Пороховщиков, Александр Александрович (предприниматель)

Александр Александрович Пороховщиков
Род деятельности:	предприниматель
Дата рождения:	1833(1833)
Место рождения:	Московская губерния, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1918(1918)
Место смерти:	Советская Россия

Александр Александрович Пороховщиков (1833—1918) — русский предприниматель, строитель, публицист, меценат, общественный деятель. Славянофил; состоял в Славянском комитете.

Биография

Происходил из дворян Московской губернии.

В 1849 году окончил Орловский кадетский корпус. Служил в Семёновском полку. В 1859 году, после выхода в отставку в чине штабс-капитана, занял должность инспектора репертуара в Дирекции императорских московских театров.

Вступил во 2-ю гильдию московского купечества и приобрёл лицензию на выполнение строительных подрядных работ по реконструкции историко-культурных объектов в Кремле и Китай-городе торговым домом «А. Пороховщиков и Н. Азанчевский». В 1864—1869 годах им были выстроены «Теплые торговые ряды» (архитектор А. С. Никитин); в качестве подрядчика, строителя и вкладчика он выполнил ряд работ по переустройству правительственных учреждений: Священного Синода, Судебных установлений, Министерства иностранных дел.

В 1866 году он был избран на трёхлетний срок гласным Московской городской думы. В последующем ещё дважды он избирался гласным Думы — в 1873 и 1885 годах.

В 1871—1874 годах осуществлял реставрацию для архива Министерства иностранных дел в Москве здания Горного правления (палаты Стрешневых-Нарышкиных) на углу Воздвиженки и Моховой. В этот же период осуществил строительство гостиницы с рестораном «Славянский базар» и в рамках реализации идеи славянского братства заказал И. Е. Репину картину «Собрание русских, польских и чешских композиторов». Торжественное открытие «Славянского базара» произошло 10 мая 1872 года; гостям был представлен, в частности, концертный зал, исполненный в национальном духе, под названием «Русская палата», интерьер которого был выполнен петербургским академиком А. Л. Гуном; в большом зале была размещена картина Репина, получившая название «Славянские композиторы». Через четверть века, 19 июня 1897 года, здесь состоялась историческая встреча известного театрального деятеля, актёра и режиссёра Константина Сергеевича Станиславского и педагога и драматурга Владимира Ивановича Немировича-Данченко

В 1871 году с целью строительства цементной фабрики и кирпичного завода вблизи Подольска была создана компания «Губонин, Пороховщиков и Ко», основателями которой стали П. И. Губонин и А. А. Пороховщиков. В 1873 году Пороховщиков впервые стал мостить московские улицы твёрдыми породами камня — диабазом и диоритом, широко использовал для покрытия улиц асфальт (на Никольской улице). В 1874 году открыл цементный завод близ Подольска и в этом же году стал членом Императорского общества для содействия русскому торговому мореходству.

В 1875 году, после завершения строительства заводов на выкупленном А. А. Пороховщиковым участке земли площадью 36 га в деревне Выползово (современный район Выползово), компания была преобразована в «Московское Акционерное Общество для производства цемента и других строительных материалов и торговли ими» (к этому времени П. И. Губонин отошёл от дел компании) к заводу была проложена железнодорожная ветка от 36-й версты Московско-Курской железной дороги со станцией «38-й километр» (позже переименована в «Силикатную»)

А. А. Пороховщиков принял, в каче­стве архитектора и вкладчика средств, участие в строительстве Храма Христа Спасителя. В 1890—1895 годах был издателем и редактором газеты «Русская Жизнь». В РГИА хранятся его письма к Начальнику академии генерального Штаба, министру Народного просвещения, помощнику командующего войсками Московского военного округа В. Г. Глазову.

В Санкт-Петербурге находилась типография А. А. Пороховщикова, где, в частности, печатались Аксаков (Теория государства у славянофилов), «Вестник всемирной истории» С. С. Сухотина и др.

Газета «Русскiй листокъ» 22 (09) января 1905 года писала:

Вечно юный, неугасимо-пылкий и неистощимо-фантастичный А. А. Пороховщиков выступил с новым грандиозным проектом, имеющим задачей перекроить Москву заново, расширить её «дистанцию» на 100 кв. верст и дать населению все блага культуры. А. А. Пороховщиков был когда-то самым популярным человеком в России: ему принадлежит идея Добровольного флота, он «учредил» наш «Славянский Базар» — эту вторую биржу Москвы, в недавнее время его же инициативе обязана постройка новых торговых рядов — единственного в Европе по грандиозности храма торговли; он устроил первый в России цементный завод, 30 лет назад подал мысль о постройке московской окружной дороги, и ещё не далее как год тому назад обжёгся на устройстве своего пресловутого огнестойкого посёлка.

Новый проект А. А. Пороховщикова не менее грандиозен и, пожалуй, более осуществим, но разве лишь через 100 лет. Как бывший когда-то председатель думской комиссии о пользах и нуждах общественных, г. Пороховщиков решил на этот раз посвятить свои думы и фантазии бедному населению Москвы, замыслив удешевить его жизнь самым простым способом: застройкой новых местностей комфортабельными и дешёвыми жилищами.

— Я рисую себе будущую Москву величайшим и красивейшим городком мира, — говорил нашему сотруднику А. А. Пороховщиков. — Мой проект сводится к тому, чтобы заселить прежде всего окраины Москвы. Вот — громадная местность Петровского парка, чудные, но пустынные Воробьевы горы, Сокольники, Бутырки. Представьте себе, что все эти места будут застроены 5-этажными корпусами, длиной от 50 до 100 саж. В подвальном этаже я располагаю все принадлежности для рынка: здесь помещаются погреба, ледники, кладовые. Из центрального пункта этого благоустроенного рынка я провожу в каждую квартиру дома и в другие дома того же района телефон. Телефон — это главный фактор моего проекта. При посредстве телефона я достигну небывалых удобств и удешевления жизни…

Строительство экспериментального поселка было начато в селе Спасское-Котово, в 20 верстах от Москвы.

Пороховщиков примыкал к консервативно-cлaвянoфильcкoмy лaгepю, выдвигался кандидатом на пост московского городского головы (в 1881 и 1885 годах); входил в политически умеренно-консервативный аристократический кружок «Братия Патриаршей палаты», среди участников которого были графы С. Д. Шереметев и А. А. Бобринский, В. А. Грингмут, П. Д. Святополк-Мирский и др.

Труды

• «Материалы для предстоящей деятельности нового городского управления в Москве»
• «Изба. Её значение в жизни народа и государства»
• Самодержавие на Святой Руси накануне XX в. Его расхищение, обезличение и восстановление, 1895.
• Подвиг Муравьёва — настольная книга правителям и правительствам. — СПб., 1898.
• Россия накануне XX столетия / А. Пороховщиков — М., 1889. — Вып. 3.
• Пороховщиков А. Кому верить? ответ простолюдину. — М. 1901.
• Мировая война — мировой перелом. Радостные вести из сердца святой Руси / Сб. статей Вопросы мировой войны. — М., 1915. — Вып. 4.

Адреса в Москве

• Был владельцем домов на Мясницкой, Тверской (№ 26, 28), на Арбате (№ 25).

Дом Пороховщикова

Пороховщиков был одержим идеей создания «русского стиля» в архитектуре и в 1871—1872 годах для Пороховщикова был построен дом-изба — бревенчатый, с резными наличниками, светёлкой наверху, с деревянными воротами — Староконюшенный переулок, д. 36 (архитектор А. Л. Гун), который является памятником истории и культуры регионального значения . Проект дома в 1873 году получил премию на Всемирной выставке в Вене. Здание, построенное на древнем фундаменте из дерева, удачно синтезировало приёмы национальной архитектурной традиции.

Семья

Прадед — Алексей Пороховщиков

Дед — Александр Алексеевич Пороховщиков (—1827), похоронен в Донском монастыре, коллежский советник.

Отец — Александр Александрович Пороховщиков (1809—1894), похоронен в Донском монастыре.

В. у. 28 февраля 1874 г. герб Пороховщикова Александра, коллежского советника: «В золотом щите одноглавый чёрный орёл с распростёртыми крыльями, красными глазами и языком. В голубой оконечности щита золотой бобр вправо с красными глазами. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник — вытянутая вверх рука в чёрных латах с золотым изогнутым мечом. Намет справа чёрный, слева голубой, подложен золотом».

Брат — Пороховщиков, Сергей Александрович (—13 августа 1888) — выпускник (18.07.1851) Орловского Бахтина кадетского корпуса, штабс-капитан лейб-гвардии Семёновского полка, позже — генерал-майор, директор Сибирского кадетского корпуса.

• Первая супруга — Варвара Александровна (урождённая Приклонская, дочь губернатора Костромской губернии А. Г. Приклонского) (1829—ок. 1863)
  • Дочь — Ольга Александровна (1857—1922). Супруг — с 1876 года — Владимир Андреевич Симанский (1853—1929)
    • Сергей (1877—1970) — Алексий I, Патриарх Московский и всея Руси c 4 февраля 1945 года. Александр Александрович был восприемником при крещении внука.
    • Анна (1878)
    • Андрей (1882)
    • Филарет (1885)
    • Александр (1887)
• Вторая супруга — Анна Николаевна Немчинова, скончалась в молодом возрасте.
• Третья супруга — Эмилия Карловна (урождённая Отто)
  • Сын — Александр (1892—1941) — русский конструктор, лётчик. Супруга — Нина Александровна
    • Людмила. Супруг — Алексей Александрович Кузьмин-Тарасов (р. 1920) (сын Аллы Тарасовой и Александра Петровича Кузьмина (1891—1974))
      • Алла
        • Наталья
          • Дарья
      • Александр
    • Галина (22 февраля 1921—12 сентября 1997). Супруг — М. Н. Дудин (13 (26) января 1910—10 июня 2003) — военный инженер, архитектор, главный архитектор Ташкента (1936—41), главный архитектор Магнитогорска (с 15 января 1946 по 1953), руководитель (1957—59) УралНИИстромпроекта. Его дочь от первого брака — Алла.
      • Александр Шалвович (31 января 1939—15 апреля 2012) — актёр, режиссёр, Народный артист России.

Ссылки

• Дмитрий Румянцев [b-mag.ru/archive/ Штабс-капитан] // «Бизнес-журнал». — № 8. — 2005.
• Лев Колодный [www.e-reading.org.ua/bookreader.php/28574/Kolodnyii_-_Slavyanskiii_bazar.html Славянский базар]

Отрывок, характеризующий Пороховщиков, Александр Александрович (предприниматель)

– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.