Гетто в Островно (Витебская область)
| Гетто в Островно | |
 Памятник евреям Островно | |
| Местонахождение | |
|---|---|
| Период существования |
19 июля 1941 — |
| Число погибших |
более 300 |
| Гетто в Островно на Викискладе | |
Гетто в Остро́вно (19 июля 1941 — 30 сентября 1941) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев деревни Островно Бешенковичского района Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.
Содержание
Оккупация Островно и создание гетто
Немецкие войска оккупировали Островно 9 июля 1941 года.
Уже 19 июля немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто. Евреям приказали пришить на верхнюю одежду желтую нашивку и переселиться в десять домов на правой стороне центральной улицы местечка[1][2].
Евреям запрещалось покидать гетто, хотя оно не было ограждено. В первый же день был расстрелян Арон Штукмейстер, нарушивший этот приказ оккупантов[2].
Уничтожение гетто
Утром 30 сентября 1941 года, в канун праздника Рош а-Шана, гетто было окружено автоматчиками, всех евреев загнали в машины, вывезли на окраину в 600 метрах северо-восточнее местечка к еврейскому кладбищу и убили[2][3][4].
Перед расстрелом Рыжик Рахиль — учительница младших классов, Кролик Фрида — студентка мединститута и Аня Афремова — студентка пединститута успели проклясть убийц: «за свои чёрные дела фашисты не останутся безнаказанными, не будет им прощения»[2].
В братской могиле оказались и раненые, засыпанные землёй заживо[5]. Немцы приказали охранять могилу, чтобы не дать никому спастись, и сразу после расстрела устроили праздничное застолье — вместе с «бобиками» (так в народе презрительно называли полицаев[6][7]) пили и плясали.
Всего в Островно около еврейского кладбища было расстреляно 350 евреев[8].
У Шумова Исраила погибли жена Пейса, тёща и дочь Сима, которую сначала изнасиловали. Учительницу Стефу Марковну Шехтер убили с двумя маленькими дочками. Сбежавших Исраила Шумова и Мотла Шамеса полицаи поймали и зверски убили в деревне Журавли[2].
Память
Фамилии ещё некоторых из погибших в Островно: Берман Бася Абрамовна, её муж Рыжик Нохим Моткевич и их дети Сара и Моисей; Рыжик Мотке Рувимович, Рыжик Хьенка, Рыжик Сайе Рувимович, Рыжик-Афремова Рива Моткевна и её две дочери Рая и Дора, Рыжик Рахиль Моткевна, жена Исаака — Лиза и их двое детей Люда и Марик, родной брат Лизы (имя не сохранилось, мальчику было лет 12-13), Рыжик Мотке — Клейнер, жена его Рыжик Хася, Гальбрайх Хана[2].
Известны фамилии некоторых местных полицейских, участвовавших в организации и проведении «акций» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства): Петр Савельевич Ковалевский, Михаил Павлович Сорокин, Анатолий Сергеевич Букштынов.
На месте расстрела жертв геноцида евреев в Островно в 1956 году был установлен обелиск[8][5].
Источники
- ↑ Р. Рыжик. «Спаси и помилуй», Витебск, изд. Олимп, 1997, с. 11
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [shtetle.co.il/Shtetls/ostrovno/ostrovno.html Воспоминания Раисы Рыжик]
- ↑ Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 84, дело 1, лист 23
- ↑ Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). — фонд 845, опись 1, дело 5, лист 1;
- ↑ 1 2 А. Шульман. [mishpoha.org/library/04/0412.shtml Жить и помнить]
- ↑ «Памяць. Асiповiцкi район» / уклад.: П. С. Качановiч, В. У. Xypciк; рэдкал.: Г. К. Кiсялёу, П. С. Качановiч i iнш. — Мiнск: БЕЛТА, 2002 ISBN 985-6302-36-6 (белор.)
- ↑ А. Адамович, Я. Брыль, В. Колесник. [kamunikat.org/download.php?item=14106-1.pdf&pubref=14106 «Я з вогненнай вёскі…»] / Мінск: Мастацкая літаратура, 1975
- ↑ 1 2 [rujen.ru/index.php/%D0%9E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE Островно] — статья из Российской еврейской энциклопедии
Дополнительная литература
- Л. Смиловицкий, «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.», Тель-Авив, 2000
- Р. А. Черноглазова, Х. Хеер. Трагедия евреев Белоруссии в 1941—1944 гг.: сборник материалов и документов Мн.: издательство Э. С. Гальперин, 1997, ISBN 985627902X
- Г. Р. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн., 2011, ISBN 978-985-6950-96-7
- Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991 ISBN 9653080105
См. также
Напишите отзыв о статье "Гетто в Островно (Витебская область)"
Отрывок, характеризующий Гетто в Островно (Витебская область)
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
