Гетто в Докшицах

Гетто в Докшицах
Мемориал на месте бывшего песчаного карьера в Докшицах, ставшего местом массовых убийств евреев - узников Докшицкого гетто.
Местонахождение	Докшицы Витебской области
Период существования	лето 1941 — 29 мая 1942
Число погибших	до 4200
Председатель юденрата	Ботвинник
Гетто в Докшицах на Викискладе

Гетто в До́кшицах (лето 1941 — 29 мая 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Докшицы Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Докшиц и создание гетто

В 1931 году в местечке проживало около 4 000 евреев. По переписи 1939 года, из 3600 человек населения Докшиц 75 % составляли евреи.

Докшицы были захвачены немецкими войсками 9 июля 1941 года, и оккупация продолжалась 3 года — до 2 июля 1944 года. Большинство из евреев не смогли или не захотели эвакуироваться, не веря слухам о жестокости нацистов в отношении еврейского населения. В Докшицах была назначена местная администрация. Своим советником немцы назначили Павла Ковальского, начальником полиции — Комульку, бывшего старшего сержанта Польской армии, в подчинении которого было 25 полицейских, в том числе братья Войничи, братья Литвины, Юхневич и другие, превосходившие, по свидетельствам, жестокостью в отношении к евреям даже эсэсовцев. (После войны, в 1951 году, Комулько был схвачен и повешен по приговору суда в Познани).

Из Германии для организации массовых убийств прислали зондерфюрера Хартмана с помощниками. Бургомистром был назначен Евгений Григорьевич Спичонок, который оказался добрым человеком и, как выяснилось впоследствии, прятал еврейскую семью Крамеров.

Первыми жертвами среди евреев стали сумасшедший Мазин и застреленный в собственном доме Маркман, а также бывший работник милиции Сепсул (Шепсель) Левин. Как только в городе появилось гестапо, в первую очередь были убиты евреи-активисты советской власти — Гронам Клофт, Абрам Левитан, Залман Циклин и другие. Их пытали четыре дня, после чего вывезли из города, расстреляли и закопали в неизвестном месте.

Сразу после оккупации был создан юденрат, председателем которого поставили Ботвинника. В июле 1941 года всем евреям было приказано носить желтую лату (опознавательные знаки на верхней одежде).

Вскоре после оккупации, уже летом 1941 (сентябрь 1941, март 1942) года, немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, организовали в местечке гетто. Всем евреям было приказано явиться туда в течение двух дней и взять с собой только то, что может поместиться в подводу.

Членов юденрата также переселили в гетто. Всего в гетто согнали около 3000 евреев.

Условия в гетто

Оккупационные власти под страхом смерти запретили евреям снимать желтые латы, выходить из гетто без специального разрешения, менять место проживания и квартиру внутри гетто, ходить по тротуарам, пользоваться общественным транспортом, находиться на территории парков и общественных мест, посещать школы.

Территория гетто начиналась от сада синагоги, включала в себя несколько соседних аллей и часть главной улицы имени Костюшки и занимала территорию, ограниченную улицами Горького (бывшая Полоцкая), Советская (бывшая Глубокская), Интернациональная и рекой Березина. Вся еда, которую получали узники — это 300 граммов хлеба на человека, причем нерегулярно. Если бы не специалисты, которых выводили из гетто каждый день и которые покупали или обменивали ценности на еду, гетто вымерло бы от голода ещё до полной ликвидации.

Вплоть до полного уничтожения гетто евреев использовали на тяжелых и грязных принудительных работах, от чего многие узники гетто умерли от непосильных нагрузок в условиях постоянного голода и отсутствия медицинской помощи. За малейшее нарушение жестоко наказывали. Когда Залман Раскин на несколько минут опоздал, ему приказали ползти, и немецкий солдат ударил его 25 раз.

«Бобики» (так в народе презрительно называли полицаев) постоянно и открыто грабили узников.

Члены юденрата делали все возможное, чтобы помочь узникам. Они даже ухитрились открыть клинику и синагогу.

Уничтожение гетто

В августе 1941 года немцы расстреляли очередную группу евреев.

В апреле (марте) 1942 года погром устроили местные полицаи без помощи немцев. Часть евреев расстреляли. После этого погрома многие евреи стали обустраивать убежища, чтобы спрятаться во время следующего погрома.

Вторая «акция» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) произошла в начале мая 1942 года. В этом погроме погибло 350 евреев. Среди убитых был и раввин Шейнин, который не прятался, и убийцы застали его молящимся в своем доме.

Из воспоминаний Бориса Казинца:: «В убежище мы просидели всю акцию. На следующий день вышли на улицы гетто. Наши глаза увидели жуткую картину. Убитые лежали кучами на улицах и дорогах, все вокруг было залито кровью, в домах на постелях лежали убитые люди. На мосту Песах Каплан собирал мозги своего маленького ребёнка, подорванного фашистами. Тельца маленького больше не было, и хоронить, и плакать отцу было не над кем. Все евреи, которых поймали в бункерах или своих домах, были собраны возле клуба. Там немцы проверили, у кого из присутствующих есть разрешение на работу. Их оставили, остальных подвели к общей могиле и расстреляли.»

Гетто в Докшицах было полностью уничтожено 29 мая 1942 года, когда были убиты 2653 еврея.

Колонну евреев во главе с председателем юденрата Ботвинником пригнали к яме около первого кладбища по улице Маяковского, приказывали раздеться, чтобы они кровью не испортили одежду и не смогли спрятать драгоценности, а потом убивали. Убитых евреев каратели уложили в несколько рядов в четыре большие могилы.

Уничтожение Докшицкого гетто продолжалось 17 дней, поскольку многие люди продолжали прятаться, а их упорно искали. Некоторые из обречённых людей убивали себя и детей заранее. Одна женщина дала детям яд и приняла сама.

Всех специалистов, которых немцы оставили в живых, по одному от каждой профессии, девять дней держали в одном доме без еды и воды. Позже всех была обнаружена группа евреев — около 20 человек. Их заметил и выдал полиции мальчик-пастух.

В донесении гебитскомиссара г. Глубокое генеральному комиссару Беларуси об уничтожении евреев от 1 июля 1942 года сообщается, что «29.05.1942 г. было ликвидировано гетто в Докшицах с 2653 евреями. Евреи внутри гетто смогли так спрятались, что потребовалась целая неделя, чтобы найти последнего»..

В июне 1942 года в Докшицах не осталось ни одного еврея. По акту ЧГК от 5 мая 1945 года: «Была произведена раскопка общих могил евреев, расстрелянных немецко-фашистскими захватчиками. Установлено, учитывая размер могил, слои и плотности, что в указанных могилах покоится 3000-3500 трупов».

Случаи спасения

Некоторые местные жители, рискуя жизнью, помогали евреям продуктами.

Часть докшицких евреев смогли убежать и затем воевали в партизанских отрядах. Среди них — Борис Казинец, Иосиф Шапиро, Я. и Б. Региманы, Б. Фридман, семья Розовых и другие.

Во время расстрела семья Явидов спрятала еврейского мальчика — Хаима Кацмана, который выжил и впоследствии репатриировался в Израиль.

Память

18 мая 1968 года на месте расстрела евреев был заложен сквер и установлена стела с барельефами.

На месте старого еврейского кладбища установлен памятник жертвам геноцида евреев.

Опубликованы неполные списки убитых.

Источники

• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• [rujen.ru/index.php/%D0%94%D0%BE%D0%BA%D1%88%D0%B8%D1%86%D1%8B Докшицы] — статья из Российской еврейской энциклопедии;
• Г. П. Пашкоў, I. I. Камiнскi i iнш. (рэдкал.); А. В. Скараход. (уклад.). «Памяць. Докшыцкi раён». Гісторыка-дакументальная хроніка гарадоў і раѐнаў Беларусі.. — Мн.: "Беларуская Энцыклапедыя", 2004. — 752 с. — ISBN 985-11-0293-8.  (белор.)
• Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ):
  • фонд 370, опись 1, дело 483, лист 15;
  • фонд 845, опись 1, дело 64, лист 51;
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 92, дело 214, лист 1об.;
• Государственный архив Витебской области (ГАВО), — фонд 2841, опись 1, дело 1, лист 37;

Литература

• Dokszyce-Parafianow book, 1970, D. Shtokfish, Ed., Tel Aviv: Ass'n of For Res of Dokszyc-Parafianow im Israel  (иврит)
• Dokszyce-Parafianow book, 1990, D. Shtokfish, Ed., Tel Aviv: Ass'n of For Res of Dokszyc-Parafianow im Israel  (англ.)
• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Гетто в Докшицком районе

Отрывок, характеризующий Гетто в Докшицах

«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.