Холокост в Столинском районе (Брестская область)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Холокост в Сто́линском районе — систематическое преследование и уничтожение евреев на территории Столинского района Брестской области оккупационными властями нацистской Германии и коллаборационистами в 1941—1944 годах во время Второй мировой войны, в рамках политики «Окончательного решения еврейского вопроса» — составная часть Холокоста в Белоруссии и Катастрофы европейского еврейства.

Из административного распоряжения № 1 командующего тылом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 7 июля 1941 года[1][2]:

«III. Отличительные знаки для евреев и евреек
1. Все евреи и еврейки, находящиеся на занятой русской территории и достигшие 10-летнего возраста, немедленно обязаны носить на правом рукаве верхней одежды и платья белую полосу шириной в 10 см с нарисованной на ней сионистской звездой или же жёлтую повязку шириной в 10 см.
2. Такими повязками обеспечивают себя сами евреи и еврейки.
3. Евреев категорически запрещается приветствовать. Нарушители будут строжайше наказываться местным комендантом по месту жительства».





Геноцид евреев в районе

Столинский район был полностью оккупирован немецкими войсками в июле 1941 года, и оккупация продлилась три года — до июля 1944 года[3].

Столинский район вошел в состав территории, административно отнесённой в состав рейхскомиссариата Украина генерального округа Волынь-Подолия. Вся полнота власти в районе принадлежала зондерфюреру — немецкому шефу района, который подчинялся руководителю округи — гебитскомиссару Опитцу. Во всех крупных деревнях района были созданы районные (волостные) управы и полицейские гарнизоны из белорусских, украинских и польских коллаборационистов[4].

Для осуществления политики геноцида и проведения карательных операций сразу вслед за войсками в район прибыли карательные подразделения войск СС, айнзатцгруппы, зондеркоманды, тайная полевая полиция (ГФП), полиция безопасности и СД, жандармерия и гестапо[5].

Одновременно с оккупацией нацисты и их приспешники начали поголовное уничтожение евреев. «Акции» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) повторялись множество раз во многих местах. В тех населенных пунктах, где евреев убили не сразу, их содержали в условиях гетто вплоть до полного уничтожения, используя на тяжелых и грязных принудительных работах, от чего многие узники умерли от непосильных нагрузок в условиях постоянного голода и отсутствия медицинской помощи[6].

Из докладной записки партизан Столинского партизанского отряда в ЦК КП(б)Б от 5 октября 1941 года[7][8]:

«Исключительные нечеловеческие зверства немецкие банды творят над еврейским населением, а именно:
В городе Столине бандой убито 80 человек, в деревне Городная Столинского района — 50 человек… Оставшееся еврейское население по деревням и городам немецкой бандой мобилизуется на самые тяжелые и грязные работы, работа для них устанавливается по 14 часов без питания…»

Оккупационные власти под страхом смерти запретили евреям снимать желтые латы или шестиконечные звезды (опознавательные знаки на верхней одежде), выходить из гетто без специального разрешения, менять место проживания и квартиру внутри гетто, ходить по тротуарам, пользоваться общественным транспортом, находиться на территории парков и общественных мест, посещать школы[9].

За время оккупации практически все евреи Столинского района были убиты, а немногие спасшиеся в большинстве воевали впоследствии в партизанских отрядах[10]. Немцы очень серьёзно относились к возможности еврейского сопротивления, и поэтому в первую очередь убивали в гетто или ещё до его создания евреев-мужчин в возрасте от 15 до 50 лет — несмотря на экономическую нецелесообразность, так как это были самые трудоспособные узники[11][12]. Например, по этой причине в деревне Рубель 9 августа 1941 года были схвачены, избиты и расстреляны коллаборационистами 53 еврея (мужчины старше 16 лет), захороненные в урочище Борок[10][13][14][15].

Самые массовые убийства евреев района происходили в Столине, Давид-Городке, деревнях Городная, Ольшаны[16], Осовая[17], Ольгомель[18], Большое Малешево[18], Коротичи[19], Лутки[20], Глинка[21][22], Большие Орлы[23], Лядец[23], Малые Орлы[24][25], Оздамичи[26], Мочуль[27], Ремель[27][28], Рубель[29][10], Рухча-1[30].

Гетто

Немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, создали на территории Столинского района 3 гетто[5].

В Городнянском гетто (лето 1941 — июль 1942) немцы и их пособники убили более 600 евреев.

В гетто Давид-Городка (начало 1942 — 10 сентября 1942) нацистами и их сообщниками были замучены и убиты около 1000 евреев.

В гетто Столина (весна 1942 — 11 сентября 1942) были убиты около 11 000 евреев.

Праведники мира

В Столинском районе 5 человек — Сморцевский Франциск, Кийовские Владислав и Мария, Мозоль Степан и Агафья — были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны» — за спасение Рида Генри (Роттер Герш) и Евы в деревне Хотомель[31].

Память

Опубликованы неполные списки убитых евреев района[32].

В 1986 году в урочище Хиновск на месте массового убийства евреев Давид-Городка был установлен типовой обелиск, а в 1996 году его обновили[33]. В 2005 году в центре Давид-Городка на здании библиотеки была установлена памятная доска в память о евреях общины, уничтоженных в 1941-42 годах, а в 2010 году в урочище Хиновск был открыт мемориал памяти жертв геноцида евреев[34].

В 1969 году в урочище Стасино (Долин) в 5 километрах севернее Столина на месте убийств 12 500 человек был установлен обелиск, а в настоящее время стоят два памятника. Один из них — в память 8000 евреев Столинского гетто, города Столина и близлежащих деревень, убитых в сентябре 1942 года[35][36][37].

23 сентября 2001 года на братской могиле убитых евреев из деревни Рубель (в песчаном карьере между деревнями Рубель и Хотомель) был установлен памятный знак с именами 52 из 53 жертв[29].

Памятник установлен на братской могиле евреев из Городнянского гетто[38][39].

Источники

Напишите отзыв о статье "Холокост в Столинском районе (Брестская область)"

Литература

  • Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
  • Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
  • Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.
  • А.П. Красоўскi, У.А. Мачульскi, У.I. Мезенцаў i iнш. (рэдкал.), У.I. Мезенцаў (укладальнiк). «Памяць. Вiцебскi раён». — Мн.: «Мастацкая лiтаратура», 2004. — 771 с. — ISBN 985-02-0647-0.  (белор.)

Примечания

  1. Ул. С. Богаў, А. I. Залескi i iнш. (рэдкал.); С. В. Шайко. (уклад.), «Памяць. Сенненскi район. Гісторыка-дакументальная хроніка гарадоў і раѐнаў Беларусі». — Минск, «Палiграфафармленне», 2003 — с. 154; ISBN 985-6351-18-9  (белор.)
  2. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 4683, опись 3, дело 952, лист 2
  3. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 218.
  4. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 228, 230.
  5. 1 2 «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 230.
  6. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 226, 230, 233-236, 267.
  7. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 258.
  8. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 4, опись 33а, дело 77, листы 3-12
  9. Г. К. Кiсялёў (гал. рэд.), М. А. Коршак i iнш.. (рэдкал.), В. М. Туркевiч, Л. А. Павяльчук (укладальнiкi). «Памяць. Iванаўскi раён», «БЕЛТА», 2000, — стр. 167; ISBN 985-6302-23-4  (белор.)
  10. 1 2 3 Л. Романенко. «Трижды переживший смерть. Исповедь узника гетто». газета «Заря», Брест, 9 августа 2005 года
  11. д-р ист. наук А. Каганович. [www.jewniverse.ru/RED/Kaganovich/Belarusia%5B2%5D.htm#_ftnref15 Вопросы и задачи исследования мест принудительного содержания евреев на территории Беларуси в 1941—1944 годах.]
  12. «Памяць. Вiцебскi раён», 2004, с. 233-234.
  13. [www.stolinmost.narod.ru/proc/stolin.htm Еврейский Столин]
  14. [www.rujen.ru/index.php/РУБЕЛЬ Рубель]
  15. [www.holocaust-history.org/short-essays/michael-nosanchuk.shtml The Ghetto Slaughters in Stolin, Rubel, and David-Horodok through the eyes of a survivor]  (англ.)
  16. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 303-304.
  17. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 305.
  18. 1 2 «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 306.
  19. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 306-307.
  20. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 307.
  21. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 308.
  22. Зональный государственный архив в г. Пинске, — фонд Р-118, опись 1, дело 30, стр. 16-20
  23. 1 2 «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 309.
  24. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 309-310.
  25. Зональный государственный архив в г. Пинске, — фонд 118, опись 1, дело 30, стр. 7-8
  26. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 311-312.
  27. 1 2 «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 312.
  28. Зональный государственный архив в г. Пинске, — фонд 118, опись 1, дело 30, стр. 2-4
  29. 1 2 «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 312-313.
  30. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 314.
  31. Яд Вашем. [db.yadvashem.org/righteous/family.html?language=ru&itemId=4021564 История спасения Хирша Роттера и его жены]
  32. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 303-314, 320.
  33. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 231, 303.
  34. [www.sztetl.org.pl/ru/article/dawidgrodek/13,-/41107,-/ Гетто в Давид-Городке]
  35. [dossier.bymedia.net/index.php?option=com_apressdb&view=publications&layout=entry&id=25542 В Столинском районе поминают расстрелянных узников еврейского гетто]
  36. [jhrgbelarus.org/Heritage_Holocaust.php?pid=&lang=en&city_id=130&type=3 Holocaust in Stolin]  (англ.)
  37. «Памяць. Столiнскi раён», 2003, с. 231.
  38. Г. Ф. Вечорко. [horodno.blogspot.com/2015/02/gorodnaja-v-gody-vojny.html Городная в годы войны]
  39. [jhrgbelarus.org/Heritage_Holocaust.php?pid=&lang=en&city_id=199&type=3 Holocaust. Gorodnaya]  (англ.)

См. также

Отрывок, характеризующий Холокост в Столинском районе (Брестская область)

– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.