Брестское гетто

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Брестское гетто

Памятник убитым евреям Бреста
на улице Куйбышева
Тип

закрытое

Местонахождение

Брест

Период существования

16 декабря 1941 —
18 октября 1942

Число погибших

18—20 тысяч

Председатель юденрата

Гирш Розенберг

Брестское гетто на Викискладе

Бре́стское гетто (16 декабря 1941 — 18 октября 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Бреста Брестской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.





Оккупация Бреста и создание гетто

Брест был захвачен немецкими войсками 22 июня 1941 года, и оккупация продлилась 3 года и 1 месяц — до 28 июля 1944 года[1].

Из жителей города, в том числе евреев, практически никто не успел эвакуироваться[2].

С июня по ноябрь 1941 года

Уже 28—29 июня 1941 года айнзатцгруппа «В» вместе с частями вермахта вывезли за город и расстреляли от 4000 до 5000 евреев[2][3].

Летом и осенью 1941 года немцы постоянно грабили евреев, заставляя их под угрозой смерти выплачивать разного вида «контрибуции». От них потребовали 40 квартир, обставленных мебелью, постоянно приказывали сдать определённые денежные суммы, конфисковывали всевозможные ценности, отдельно вымогали золото. Для устрашения нацисты каждый раз брали в заложники 30-50 евреев, чтобы обеспечить сдачу ценностей в назначенные сроки. Кроме «контрибуций», у них забирали всё, представляющее хоть какую-то ценность, — меховые изделия, одежду, ткани, электроприборы, велосипеды, пишущие машинки и многое другое. Подобным грабежам подвергалась как еврейская община в целом, так и отдельные состоятельные евреи. Только из синагог Бреста было вынесено 100 килограммов серебра, а после этого, как говорится в отчёте ЧГК, «…все синагоги и молитвенные дома были заняты под конюшни и гаражи»[2][4].

Из приказа немецких оккупационных властей относительно еврейского населения Бреста. 1941 г.[5]:

«О покупке у евреев.
Запрещаю покупку у евреев мебели и других предметов. От населения требуется строгое соблюдение этого запрещения в целях избежания потерь. Приобретённая у евреев мебель и т. п. вещи подлежат конфискации без компенсации.
О продаже евреям.
Всякая продажа евреям строго запрещена. Евреям разрешено входить только в специальные, мною выбранные магазины.
О запрещении ведения торговли через посредничество евреев.
Евреям запрещается вести всякую торговлю. Если возникает необходимость в торговле между евреями и городом… будут выданы специальные распоряжения.
О продвижении на улицах.
Всякое передвижение и присутствие на улицах без необходимости евреям запрещаю. Разрешаю находиться на улицах только по дороге на работу и обратно.»

Кроме ограбления под видом «контрибуций», немцы обирали евреев многочисленными штрафами (от 50 до 500 рублей) — за невыполнение правил поведения в городе, за нарушение санитарных правил, за утерю документов, за получение хлеба на карточку умершего члена семьи, за торговлю овощами и фруктами по спекулятивным ценам, за другие нарушения порядка, предписанного оккупационными властями (это относилось и к детям с 12-летнего возраста)[6].

Детей из еврейского детского дома (одного из четырёх детских домов Бреста) в первые же дни оккупации немцы вывезли за город и убили. Еврейские дети в других детских домах были отделены от остальных, и в результате в детском доме № 2 на территории будущего гетто (угол улиц Московской и 17-го сентября) оказались 90 детей-евреев в возрасте до 14 лет. Нескольких еврейских детей спасли от перевода в еврейский детский дом, записав их под русскими фамилиями, но часть из них впоследствии была выдана немцам провокаторами[7].

С евреями с начала оккупации города было запрещено разговаривать и что-либо им продавать[8]. Евреям было приказано носить на рукаве белую повязку с шестиконечной звездой, а позднее — нашивки (латы) в виде жёлтых кругов диаметром 10 сантиметров на верхней одежде спереди и на спине[2][9].

Немцы очень серьёзно относились к возможности еврейского сопротивления и поэтому в первую очередь убивали в гетто, а также ещё до его создания, евреев-мужчин в возрасте от 15 до 50 лет — несмотря на экономическую нецелесообразность, так как это были самые трудоспособные узники[10][11]. В связи с этим уже в начале июля 1941 года нацисты начали проводить облавы на еврейских юношей и мужчин, а также советских и партийных работников, которых хватали на улицах и в квартирах, а потом вывозили за город и убивали. Первая подобная «акция» (таким эвфемизмом немцы называли организованные ими массовые убийства) прошла в первую субботу июля, и схваченных людей расстреляли в городе — на стадионе[12]. Но уже с первых дней оккупации евреев-мужчин убивали и прямо посреди города — на рынке, в очередях за продуктами, в учреждениях[13], и были случаи, когда обливали бензином и сжигали живого человека на виду у всех[12].

В сообщении партийного руководителя Белоруссии П. К. Пономаренко «О положении в оккупированных областях Белоруссии» от 19 августа 1941 года говорится о положении евреев в Белоруссии, в том числе и в Бресте: «Еврейское население подвергается беспощадному уничтожению… В Бресте немцы подожгли некоторые дома, населённые евреями, не дали им выйти, и все сгорели живыми… Такие факты многочисленны»[14].

Регистрация евреев

Одним из первых действий оккупационной власти стала перепись и паспортизация населения, в результате которой выяснилось, что в городе из 51 000 жителей 18 000 составляют евреи[15].

Затем всем евреям города с 14-летнего возраста приказали сфотографироваться и пройти специальную регистрацию, которая началась 10 ноября 1941 года. Евреям выдавались новые паспорта, о чём делалась запись в регистрационной книге на польском языке. До 5 июня 1942 года таких паспортов было выдано 12 260. Одновременно на каждого еврея заполнялась анкета на польском языке (Protokół), в которую вписывались дети младше 14 лет[16][17].

Создание гетто

К 16 декабря (начав с ноября[18]) 1941 года немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, согнали всех брестских евреев в гетто, предварительно ограбив их и забрав лучшие вещи[2][3][19]. В Брестское гетто также переселили и евреев из ближних деревень и местечек. Например, туда были доставлены 113 человек из деревни Словатичи и 52 — из деревни Россож[20]. Куратором гетто стал шеф полиции и жандармерии майор Роде[21].

Для поддержания порядка в гетто и обеспечения выполнения немецких приказов евреям приказали организовать юденрат численностью 60 человек. Председателем юденрата назначили Гирша Розенберга, его заместителем — Нахмана Ландау. Для помощи юденрату нацисты обязали евреев создать также и отряд еврейской полиции численностью 16 (по другим сведениям, 15[2]) человек, вооружённых палками[21][22][23].

Условия в гетто

Территория гетто

Гетто находилось в границах улиц Советской, Маяковского, Кобринской (Кирова) и Госпитальной (Интернациональной). Московская улица (шоссе Варшава — Минск) делила территорию гетто на две неравные части: бо́льшую, расположенную на севере, и меньшую на юге[24][25]. Внутри периметра из колючей проволоки длиной 5—6 километров оказались заперты до 20 000 (по другим данным, 27 000[2]) человек[26][27].

Гетто было огорожено колючей проволокой и охранялось патрулями. Вход и выход узникам без специального разрешения запрещался, за самовольный выход в лучшем случае полагалась тюрьма, обычно — расстрел. Проход евреям из одной части гетто в другую разрешался только до 18:00. В гетто было трое ворот, выходящих на улицы Московскую, Советскую и Гоголя. Охрану ворот несла жандармерия[28].

На территории гетто функционировали молитвенные дома, синагога, больница (почти без медикаментов), магазин (в котором практически не было ни продовольственных, ни потребительских товаров), дом престарелых и общественные благотворительные кухни[2][21].

Принудительные работы

В августе-сентябре 1941 года брестским евреям разрешалось (хотя бюрократическая процедура получения была очень сложной) брать патенты на открытие частных ремесленных мастерских. После переселения евреев в гетто часть мастерских остались за границами гетто, а оставшиеся на его территории закрывались, потому что не было ни сырья, ни заказов, ни электричества для работы. К тому же любая деятельность евреев обкладывалась большими налогами[29].

Юденрату приходилось постоянно обеспечивать заявки на рабочую силу. Узников-специалистов посылали на предприятия, людей без квалификации использовали на тяжёлых и грязных принудительных работах, в том числе на расчистке завалов разрушенной Брестской крепости и уборке найденных там тел убитых[30].

Для спасения евреев от уничтожения юденрат старался постоянно демонстрировать рентабельность гетто, для чего стремился создавать новые рабочие места. А немцы, действительно имея большие доходы от рабского труда узников, поддерживали в гетто иллюзии его необходимости и долгого существования[31].

В январе 1942 года из гетто на работы были направлены 4956 евреев, в феврале — 5490, в марте — 5843, в апреле — 6722, в мае — 7248, в июне — 7994 (из них 1571 мужчин-специалистов). Заказчиками рабочей силы были немецкие воинские части, городские учреждения и частные лица, которые вносили в кассу окружных комиссариатов 20 % от заработной платы узников[31].

Заработанные деньги выдавались евреям с задержками, не полностью или вообще не выдавались. К тому же с этих денег немцы удерживали налоги, и реальный заработок узников получался незначительным — за день от 4 до 30 рублей[31].

В условиях хронического голодания и изнурительного труда обитатели гетто быстро приходили в состояние физического истощения, болели и умирали, что отмечалось даже представителями оккупационных властей[31].

С октября 1942 года при юденрате был создан ремесленный союз из 31 мастерской, но даже постоянное место для еврея-специалиста в этих мастерских не освобождало от принудительных работ[31].

Медицинское обслуживание

Немцы позволили создать в гетто больницу на 75 коек и открыть аптеку. Но для лечения не хватало ни специалистов, ни лекарств, ни даже простейшего медицинского оборудования[31].

Лекарства можно было купить только на чёрном рынке за огромные деньги, поэтому лечение в гетто вынужденно было платным. Стоимость суточного нахождения в больнице составляла 30 рублей, и отдел охраны здоровья при юденрате был завален прошениями о бесплатном лечении в связи с отсутствием средств[31].

Многие трудоспособные узники скрывали свои заболевания, чтобы не потерять рабочее место и не оставить семью без заработка и продовольственных карточек, хотя справка о болезни могла иногда давать освобождение от принудительных работ[31].

В Брестском гетто 11 врачей-евреев получили официальное разрешение на частную практику, позволяющую им лечить также и неевреев. Из этих врачей 6 человек также получили разрешение жить вне территории гетто — в том числе известный психиатр Бернгард Кальварийский[31].

Санитарно-эпидемиологическое положение в гетто, несмотря на постоянно принимаемые меры, непрерывно ухудшалось. Причиной этому были отсутствие необходимых средств и условий для лечения, запрет на внос лекарств в гетто, истощение в результате систематического недоедания, изнуряющий подневольный труд, скученность, холод, педикулёз[32] и некачественная питьевая вода. Почти всё, что могли делать еврейские врачи, — это изолировать больных узников. Не реже, чем каждые 10 дней, медицинский отдел при юденрате должен был подавать в городскую магистратуру сведения о количестве инфекционных больных в гетто[33].

Отдел социальной опеки юденрата помогал чем возможно детскому дому на 80 детей, детскому саду на 135 детей, больнице (75 коек), дому престарелых (80 стариков), общественной кухне (на {3800 человек), ночлежному дому (до 300 человек). Всего летом и осенью 1942 года юденрат оказывал помощь более чем 4000 узников, оказавшихся в самом тяжёлом положении[2][34].

Продовольственная проблема

Ситуация с продуктами питания была наиболее тяжёлой. После переселения в гетто только незначительная часть евреев сумела сохранить остатки ценностей, которые помогли им продержаться первое время и даже поддерживать самых истощённых узников через общественные кухни, организованные при молельных домах[34].

Затем основными путями получения продуктов стали вылазки детей до 10-летнего возраста (которые не были обязаны носить жёлтые латы) за пределы гетто. Однако вскоре нацисты перекрыли этот источник получения еды, начав отлавливать таких детей, избивать и убивать их[34].

Часть евреев смогли поддерживать своё существование частными заработками. Они просили бывших соседей и знакомых оформлять на них заявки на работу вне гетто и пытались заработать там хоть немного еды. Некоторым из представителей интеллигенции даже удавалось таким образом зарабатывать, давая частные уроки[34].

По распределению относительно регулярно выдавался только хлеб, остальные продукты — по остаточному принципу. Мука, крупы, жир, масло и соль выделялись только больницам, детским домам и столовым. Первые месяцы оккупации малообеспеченные евреи могли ещё бесплатно питаться в городских общественных столовых, но затем — только в столовых гетто[34].

С января 1942 года евреев разделили по продуктовым нормам на работающих и неработающих. Работающие получали на неделю 1,5 килограмма хлеба, 1 килограмм картофеля и 35 граммов жира. Детям до 14 лет и неработающим взрослым на неделю выдавали 750 граммов хлеба, 1 килограмм картофеля и 35 граммов жира. Но уже в этом же месяце была введена единая норма хлеба для всех узников — 150 граммов в день. При этом немцы запретили им пользоваться городским рынком, а крестьянам приказали ничего евреям не продавать. Если кто-то ухитрялся приобрести что-нибудь съедобное, то полицейские всё равно отбирали это во время обыска при входе в гетто[2][34]. Зима 1941—1942 годов была очень суровой, то незначительное количество дров и угля, которым удалось запастись, быстро закончилось, а обеспечение узников гетто топливом не предусматривалось. Юденрат мог получать дрова только для пекарен, и в январе 1942 года на 6 пекарен в гетто (которые выпекали хлеб для более чем 17 000 человек) было отпущено 4 кубометра дров, в июле — 6, в сентябре — 2 кубометра[34].

Нормы продовольственного обеспечения в гетто были в два раза меньше, чем для нееврейского населения, но Брестское гетто было единственным в Беларуси, где вообще выдавались хоть какие-то продукты. В июле-сентябре 1942 года на одного еврея в больнице, доме престарелых или в детском доме выдавалось на сутки 25 граммов муки и 50 граммов крупы, а в детском саду и столовой — 10 граммов муки и 25 граммов крупы[34].

Сопротивление в гетто

Уже вскоре после создания гетто евреи начали организовывать подпольные группы, которые собирали и тайно проносили в гетто оружие, найденное во время принудительных работ на территории Брестской крепости. Там же находили детали от радиоаппаратуры и собирали в гетто радиоприёмники. Также в гетто действовали группа комсомольцев — одна из 10 первичных комсомольских организаций оккупированного Бреста — и коммунистическая ячейка[2][35][27].

С декабря 1941 года эти группы объединились в подпольную организацию «Освобождение». Одним из организаторов был Михаил Омелинский, бывший офицер польской армии. Руководителем всей организации с середины 1942 года стал Арье Шейнман, а диверсионную группу возглавил Шлёма Каган (Болек)[2][3][36].

Уже в начале 1942 года появились сведения о нацистских планах по уничтожению гетто, и руководство подполья начало разрабатывать планы обороны. Были сформированы группы прикрытия, вооружённые пулемётами. Предполагалось, что основная масса узников начнёт прорываться из гетто самостоятельно, и были оговорены улицы, по которым было бы удобнее прорываться к лесу. Также были продуманы места будущих встреч после побега[37].

В январе-феврале 1942 года в Брестском гетто возникла ещё одна подпольная группа «Некама́» (с иврита — «Месть»), которой руководила Фрумка Плотницкая. Инициаторами её создания были члены польской организации еврейской молодёжи «Гехалуц» (с иврита — «Первопроходец»), центр которой находился в Варшаве. Главной целью этих подпольщиков было убеждение узников в необходимости восстания и борьбы за жизнь, так как гетто неизбежно будет уничтожено. Группа состояла из подростков, которые распространяли листовки и помогали взрослым подпольщикам в качестве связных[2][3][37].

Подготовка к борьбе шла всю зиму 1941—1942 годов. Оружие также приобреталось у немцев и полицейских за деньги и драгоценности и складывалось в тайниках. Но еврейским подпольщикам не удалось нанести превентивный удар по немцам. Информаторы, внедрённые в гетто, выдали многих подпольщиков, и накануне восстания нацисты провели массовые аресты. Провокатор в юденрате также выдал и несколько связных от партизан, проникших в гетто для организации помощи восстанию. Этот предатель был убит лично Шлёмой Каганом, который после этого смог бежать из гетто и примкнул к партизанам (впоследствии он погиб в бою). Но в результате к октябрю 1942 года, когда была начата ликвидация гетто, подполье не смогло организовать вооружённое выступление[37].

Уничтожение гетто

Ещё до полной ликвидации гетто узников постоянно убивали в самом городе, а также вывозили и убивали в районе станции Берёза-Картузская, на Бронной горе, в лагере смерти Собибор, около местечка Речица, в районе форта № 8. Например, только в конце июля 1942 года были расстреляны около 900 евреев[3][18][38][39].

Осенью 1942 года немцы вызвали руководство юденрата в гестапо, где от них под угрозой уничтожения гетто потребовали выплатить очередную «контрибуцию» золотом, серебром и другими ценностями. Узники смогли собрать только 80 % от затребованного — больше у них ничего не было[37][23].

В начале октября 1942 года в Брест прибыла группа сотрудников гестапо для организации «окончательного решения еврейского вопроса». Они собрали в кинотеатре «Мир» руководство немецкой, польской и украинской полиции для инструктажа по действиям во время уничтожения гетто[37].

Евреи узнали об этом и начали подготовку к восстанию — оружие доставалось из тайников, собирались разобранные пулемёты, руководство сопротивления призвало подпольщиков не расходиться, а ожидать нападения всю ночь с 14 на 15 октября. Но часть бойцов разошлась по домам, посчитав, что на этот раз ликвидации гетто не будет, а оставшиеся подпольщики на рассвете тоже вернулись домой[37].

Однако утром 15 октября 1942 года гетто было окружено автомобилями с жандармами. Эти грузовики встали через каждые 10 метров, а через каждые три машины стояли танкетки. В городе начались облавы, а хутора вокруг города, находившиеся около леса, были подожжены. В оцеплении оказался весь Брест, вооружённые усиленные патрули стояли на каждой улице и на каждом выезде из города. Возле каждого из трёх ворот гетто были установлены пулемёты и находились усиленные наряды охраны[37].

В гетто часть жителей стала прятаться в заранее подготовленных убежищах, но почти никому не удалось скрыться — немцы и полицейские вламывались в дома с собаками, находили всех скрывающихся, вытаскивали их на улицу и расстреливали[40]. Некоторые евреи не желали умирать от рук нацистов и коллаборантов, и сами до их прихода убивали своих детей и себя[41]. Остальных узников собрали в колонны и под конвоем немцев и полиции уводили в сторону крепости. Там обречённых людей грузили в товарные вагоны и увозили на смерть к Бронной горе[2][42].

В период с 15 октября по 18 октября 1942 года Брестское гетто было полностью уничтожено. На улицах лежало множество тел убитых. Массовые расстрелы прошли на кладбище на стыке улиц Московской и Долгой (ныне Куйбышева), во дворе дома № 126 на улице Долгой (ныне между улицами Куйбышева и Карбышева), около 5000 евреев расстреляли возле больницы на улице Интернациональной. Также были убиты 90 еврейских детей в детском доме № 2 и 64 еврея в доме престарелых. В результате было уничтожено подавляющее большинство евреев Бреста. В живых из всех узников гетто осталось 19 (по другой информации, 17[3]) человек[2][3][20][43][44].

В разгромленном гетто шла охота на немногих уцелевших евреев. Колодцы были перекрыты колючей проволокой, чтобы не дать возможности спасшимся добраться до воды. Сумевших сбежать ловили в ближайших деревнях и убивали. Только в Мотыкалах в течение октября — ноября 1942 года были пойманы и расстреляны на территории кладбища более 500 человек, сбежавших из Брестского гетто[45][46][47].

В акте ЧГК «О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Бресте» на основании показаний многочисленных свидетелей зафиксировано: «евреи шли на смерть с чувством высокого достоинства и величайшего презрения к зверям-немцам. Даже маленькие дети не плакали и вели себя спокойно»[48][49].

Случаи спасения и Праведники мира

В районе Бреста действовал партизанский отряд имени Щорса под командованием Павла Пронягина. В этот отряд охотно принимали евреев, в том числе многих беглецов из Брестского гетто. По инициативе командования отряда при нём был создан еврейский семейный лагерь[2].

В Бресте 4 человека были удостоены почётного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд ва-Шем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны»:

  • Курянович Игнатий — за спасение Смоляра Моше в Бресте[50];
  • Головченко Пётр и Софья и Макаренко Пелагея — за спасение семьи Манкеров и Энгельмана Миши в Бресте[51];

Память

По данным из немецких отчётов и по результатам расследования ЧГК, в Брестском гетто с момента его создания до ликвидации были замучены и убиты от 17 000 до 20 000 евреев[18][52].

Опубликованы неполные списки убитых в Бресте евреев. В Государственном архиве Брестской области хранятся анкеты 1941 года на более чем 12 000 узников гетто. Там же хранится «Список евреев г. Брест на получение паспортов», содержащий 12 260 имён жертв Брестского гетто[18][53][54].

Убитым евреям Брестского гетто установлены памятники в Бресте и на Бронной горе. Первый памятник был установлен в 1946 году на месте расстрела 5000 человек с надписью на идише. В 1947 году памятник был снесён, а останки расстрелянных после многочисленных жалоб перезахоронили на городском кладбище. В 1974 году был снесён и памятник жертвам гетто в районе улицы Куйбышева — его с надписями на идише, иврите и белорусском языке восстановили в октябре 1992 года на средства евреев из США, Аргентины и Израиля[2][3]. Этот памятник неоднократно становился объектом вандализма[55][56][57][58][59].

О Брестском гетто в 1994 году был снят документальный фильм (режиссура и сценарий Ионаса Мисявичуса, Елены Якович и Ильи Альтмана), показанный в 1995 году на Центральном канале российского телевидения[2][60][61].

См. также

Источники

  1. ↑ [archives.gov.by/index.php?id=447717 Периоды оккупации населённых пунктов Беларуси]
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 [www.eleven.co.il/article/10745 Брест] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [rujen.ru/index.php/%D0%91%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%82 Брест] — статья из Российской еврейской энциклопедии
  4. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 61, 67, 70.
  5. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 66.
  6. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 61.
  7. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 32, 122-125.
  8. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 48.
  9. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 33, 48, 62, 67.
  10. ↑ д-р ист. наук А. Каганович. [www.jewniverse.ru/RED/Kaganovich/Belarusia%5B2%5D.htm#_ftnref15 Вопросы и задачи исследования мест принудительного содержания евреев на территории Беларуси в 1941—1944 годах.]
  11. ↑ «Памяць. Вiцебскi раён», 2004, с. 233-234.
  12. ↑ 1 2 «Мальчик из гетто», 1996, с. 17.
  13. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 43, 48.
  14. ↑ Альтман И. А. [www.polit.ru/article/2004/09/29/holocaust/ «Жертвы ненависти. Холокост в СССР, 1941—1945 гг.»]. — М.: Фонд «Ковчег», 2002. — С. 385-386. — 544 с. — (Анатомия Холокоста). — 2000 экз. — ISBN 5-89048-110-X.
  15. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 32, 60.
  16. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 61, 69.
  17. ↑ «Мальчик из гетто», 1996, с. 22-23.
  18. ↑ 1 2 3 4 Справочник о местах принудительного содержания, 2001, с. 11.
  19. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 33, 48, 61-62.
  20. ↑ 1 2 Розенблат Е. С. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh030204.shtml Палачи и жертвы Брестского гетто] // Сост. Басин Я. З. Уроки Холокоста: история и современность : Сборник научных работ. — Мн.: Ковчег, 2010. — Вып. 3. — С. 105. — ISBN 9789856950059.
  21. ↑ 1 2 3 «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 62.
  22. ↑ Иоффе Э. Г. Глава 3. Гетто на территории Беларуси. Юденраты // Белорусские евреи: трагедия и героизм: 1941—1945. Монография. — Мн., 2003. — С. 50-88. — 428 с. — 100 экз.
  23. ↑ 1 2 «Мальчик из гетто», 1996, с. 30.
  24. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 48, 62.
  25. ↑ [www.jewishgen.org/yizkor/brest2/bre593.html План Брестского гетто]  (англ.)
  26. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 69.
  27. ↑ 1 2 «Мальчик из гетто», 1996, с. 23.
  28. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 33, 48, 62, 69.
  29. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 62-63.
  30. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 48, 63.
  31. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 63.
  32. ↑ «Мальчик из гетто», 1996, с. 32.
  33. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 63-64.
  34. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 64.
  35. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 64, 69, 75-76, 94.
  36. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 64-65.
  37. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65.
  38. ↑ «Память. Берёзовский район»., 1987, с. 169.
  39. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 49, 50-51.
  40. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65, 71.
  41. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 70.
  42. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65, 67, 72-73.
  43. ↑ [www.jewishgen.org/databases/Belarus/brest.htm Informacja na stronach Jewish Genealogy]  (польск.)
  44. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65, 66,67-68, 71, 72, 291.
  45. ↑ «Памяць. Брэсцкi раён»., 1998, с. 184.
  46. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65, 72.
  47. ↑ «Памяць. Кобрынскi раён»., 2002, с. 159.
  48. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 68, 71.
  49. ↑ Государственный архив Брестской области (ГАБО), — фонд 514, опись 1, дело 298, листы 3-4
  50. ↑ [db.yadvashem.org/righteous/righteousName.html?language=ru&itemId=4015926 История спасения. Курянович Игнатий]
  51. ↑ [db.yadvashem.org/righteous/family.html?language=ru&itemId=4016253 История спасения. Макаренко Пелагея]
  52. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 65, 66.
  53. ↑ Государственный архив Брестской области (ГАБО), — фонд 201, опись 1, дело 322
  54. ↑ «Памяць. Брэст (том II)»., 2001, с. 68, 207-290.
  55. ↑ И. Разумовский. [aen.ru/index.php?page=article&article_id=669&category=anti Больно и обидно]
  56. ↑ В. Козлович. «Гетто беспамятства», газета «Брестский курьер», июнь 2001 года, № 25 (537)
  57. ↑ «Под прицелом вандалов», газета «Брестский курьер», 15 февраля 2007 года
  58. ↑ «Рецидив фашизма?», газета «Вечерний Брест», 13 июня 2001 года
  59. ↑ О. Бородина. «Могильному стервятнику», брестская газета «Заря», 14 июня 2001 года
  60. ↑ [www.rtvi.ru/anons/i/brestskoe_getto_a Брестское гетто]. RTVi (18 апреля). Проверено 17 мая 2011. [www.webcitation.org/614kHV4om Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  61. ↑ [archives.gov.by/index.php?id=news&year=2010&month=06 Белорусский государственный архив. Новости отрасли. 29 июня 2010 г.]

Напишите отзыв о статье "Брестское гетто"

Литература

  • Г.К. Кисялёў (галоўны рэдактар), Р.Р. Рысюк, М.М. Куiш i iнш. (рэдкал.), А.П. Кондак (укладальнiк). «Памяць. Брэст (том II)». — Мн.: «БЕЛТА», 2001. — 688 с. — ISBN 985-6302-30-7.  (белор.)
  • [rujen.ru/index.php/%D0%91%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%82 Брест] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
  • [www.eleven.co.il/article/10745 Брест] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • Г.К. Кисялёў (галоўны рэдактар), Л.К. Грышко, А.Л. Петрашкевiч i iнш. (рэдкал.), В.П. Россixiн (укладальнiк). «Памяць. Брэсцкi раён». — Мн.: «БЕЛТА», 1998. — 574 с. — ISBN 985-6302-13-7.  (белор.)
  • Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
  • Г.К. Кисялёў (галоўны рэдактар), Ю.А. Барысюк, Н.М. Кладчанка i iнш. (рэдкал.), Л.Р. Казлоў (укладальнiк). «Памяць. Кобрынскi раён». — Мн.: «БЕЛТА», 2002. — 624 с. — ISBN 985-6302-44-7.  (белор.)
  • Р. А. Левин. «Мальчик из гетто». — М.: «НПЦ «Холокост»», 1996. — 96 с. — ISBN 5-88636-005-0.
  • И.П. Шамякин (гл. ред.), Г.К. Киселёв, П.Л. Лебедев и др. (редкол.). «Память. Историко-документальная хроника Берёзовского района». — Мн.: «Белорусская советская энциклопедия», 1987. — 440 с.
  • С. Яскевич. «Хлопчык крычаў: „Хутчэй бы ўжо гэта куля, а то мне так холадна!“», газета «Звязда», 11 октября 2007 года  (белор.)
  • М. Ринский. «Памятник на стыке двух миров», Израиль, газета «Еврейский камертон», 15 марта 2007 года
  • А.П. Красоўскi, У.А. Мачульскi, У.I. Мезенцаў i iнш. (рэдкал.), У.I. Мезенцаў (укладальнiк). «Памяць. Вiцебскi раён». — Мн.: «Мастацкая лiтаратура», 2004. — 771 с. — ISBN 985-02-0647-0.  (белор.)
  • К. Ганцер, И.Э. Еленская, Е.И. Пашкович и др. (составители). «Брест. Лето 1941 г.». — Смоленск: «Инбелкульт», 2016. — 724 с. — ISBN 978-5-00076-030-7.  (рус.) (нем.)

Архивные материалы

  • Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ):
    • фонд 861, опись 1, дело 3, лист 31;
    • фонд 3500, опись 2, дело 1286, листы 36-52;
    • фонд 4290, опись 2, дело 44, листы 20-23;
    • фонд 4683, опись 3, дело 1043;
  • Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 83, дело 10, листы 2-15, 24;
  • Государственный архив Брестской области (ГАБО):
    • фонд 514, опись 1, дело 289, листы 2, 4, 5;
    • фонд 514, опись 1, дело 298, листы 1-4;
    • фонд р-514, опись 1, дело 41, листы 4, 7, 15;
    • фонд р-514, опись 1, дело 204, листы 2-5;
    • фонд 201, опись 1, дело 10, лист 3;
    • фонд 201, опись 1, дело 322;
    • фонд 201, опись 1, дело 323, листы 1-237;
    • фонд 201, опись 1, дело 397, лист 62;

Дополнительная литература

  • Иоффе Э. Г. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh030306.shtml «Участие евреев в Брестском антифашистском подполье (1941-1944)»] // Сост. Басин Я. З. Уроки Холокоста: история и современность : Сборник научных работ. — Мн.: Ковчег, 2010. — Вып. 3. — С. 161-164. — ISBN 9789856950059.
  • Розенблат Е. С. [mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh030204.shtml Палачи и жертвы Брестского гетто] // Сост. Басин Я. З. Уроки Холокоста: история и современность : Сборник научных работ. — Мн.: Ковчег, 2010. — Вып. 3. — С. 100-107. — ISBN 9789856950059.
  • Розенблат Е. С. «Жизнь и судьба Брестской еврейской общины XIV—XX вв.», Брест, 1993
  • Розенблат Е. С., Еленская И. «Социально-демографическая структура Брестского гетто по материалам паспортизации еврейского населения» // Евреи Беларуси: История и культура: Сб. науч. тр. — Минск, 1997. — Вып. 1. — стр. 70-76;
  • Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.

Ссылки

  • Карпенко И. [www.lechaim.ru/ARHIV/176/VZR/b01.htm Над Бугом]  (Проверено 1 июня 2015)
  • Ринский М. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=3264&Club_ID=1 История памятника]  (Проверено 1 июня 2015)
  • Сарычев В. [www.city-walk.brest-belarus.org/sar/166_brest_ghetto.html В поисках утраченного времени. Брестское гетто]  (Проверено 1 июня 2015)
  • [www.youtube.com/watch?v=IZ_--773keQ Роман Левин — «мальчик из Бреста»]
  • [www.jewishgen.org/databases/Belarus/brest.htm The Brest Ghetto Passport Archive]  (англ.)  (Проверено 1 июня 2015)

Отрывок, характеризующий Брестское гетто

Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Брестское_гетто&oldid=80206006»