Гетто в Словенях (Толочинский район)
| Гетто в Словенях | |
 Камень на месте расстрела евреев Словеней | |
| Местонахождение | |
|---|---|
| Период существования |
лето 1941 — |
| Гетто в Словенях на Викискладе | |
Гетто в Слове́нях (лето 1941 — 16 марта 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев деревне Словени (Словень) Толочинского района Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.
Содержание
Оккупация Словеней и создание гетто
После оккупации деревни Словени (Словень) (Славненский сельсовет) немцы, реализуя нацистскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто[1][2].
Сын местного священника Анатолий Ковалев, дезертировавший в конце 1941 года из Красной армии, стал начальником полиции Словеней[3].
Уничтожение гетто
15 марта 1942 года немцы и полицаи согнали оставшихся в живых евреев Словеней в два дома на окраине деревни — в один загнали женщин и детей, в другой — мужчин. Всех их убили 16 марта 1942 года на месте бывшего кирпичного завода («цагельни») колхоза «Новый быт», расположенный на западной окраине деревни, на краю глиняного карьера, — мужчин расстреляли первыми, затем женщин и детей[1][2].
Руководил «акцией» (таким эвфемизмом нацисты называли организованные ими массовые убийства) Анатолий Ковалев, а местный житель по фамилии Корань был одним из самых активных участников расстрела[2][3].
По воспоминаниям свидетелей, детей бросали в яму живыми, раненых сразу не убивали, а оставляли долго мучиться. К концу дня каратели добили ещё живых людей выстрелами в затылок и уехали[1].
После убийства «бобики» (так в народе презрительно называли полицаев[4][5]) занялись грабежом опустевших еврейских домов. Во время мародёрства в одном из домов полицаи обнаружили за печкой мальчика 3-4-х лет, которого притащили на место казни и живым бросили в яму к убитым[1].
На следующий день тела убитых сложили штабелем и сожгли, поливая соляркой[1][2].
Всего в Словенях были убиты более 40 еврейских семей — включая женщин и детей.
Случаи спасения
В Словенях спаслись только несколько евреев. Среди них — сумевшая сбежать в день казни Рахиль Сироткина, которая, не найдя укрытия и пристанища, вскоре умерла от холода и голода на Цибульковом кладбище. Также спасся один подросток — сын Сымсечки, которого кто-то спрятал а затем переправил к партизанам[1].
Память
Неполный список погибших евреев Словеней и довоенный план местности находятся в школьном музее в Словенях, который организовала местная учительница истории Алла Константиновна Пасютина[1][2].
В 1990-е годы в память о жертвах геноцида евреев в Словенях был установлен камень примерно в 100 метрах от места расстрела[1].
Источники
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 А. Авраменко. [shtetle.co.il/Shtetls/slaveni/gurevich.html Моё местечко]
- ↑ 1 2 3 4 5 А. Х. Гельфонд. [shtetle.co.il/Shtetls/slaveni/slaveni.html Воспоминания]
- ↑ 1 2 П. Полян. [shtetle.co.il/Shtetls/slaveni/gelfond.html «Ты не погибнешь»]
- ↑ «Памяць. Асiповiцкi район» / уклад.: П. С. Качановiч, В. У. Xypciк; рэдкал.: Г. К. Кiсялёу, П. С. Качановiч i iнш. — Мiнск: БЕЛТА, 2002 ISBN 985-6302-36-6 (белор.)
- ↑ А. Адамович, Я. Брыль, В. Колесник. [kamunikat.org/download.php?item=14106-1.pdf&pubref=14106 «Я з вогненнай вёскі…»] / Мінск: Мастацкая літаратура, 1975
См. также
Напишите отзыв о статье "Гетто в Словенях (Толочинский район)"
Отрывок, характеризующий Гетто в Словенях (Толочинский район)
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
