Савонюк, Андрей Андреевич

Андрей Андреевич Савонюк

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Андрей Андреевич Савонюк (белор. Андрэй Андрэевіч Саванюк, польск. Andrzej Sawoniuk) или Антон Савонюк (англ. Anthony Sawoniuk) (7 марта 1921, Домачево, Польша (ныне Белоруссия) — 6 ноября 2005, Норидж, Великобритания) — участник массовых убийств еврейского населения в Белоруссии, впоследствии служивший в войсках СС и в армии Андерса. После войны под видом польского националиста поселился в Великобритании. В 1999 году был арестован и стал первым и единственным человеком, признанным виновным в нацистских военных преступлениях британским судом.

Детство

Андрей Савонюк родился в 1921 году в зажиточном многоконфессиональном курортном местечке Домачево к югу от Бреста, в то время находившемся на польской территории. Савонюки жили исключительно бедно. Мать Андрея работала уборщицей и прачкой в еврейских семьях и умерла от рака в 1939 году, а сам Андрей некоторое время подрабатывал шабесгоем.

Война

В 1941 году Андрей Савонюк поступил добровольцем в синюю полицию (по другим данным — в шуцманшафт) и за три года дослужился до коменданта. За это время он лично расстрелял не менее 18 евреев. Отличался энтузиазмом в работе и особой жестокостью, в том числе по отношению к старикам, женщинам и детям. Например, отмечается эпизод, когда Савонюк с другими полицейскими избил 80-летнего еврея, поджег ему бороду и убил штыком. После того, как 20 сентября 1942 года бо́льшая часть населения местечкового гетто была уничтожена, Савонюк организовал команды для поиска выживших евреев.

Был женат на русской Анне Масловой; она погибла в 1943 году при нападении партизан на Домачево.

23 июня 1944 года советские войска освободили Домачево. Савонюк со своей второй женой Ниной ушел на запад с отступающими немецкими войсками. Он вступил в Войска СС и несколько месяцев служил в 30-й гренадерской дивизии СС (2-й русской) (по другим данным в 14-й гренадерской дивизии СС «Галиция» (1-й украинской)). В ноябре (по другим данным в декабре) дезертировал, бросив беременную жену в Эльзасе, и вступил в 10-й гусарский полк армии Андерса (2-го Польского корпуса).

После войны

В 1945 году прибыл в Великобританию. Находился в Шотландии в лагерях для польских военнослужащих, в 1946 году (после расформирования 2-го Польского корпуса) получил право остаться в Великобритании. Британские власти по умолчанию считали, что любой человек, повоевавший на стороне Союзников, не мог быть нацистским военным преступником. Савонюк — теперь под именем Антон или Энтони (англ. Anthony) — переехал на юг Англии. Сначала проживал в Брайтоне (по другим данным в Хоуве) и в Богнор-Риджисе; в 1954 году переехал в Лондон, где работал уборщиком в больнице. Начиная с 1961 года — сотрудник British Rail, билетный контролер.

В Великобритании Савонюк был женат дважды: в 1947 году на Кристине ван Гент, с которой развелся через четыре года, и на ирландке Анастасии Дейви. От последнего брака у него был сын, Пол, который использует фамилию матери и утверждает, что не общается с отцом.

Тем временем, в СССР в апреле 1947 года на основе информации, полученной от жителей Домачево, на Андрея Савонюка было открыто дело и по нему был объявлен всесоюзный розыск. КГБ активно и безуспешно искало его следующие 13 лет. В 1959 году Андрей Савонюк послал письмо и посылку своему брату Николаю (который также некоторое время служил в домачевском шуцманшафте, но бежал из местечка, поскольку не хотел участвовать в убийствах). Письмо было прочитано КГБ, и послужило доказательством, что Андрей жив и скрывается в Великобритании. Второй уликой стало письмо, в 1981 году посланное эмигрантом Стефаном Андрусюком своим родственникам в Домачево, в котором Андрусюк упомянул, что видел Савонюка на улице в Лондоне. В 1988 году советская сторона передала британским властям информацию о 96 военных преступниках, скрывающихся на Западе, в том числе и о Савонюке. В 1995 году Скотленд-Ярд начал расследование дела Савонюка. Вначале дело зашло в тупик: в советском списке военных преступников фамилия «Савонюк» была записана через латинскую v, а такого человека в Великобритании не оказалось. Полиция вышла на след после того, как некий историк, помогающий расследованию, предложил искать фамилию, написанную на польский лад через w. Советское дело по Савонюку оказалось недостаточно подробным для английского правосудия, поэтому британской прокуратуре пришлось заново собирать показания у 431 свидетеля в Белоруссии, России, Нидерландах и Израиле — многие из которых по состоянию здоровья не могли приехать в Лондон.

В 1999 году Савонюк предстал перед судом. Он не признал свою вину, но коллегия присяжных признала его виновным в 18 убийствах. Он получил два пожизненных заключения, и умер в тюрьме в Норидже в 2005 году от естественных причин.

Отрывок, характеризующий Савонюк, Андрей Андреевич

Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».