата мира 1962 года.

Биография

По окончании техникума пришел на Московский электрозавод, где была футбольная секция. В это время из спорткомитета в секцию поступило указание — отправить 1 человека на семинар по подготовке арбитров для обслуживания матчей чемпионата Москвы. На этот семинар и был отправлен Латышев, после которого и приступил к судейству.

Выступал на позиции защитника за клубные команды «Электрозавода», «Сталинца», московского «Динамо» — 1932—1942. В 1942 году играл за основанный в Куйбышеве клуб «Крылья Советов», участвовал в первом выездном матче команды.

В 1939 был привлечен в качестве бокового судьи к матчам союзного чемпионата, а в 1940 дебютировал как главный судья в матче «Динамо» (Ленинград) — «Локомотив» (Тбилиси) (2:1).

Арбитр ФИФА (ему первому из советских судей присвоено это звание — 1952), судья всесоюзной категории (1941). Как арбитр в поле в высшей лиге с 1940 по 1963 провёл около 200 матчей. Восемь раз судил финалы Кубка СССР (1947, 1948, 1950, 1951, 1952, 1954, 1955, 1957 — рекорд среди арбитров).

11 раз входил в Списки лучших футбольных судей СССР.

Судил матчи ОИ-52 (Венгрия — Румыния), ОИ-56 (Югославия — Индия, Болгария — Индия), ЧМ-58 (Швеция — Мексика, Уэльс — Венгрия), ЧМ-62 (Италия — Швейцария, Англия — Аргентина, Венгрия — Чехословакия, финал Бразилия — Чехословакия, за что был награждён «Золотым свистком ФИФА»).

Член судейского комитета ФИФА — 1962—1984 (с перерывом), награждён орденом ФИФА «За заслуги» (1987). Председатель Всесоюзной коллегии судей — 1949—1973, 1979—1983.

Преподавал в Московском станкоинструментальном институте (1947—1987), кандидат технических наук (1954), был доцентом кафедры «Технология машиностроения». Награждён орденами Трудового красного знамени и Почёта.

Уже сам его выход на поле с мячом в руках располагал к нему зрителей, вселял доверие. Он не бодрился нарочито, изображая физкультурно-парадную походочку, и не скромничал, желая показать себя тем самым «незаметным», как учат судейские методики. Он шёл с прямой спиной, высоко подняв голову, человек, знающий себе цену, как бы заранее видом своим заявляющий, что провести его не удастся, все штучки и подвохи ему известны. Так идет читать лекцию опытный преподаватель, не позволяющий ни единой потачки смешливым, хитроглазым студентам. И его встречают тишиной и уважением…
Футбольный журналист Лев Филатов

Факты из жизни

• Латышев — единственный в мире судья, удаливший Льва Яшина (финал Кубка СССР 1955. Основанием к удалению послужил момент, когда выбежавший из ворот Яшин в игровом столкновении нанес удар в живот армейцу Агапову. В результате удаления на 45-й минуте динамовцы провели целый тайм с полевым игроком в воротах и уступили в итоге 1:2.
• В 1951 результат финала, который судил Латышев, между командой г. Калинина и ЦДСА был аннулирован из-за протеста калининцев, и была назначена переигровка, которую отсудил другой арбитр (Белов).

Ссылки

• [www.peoples.ru/sport/football/latyshev/ Страница на сайте peoples.ru]
• [www.sport-express.ru/newspaper/2003-11-21/14_1/ Статья в газете «Спорт-Экспресс» к 90-летию со дня рождения Николая Латышева]
• [sport-necropol.narod.ru/latyshev.htm Спортивный некрополь]

Отрывок, характеризующий Латышев, Николай Гаврилович

Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.