Цитадель (Львов)

Цитаде́ль — фортификации вблизи центра Львова (Украина), а также местность, где они расположены. Адрес центрального корпуса — улица Грабовского, 11. С 1989 года — образец оборонной архитектуры и геологический памятник природы УССР. В 2012 году согласно решению Кабинета Министров Украины фортификационные сооружения Цитадели внесены в государственный реестр памятников Украины как памятник архитектуры местного значения.

Месторасположение

Львовская цитадель находится на взгорье, которое образовали три небольшие горы — гора Шембека (Вроновских), гора Познанская (Пелчинская) и Жебрацкая (Калича, то есть нищенская) гора. В ландшафтно-геологическом плане Цитадель также можно трактовать как плосковершинный останец посреди Львовского плато. Цитадель окружают улицы Витовского (бывшая Дзержинского), Коперника, Стефаныка, Калича гора (бывш. Козака), Глибова и Драгоманова.

В 1655 года с этого места Львов обстреливали осаждавшие город русские войска, в 1672 — войска турок и их союзника правобережного гетмана Дорошенко. Фортификации Цитадели были запроектированы австрийскими военными после подавления польского восстания во Львове в 1848 году. С этого взгорья 2 ноября 1848 австрийцы обстреляли город, легко подавив сопротивление восставших. Размещенная здесь артиллерия легко контролировала город; с трёх сторон взгорье от атак защищали крутые склоны, возле горы Шембека проходил Стрыйский тракт, что позволяло перебрасывать воинские подразделения с южного направления; кроме того на месте современного парка культуры был Пелчинский пруд, который мог бы быть источником воды для гарнизона крепости.

Строительство фортификаций

В течение 1852—1854 годов были построены главный корпус казарм, две квадратные в плане башни, четыре башни Максимиллиана (две большие с диаметром 36 метров к северу от казарм, и две меньшие с внутренним диаметром 18 метров).

Подступы к Цитадели были укреплены трёмя системами траншей на расстоянии 1,3 км от центра Цитадели. В 1888 году были построены 9 вспомогательных фортов в радиусе 4 км от Цитадели. В 1912—1914 на 8 км от Цитадели были построены еще 11 фортов: Грибовичи I и Грибовичи II, Дубляны, Лисиничи, Сихов, Зубра, Сокольники, Скнилов, Рясное, Зъявленская гора.

Во время Первой мировой и Второй мировой войн укрепления в боевых действиях не использовались. Здесь располагались казармы австро-венгерских (до 1914, позже в 1915—1918), затем русских (1914—1915), польских (1918—1939), советских войск (после 1944).

Концентрационный лагерь

В годы Великой Отечественной войны здесь был лагерь для советских военнопленных Stalag-328. Он был организован немецкими властями в июле 1941 года. Для усиления охраны гитлеровцы соорудили систему небольших бетонных дотов, расположенных по кругу на склонах горы. Помещения для допросов и камеры смертников размещались в Большой Максимиллиановской башне № 2. Под угрозой расстрела немецкая администрация заставляли заключённых работать с утра до поздней ночи. Помещения лагеря не отапливались. На основе свидетельских показаний установлено, что в лагере «Цитадель» за время его существования содержалось более 280 тысяч военнопленных, из которых от голода, болезней, истязаний и расстрелов погибло свыше 140 тысяч человек. При осмотре лагеря «Цитадель» комиссия обнаружила в камерах надписи советских военнопленных: «Здесь умирали с голоду русские пленные тысячами. 22 января 1944 года», «Доблестная русская армия, вас ждут с нетерпением не только народы, но и военнопленные, которые обречены на голодную смерть. Как тяжело умирать».

Сохранившиеся укрепления

Сохранившиеся укрепления Цитадели состоят из трёхэтажного здания казарм (расположенного на оси восток-запад) и шести башен. Две массивные, квадратные в плане башни с зубчатым аттиком, фланкируют с торцов корпус казарм. Еще четыре башни Максимиллиана расположены на юг и на север от казарм на небольшом расстоянии друг от друга. Все здания Цитадели построены из красного кирпича, а порталы и водосливы — из тёсаного камня.

Оборонные казармы; во время немецкой оккупации — тюрьма для советских военнопленных; с 1943 года — также французских, бельгийских и итальянских военнопленных.		Малая Максимиллианская башня № 4		Малая Максимиллианская башня № 3, разрушена в 1939 году во время обороны поляками Львова точным попаданием немецкой авиабомбы

Использование

Ещё до Первой мировой войны городские власти предлагали разобрать укрепления и устроить здесь городской парк площадью 20,5 га.

В 1943 году, во время нацистской оккупации, специалисты Центрального технического отдела в Кракове предложили план перестройки центральной части Львова в рамках немецкой программы «реконструкции немецких городов» под руководством А. Шпеера. Цитадели в этом плане уделялась роль доминанта, «Короны города». Среднюю высоту застройки проектировали на пять-шесть этажей, а также две архитектурные доминанты общегородского значения вдвое большей высоты: башня здания администрации дистрикта Галиция и колокольня возле дворца сообщества. Рядом должны были быть построены дом национал-социалистического движения и вермахта. Для обеспечения соответствующих условий зрительного восприятия новой доминанты проектировалась новая площадь со сносом кварталов левой стороны улицы Коперника от пл. Мицкевича до ул. Словацкого.

С 1990-х годов центральный корпус используют банк и другие учреждения, а окружающие его башни служат складами или не используются. С 2007 г. башня № 2 («башня смерти» — наиболее охраняемое помещение для уничтожения военнопленных) переоборудована в пятизвездочную гостиницу с рестораном «Citadel Inn».

Ссылки

• [www.ji.lviv.ua/ji-library/lviv2/okonchenko.htm Оконченко И., Оконченко О. Львовская цитадель]  (укр.)
• [maps.yahoo.com/broadband#mvt=s&trf=0&lon=24.024122&lat=49.832502&mag=1 Вид на львовскую Цитадель со спутника]
• [citadel.kiev.ua/Citadel.html Львовская цитадель на сайте замков и крепостей Украины]

Отрывок, характеризующий Цитадель (Львов)

Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.