Про единство церкви Божией

«Про единство церкви Божией» — произведение полемической литературы Речи Посполитой, созданное Василием Суражским-Малюшицким напечатанное в Острожской типографии в 1588 году.

Полное название — «О єдиной истинной православной вЂрЂ и о святой соборной апостолской церкви откуду начало приняла и како повсюду распростреся».

Предпосылки появления трактата

«Книжиця о единой православной истинной вере…» (или «Книжица», или «Острожский сборник в шести разделах») — полемический трактат, направленный на систематизацию православного вероучения. Трактат появился в результате процессов Реформации, Контрреформации и католической реформы в Европе, и как реакция на религиозно-идеологическое наступление католицизма на православие, которое в 1596 привело к заключение Брестской унии.

Появлению «Книжицы» предшествовал выход в свет в 1581 году «Острожской Библии». В предисловии к этому изданию первый ректор Острожской академии Герасим Смотрицкий, выступил с решительной критикой нападений польских иезуитских писателей Бенедикта Гербеста и Петра Скарги на православную веру.

Двумя другими важными полемическими произведениями, хронологически предшествовавшими появлению «Книжицы» были «Про единство церкви Божией» (1577) Пётра Скарги и «Ключ царства небесного» (1587) Герасима Смотрицкого.

Трактат содержит шесть разделов, каждый из которых рассматривает отдельный догматический вопрос, в рамках конфессиональной полемики между православием и католицизмом XVI—XVII веков. В 1598 году вышла вторая редакция «Книжицы», которая содержала уже десять разделов, и включала в себя вопросы, появление которых обусловлено заключением Брестской унии .

Содержание

Раздел I

Первый раздел трактата под названием «О єдиной истинной православной вЂрЂ и о святой соборной апостолской церкви откуду начало приняла и како повсюду распростреся». В этом разделе автор, прежде всего, отстаивает позицию о том, что Иисус Христос — основа и глава Церкви, что идёт вразрез с католической доктриной о наместничестве Папы Римского и обоснованием власти понтифика, как преемника Апостола Петра. Вопреки католическому убеждению о происхождении христианской веры из Рима, Василий Суражский-Малюшицкий приводит доказательства тезиса, о том что вера пришла из Иерусалима.

Раздел II

Название второго раздела — «О происхождении Всесвятого и Животворящего Духа от Отца единого сходит так же, как Единородный Сын, Слово Божие, предвечно от того же Отца рождается …». Раздел посвящён критике католической традиции трактовки библейских текстов, которая предусматривает, среди прочего, сошествие Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Бога Сына. Полемист, со своей позиции, считает невозможным для человека постижение истинной природы догматов, а следовательно призывает принимать догматы простой верой, как истинные откровения.

"Дух Святой сходит, как и Сын Божий рождается от единого начала, как от источника и корня Божества, от Отца исходящего; а каждого, кто исповедует сошествие Святого Духа и от Сына, Суражский называет таким, что не от божественного писания глаголет, а от суеты ума своего, от вымыслов прошлых ". Главной мыслью второго раздела «Книжицы» можно считать то, что нельзя толковать Библию самовольно, отталкиваясь от инструментария светской философии. Автор также сетует католикам, на то что их учения наполнены противоречиями из-за того, что они признают два божественных начала.

Раздел III

Третий раздел состоит из трех глав: «Про першенство…», «Про начальство папы» и «Про латынян, что отступили от православных патриархов…».. Раздел посвящён утверждению авторской позиции про духовный авторитет Иерусалима, подчеркивается равенство всех апостолов, а следовательно нивелируется концепт преимущества Папы Римского, как преемника апостола Петра, над другими патриархами. Подтверждение первенства Петра среди апостолов автор не находит ни в апостольской письменности, ни в истории первичной церкви. К тому же, автор противопоставляет римской монархической теории, идеал соборности Христовой церкви.

Раздел IV

Четвёртый раздел содержит рассуждения о таинстве евхаристии. Автор признает иудейское происхождение традиции, однако отрицает использование в таинстве просфоры, как атрибута Ветхого Завета, и признает использование квасного (кислого) хлеба. Автор аллегорически проводит различие между «хлебом» и «пресным (просфорой)» как между «телом» и «трупом». В подтверждение своей защиты традиции квасного хлеба в евхаристии Суражский обращается к показаниям евангелистов:

«Да и сам Господь наш Иисус Христос, обучая учеников своих молиться — не пресный прошедшего, — но хлеба нашего ежедневного просить велел».

В этом же разделе автор критикует католический пост в субботу, который был народным обычаем в Речи Посполитой, и защищает византийскую традицию поста в среду и пятницу. Две других темы, затрагиваемые автором в этой части трактата — вопрос брака в контексте духовенства и католический догмат о чистилище.

Раздел V

Раздел пятый — «Об изменении дней и праздников» посвящён отстаиванию Юлианского календаря как «старой» календарной традиции. Пятый раздел «Книжицы» про Юлианский календарь, таким образом, вписывается в православный концепт «держаться старины», а следовательно является неотъемлемым её атрибутом.

Раздел VI

Шестой раздел — «Про святые храмы … и о почитании святых икон, в память Богочеловеческого Воплощения Спаса нашего написано» — посвящён значению Храма Божьего для православных христиан как места, где «присутствует милость Божия», и отстаивает благоговейное отношение к иконам.

Дополненная редакция «Книжицы»

Дополненная редакция «Книжицы» 1598 года состоит из десяти разделов и содержит, кроме вышеупомянутого, восемь писем Патриарха Александрийского Мелетия Пигаса, письмо князя Константина Константиновича Острожского и анонимный («от афонских монахов») письмо Иоанна Вышенского князю Острожскому — единственную прижизненную публикацию одного из произведений этого западнорусского выдающегося духовного писателя, православного монаха, антиуниатского публициста и полемиста.

Дополнение

Около 1644 Нафанаил, игумен Киево-Михайловского монастыря издал «Книжицу, или Описания о вере православной, о святой церкви восточной, об изряднейших правоверных артикулах, от божественного писания, путного ради случая, в гонении от нужды собранной». Составленная им «Книга о вере…» напечатана в славяно-русском переложении в Москве Стефаном Вонифантьевым. В этой «Книге о вере» собраны извлечения из различных западнорусских полемических трактатов, преимущественно из сочинений Захарии (Копыстенского), направленных против иноверцев, особенно против латинян и униатов.

Литература

• Памятники полемической литературы в Западной Руси. СПб., 1882, кн. 2, с. 601—938 («Русская историческая библиотека», т. VII).

Ссылки

• [litopys.org.ua/old14_16/old14_15.htm В. Суражский. О єдиной истинной православной вЂрЂ и о святой соборной апостолской церкви, откуду начало приняла и како повсюду распростреся.]

Отрывок, характеризующий Про единство церкви Божией

Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.