Холокост в Осиповичском районе (Могилёвская область)

Холокост в Осипо́вичском районе — систематическое преследование и уничтожение евреев на территории Осиповичского района Могилёвской области оккупационными властями нацистской Германии и коллаборационистами в 1941-1944 годах во время Второй мировой войны, в рамках политики «Окончательного решения еврейского вопроса» — составная часть Холокоста в Белоруссии и Катастрофы европейского еврейства.

Из административного распоряжения № 1 командующего тылом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 7 июля 1941 года: «III. Отличительные знаки для евреев и евреек 1. Все евреи и еврейки, находящиеся на занятой русской территории и достигшие 10-летнего возраста, немедленно обязаны носить на правом рукаве верхней одежды и платья белую полосу шириной в 10 см с нарисованной на ней сионистской звездой или же жёлтую повязку шириной в 10 см. 2. Такими повязками обеспечивают себя сами евреи и еврейки. 3. Евреев категорически запрещается приветствовать. Нарушители будут строжайше наказываться местным комендантом по месту жительства.»

Геноцид евреев в районе

Осиповичи были заняты немецкими войсками 30 июня 1941 года, а к 2 июля весь Осиповичский район был уже полностью оккупирован и административно стал относиться к зоне армейского тыла группы армий «Центр».

Для осуществления политики геноцида и проведения карательных операций сразу вслед за войсками в район прибыли айнзатцгруппы, зондеркоманды, тайная полевая полиция (ГФП), полиция безопасности и СД, жандармерия и другие карательные подразделения. Во всех крупных деревнях района были созданы районные управы и полицейские гарнизоны из коллаборационистов. Начальником района вначале был Горянин, до войны работавший в Осиповичах в техническом комитете строителей, и арестованный впоследствии за связь с партизанами, после чего Кубе прислал на эту должность некоего Николая Смольского. Начальником полиции района был назначен Французенко, до войны работавший начальником паспортного стола в райотделе милиции Осиповичей.

Евреев убивали во многих населенных пунктах Осиповичского района. Уже в октябре 1942 года секретарь Осиповичского подпольного комитета КП(б)Б Р. Х. Голант в докладной записке на имя секретаря Бобруйского подпольного межрайкома КП(б)Б И. М. Кардовича сообщал, что «По Осиповичскому району всего имеется населения 59 тыс. человек, еврейского населения нет…»

Гетто

На территории района были созданы 8 гетто.

Гетто в Гродзянке

В 1939 году евреи составляли более половины численности жителей Гродзянки — 150 человек. Большинство евреев в Гродзянке не хотело или не успело эвакуироваться, потому что не верили доходившим с запада слухам о зверствах нацистов по отношению к евреям. К тому же многие думали, что женщин и детей немцы не тронут. Местечко было оккупировано немецкими войсками 1 июля 1941 года, которые вскоре организовали там полицейский участок.

Вскоре после оккупации немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, согнали евреев деревни в гетто, организованное в большом по площади доме, принадлежавшем ранее местному еврею по фамилии Винокур. Вокруг дома возвели забор и выставили охрану, в которой были и немцы, и полицаи. Евреев под страхом смерти обязали нашить на спине знаки в виде желтых звезд.

Зимой 1941—1942 года немцы подготовили огромную яму на деревенском кладбище. 4 марта 1942 года евреям соврали, что их перемещают на запад, и что они должны забрать с собой ценные вещи. Обреченных людей увозили на санях к яме, ставили на краю и расстреливали в упор. «Акция» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) была организована как публичное мероприятие — полицаи даже пригнали туда местных белорусов.

По сохранившимся неполным данным, в Гродзянке были убиты 112 (92) евреев. Неполный список убитых евреев приведен в книге «Памяць. Асiповiцкi район».

В Гродзянке установлен памятник жертвам фашизма.

Гетто в Дараганово

В Дарагановском гетто (осень 1941 — май 1942) были замучены и убиты 162 еврея.

Гетто в Елизово

Местечко Елизово располагалось в пяти километрах от деревни Свислочь. В 1939 году в Елизово проживало 303 еврея.

26 июня 1941 года Елизово было захвачено немецким десантом, сразу за которым пришел карательный отряд. Была создана полиция из местных жителей. Для устрашения, безо всякой причины, вывели на луг к Березине и расстреляли пять еврейских парней.

Евреев обязали нашить на одежду желтые шестиконечные звезды, выселили из своего жилья и согнали в гетто, и стали ежедневно использовать на принудительных тяжелых работах.

21 января 1942 года (в конце 1941)прибывший в Елизово карательный отряд немцев вместе с местными полицаями согнали 27 последних мужчин-евреев Елизово на окраину села в ельник. Их разбили на четыре партии и заставили рыть яму. Затем приказали раздеться, группами подводили к яме и расстреливали.

После войны всех убитых евреев местечка, в том числе и раввина с женой Рахелью, похоронили на еврейском кладбище. Поставили на их могилах скромные обелиски.

Гетто в Крынках

В гетто в санатории в Крынках (осень 1941 — 2 апреля 1942) последние ещё живые 84 еврейских ребёнка были убиты 2 апреля 1942 года.

Гетто в Лапичах

Перед войной в деревне Лапичи было 225 еврейских домов. Также в местечке оказались и 20-30 евреев-беженцев.

Бургомистром Лапичского сельхохуправления был Муроч, бывший председатель Лапичского сельсовета, связанный с партизанами. Начальником полиции — Кунцевич, местный житель.

В начале июля 1941 года немцы оцепили деревню, отобрали примерно 75 евреев — молодых мужчин и высоких подростков, избили палками, затем погнали к пристани, где был небольшой песчаный карьер, — и всех расстреляли.

Последние евреи Лапичей, в большинстве женщины и дети (по очень неполным данным — 11 человек), были убиты весной 1942 года.

В 1992 году Лапичский сельсовет организовал с помощью специального поискового батальона раскопки на месте массового убийства. В 1993 году останки погибших в годы Катастрофы евреев были с воинскими почестями перезахоронены на старом еврейском кладбище в Осиповичах.

Гетто в Липене

После оккупации частями вермахта, в местечке Липень (до 1920 года — Холуи) было создано гетто, расположенное на улице Кунько.

Бургомистром Липеньского сельхохуправления был Воробьев, начальником полиции — немец Лютер, бывший работник Дубровского лесозавода.

В конце 1941 года при уничтожении гетто было расстреляно 207 евреев. Часть евреев, загнанных в школу, сожгли заживо.

Список убитых евреев Липеня (216 человек) приведен в книге «Памяць. Асiповiцкi район».

В 1983 на могиле погибших установлен обелиск.

Гетто в Осиповичах

В Осиповичском гетто (июль 1941 — 5 февраля 1942) были убиты не менее 440 евреев.

Гетто в Свислочи

Среди более тысячи жителей местечка Свислочь евреев было 600—700 человек. Свислочь была захвачена немецкими войсками в июне 1941 года и оккупация продолжалась более 3-х лет — до 17 июля 1944 года.

Первым полицию в Свислочи возглавил местный немец Бурштель, бывший лесничий. Бургомистром были в разное время Шидловский, бывший школьный военрук, и Бондарь.

Гетто в Свислочи располагалось по месту довоенного компактного проживания евреев — вплоть до расстрела они оставались жить в своих домах. Евреев обязали нашить спереди и сзади шестиконечные звезды жёлтого цвета.

Мужчин (не менее сорока человек) расстреляли отдельно — летом, примерно в августе-начале сентября. Убийство произошло в колхозном саду на горе, и захоронили их там же во рвах, специально вырытых накануне. Ямы заставили копать самих евреев. Расстрел проводили полицаи под командованием специально приехавших немцев.

14 октября 1941 года солдаты и полицаи выгоняли евреев из домов, заталкивали в кузов грузовика и вывозили в лес: «...кто жил на краю Свислочи, тех просто гнали палками, прикладами гнали по улицам женщин, детей, стариков пешком к месту казни. Отовсюду неслись страшные крики, рыдания, визг. Полицаи братья Бондари и их отец орали на всю улицу: «Бей жидов, спасай Россию!». Тетю Рахель — жену местечкового раввина — вели к грузовику, и какая-то баба рвала у неё с плеча пуховой платок. В другом месте две бабы набросились на еврейскую девушку, повалили её и стали стаскивать с ног блестящие резиновые ботики, причем, одна баба рвала с одной ноги, а вторая — с другой».

Зимой 1941—1942 года условия в гетто стали совершенно невыносимыми. Стояли сильные морозы, и узники умирали от голода и холода. Не прекращались грабежи и издевательства, в том числе и со стороны односельчан.

В начале января 1942 года немцы и полицаи согнали евреев в заводской клуб, возле которого были уже вырыты ямы. Вокруг клуба стояли местные жители, которые рассматривали узников и заказывали полицаям еврейские вещи — украшения и одежду, а те выполняли заказы. Тех евреев, кто смел сопротивляться, или у кого заплакал ребёнок, или просто чем­-то не понравился, жестоко избивали. Избили женщину-врача Закс, которая не отдавала шапочку, избили и забрали пальто у Беллы, которая попросила знакомого полицая Марченко выпустить её в туалет. Приехали полицаи из соседних сел и эсэсовцы. Офицер СС под угрозой расстрела приказал евреям принести и сдать всю спрятанную зимнюю одежду.

Когда евреи вернулись с зимней одеждой, немцы издевательски заставили полумертвых голодных и замерзших людей ещё несколько часов петь и танцевать, и только после этого отпустили обратно в гетто.

После войны на месте массового расстрела земляков и родственников евреи Свислочи поставили скромный небольшой обелиск с металлической оградой, примерно в 1949—1951 годах. Впоследствии памятник был убран, а прах убитых (несколько сотен человек) перезахоронили на еврейском кладбище в Бобруйске.

Сопротивление

Часть евреев района, сумевших избежать расстрелов и вырваться из гетто, воевала в партизанских отрядах. Например, по воспоминаниям бывшей узницы Осиповичского гетто С. Г. Утевской: «Из-под расстрела трое самых отважных и смелых бежали: это были Хавкин Афроим, Дурец Миша и Файн Яша. Немцы стали стрелять по убегающим. Хавкина Афроима фашистская пуля достала, и он погиб, а молодые 16-летние парни Дурец и Файн убежали в лес. Они попали в партизанский отряд, где пробыли до освобождения».

Некоторые евреи предпочитали покончить с собой, чем давать нацистам и их пособникам возможность издеваться на ними. Например, В. И. Санкович вспоминал: «Моя жена Лариса Сафроновна до войны работала в Осиповичской больнице. Хорошо знала врачей Чернецкого Григория и его жену Фаину. Молодые, ещё не было детей. Они ушли в детский санаторий „Крынка“ с началом войны. Потом подруга жены Ася Дубовик, фельдшер, говорила, что они покончили с собой. Сначала Григорий повесил жену, а потом и сам повесился. Оставили записку: „Лучше умереть стоя, чем жить на коленях“».

Увековечивание памяти

В районе установлены несколько памятникам евреям — жертвам нацистского геноцида.

В школьном музее в деревне Дараганово часть экспозиции посвящена истории Холокоста в Беларуси.

Праведники мира в Осиповичском районе

В Осиповичском районе 8 человек были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд ва-Шем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны».

• Лидия и Михаил Михадюк (муж и жена). В деревне Селец спасли двух еврейских детей — Лору и Олю Стоцких.
• Федор Метлицкий в деревне Остров скрывал две еврейские семьи — Басю Моисеевну Стоцкую и Эсфирь Левитину с детьми Меером и Асей (пока вместе с детьми не ушли в партизаны).
• Александра Звонник (баба Алеся). В деревне Макаричи Стародорожского района спасла еврейского мальчика Володю Свердлова, который бежал из гетто в Крынках.
• Алексей Денисов спас в Осиповичах Сарру Утевскую.
• Нина и Кирилл Ракович (муж и жена) в деревне Елизово спасли свою односельчанку Фаню Семеновну Пик и её дочь Веру (Эру).
• Нина Яковлевна Лысюк в деревне Елизово спасла семью Баршай — Сарру и её детей Бэллу и Михаила.

Источники

• «Памяць. Асiповiцкi раён.», Мiнск, «БЕЛТА», 2002 ISBN 985-6302-36-6  (белор.)
• «Война известная… и неизвестная» (сборник научно-исследовательских работ школьников, статей и воспоминаний), составитель Цыганок Н. Л., — Минск, изд. БГАТУ, 2010 ISBN 978-985-519-234-4
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• Л. Смиловицкий. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Гетто Белоруссии — примеры геноцида] (из книги «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.»
• [rujen.ru/index.php/%D0%93%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B7%D1%8F%D0%BD%D0%BA%D0%B0 Гродзянка] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• [rujen.ru/index.php/%D0%95%D0%BB%D0%B8%D0%B7%D0%BE%D0%B2%D0%BE Елизово] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• [rujen.ru/index.php/%D0%9B%D0%B8%D0%BF%D0%B5%D0%BD%D1%8C Липень] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• [rujen.ru/index.php/%D0%9E%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%D0%B8 Осиповичи] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• [rujen.ru/index.php/%D0%A1%D0%B2%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%BE%D1%87%D1%8C Свислочь] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• Г. К. Кiсялёў, А. Э. Кейзiк i iнш. (рэдкал.), К. I. Козак, А. I. Кузняцоў (укладальнiкi). «Памяць. Пастаўскi раён». — Мн.: БЕЛТА, 2001. — 688 с. — ISBN 985-6302-35-8.  (белор.)

Литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.
• Винница Г. Р. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн.: Ковчег, 2011. — 360 с. — 150 экз. — ISBN 978-985-6950-96-7.

См. также

• Памятники жертвам Холокоста в Белоруссии

Отрывок, характеризующий Холокост в Осиповичском районе (Могилёвская область)

– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.