Шайхет, Аркадий Самойлович

Шайхет Аркадий Самойлович
Род деятельности:	фотограф, журналист
Дата рождения:	28 августа (9 сентября) 1898(1898-09-09)
Место рождения:	Николаев, Херсонская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Дата смерти:	18 ноября 1959(1959-11-18) (61 год)
Место смерти:	Москва, СССР
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аркадий Самойлович Шайхет (28 августа (9 сентября) 1898 года, Николаев, Херсонская губерния, Российская империя — 18 ноября 1959 года, Москва, СССР) — советский мастер фотоискусства, один из основоположников советского фоторепортажа.

Биография

Родился 28 августа (9 сентября) 1898 года в Николаеве (ныне Украина) в небогатой еврейской семье: отец торговал бочковым пивом, мать держала небольшую белошвейную мастерскую.

Закончил 4 класса начальной школы. Не смог поступить в гимназию из-за существовавшего в те годы образовательного ценза для евреев, поэтому начал работать подручным слесаря на Николаевском судостроительном заводе.

В Гражданскую войну служил в Красной Армии в духовом оркестре. Во время службы перенёс тяжёлый сыпной тиф с осложнением на сердце.

В 1922—1924 годах работал ретушёром в частной фотографии "Рембрандт" в Москве, располагавшемся на Сретенке. Именно в это время видный советский чиновник, ответственный секретарь РОСТА Дмитрий Бразуль, разглядевший в А. Шайхете склонность к творчеству, посоветовал ему обратить внимание на жанр фоторепортажа, что оказало решающее влияние на его дальнейший жизненный путь. Вскоре первые фотографии Шайхета появились в популярной тогда "Рабочей газете" (иллюстрированное приложение "Экран"). Летом 1923 года его пригласили в редакцию еженедельного журнала "Московский пролетарий", и в течение нескольких последующих лет его фотографии украшали обложку и центральный разворот этого издания.

С 1924 года сотрудничал с журналами («Огонёк», «СССР на стройке», «Наши достижения»), создав в своих репортажах фотолетопись первых пятилеток.

По поручению редакции снимал похороны Ленина. В страшный январский мороз он успел сделать только 2 кадра, дальше отказал замерзший затвор. В том же году сделал первый фоторепортаж с первомайского парада. Именно начиная с этих фотографий он начинает использовать диагональное построение кадра, позже ставшее одной из отличительных черт его стиля.

В 1925 году Шайхет в "Огоньке" публикует серию снимков, посвящённых завершению строительства Шатурской ТЭЦ. Среди них были фотографии, ставшие символическими: "Лампочка Ильича" и "Открытие Шатурской электростанции".

Весной 1926 года участвовал в первой выставке фоторепортажа, организованной Ассоциацией московских фоторепортёров.

24 июня 1927 года арестован органами НКВД по ложному доносу, содержался в Бутырской тюрьме. В ОГПУ на допросе ему предъявили обвинение в том, что он "изобличается в передаче за вознаграждение польской дипмиссии фотографий, не подлежащих оглашению за границей". Освобожден под подписку о явке к следователю. Реабилитирован в 2006 году .

В 1928 году участвовал в грандиозной всесоюзной фотовыставке "Советская фотография за 10 лет", экспонировавшейся в залах бывшего Охотничьего клуба на Воздвиженке, а в январе 1930 года была открыта выставка фотографов "Огонька", в том числе и Шайхета (в том же году показана в Лондоне).

Летом 1931 года Общество друзей СССР в Австрии решило устроить экспозицию фотографий, отражающих ход социалистического строительства в СССР. Специальный раздел составила серия "День московской рабочей семьи". Работу по съёмке рабочей семьи металлиста Филиппова выполнила бригада в составе фотографов А. Шайхета, М. Альперта, С. Тулеса и руководителя-редактора Л. Межерича. После выставки коммунистический германский еженедельник "Arbeiter illustrierte Zeitung" посвятил материалу отдельный номер под названием "24 часа из жизни московской рабочей семьи", произведший фурор в Германии и Австрии. Полумиллионный тираж еженедельника быстро разошёлся, и его отпечатали вторично.

В апреле 1934 года снимал встречу челюскинцев для газеты "Правда".

Был одним из 23 участников выставки мастеров советского фотоискусства, состоявшейся в Москве летом 1935 года.

С 1938 года работал в "Иллюстрированной газете". Широко известна символичная фотография А. Шайхета "Экспресс" 1939 года.

Внешние изображения
	[img-kiev.fotki.yandex.ru/get/3108/myg2001.70/0_22954_f74bbb63_XL.jpg "Экспресс". Аркадий Шайхет, 1939 год]

Во время Великой Отечественной войны много снимал на фронте как корреспондент газеты «Фронтовая иллюстрация». Фотографии Шайхета публиковались в газетах "Правда", "Красная звезда", "Комсомольская правда". Фотографировал военные действия на разных фронтах, в том числе под Москвой, под Сталинградом, на Курской Дуге, при взятии Берлина. По свидетельствам очевидцев, снимал на передовой, участвовал в боях.

В 1944 году за подвиг под Кёнигсбергом удостоен боевого ордена Красного Знамени: на редакционной машине вместе с шофёром Аркадий Шайхет вывез раненых с поля боя.

Фотографировал встречу победителей на Белорусском вокзале летом 1945 года.

В послевоенные годы с перерывами снова работал в журнале «Огонёк»: за это время пережил 3 инфаркта.

Умер 18 ноября 1959 года от 4-го инфаркта во время съёмки для журнала "Юный техник".

Похоронен в Москве на Армянском кладбище.

Награды

• Орден Красного Знамени (19.5.1944)
• Орден Отечественной войны II степени (20.9.1945; был представлен к ордену Красной Звезды)
• Медаль "За оборону Москвы"
• Медаль "За оборону Сталинграда"
• Медаль «За взятие Берлина»
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Персональные выставки

• 2012 — «Аркадий Шайхет. Продолжение. 1928—1931» Мультимедиа Арт Музей, Москва.
• 2014 — «Аркадий Шайхет. Фотографии 1932—1941» Мультимедиа Арт Музей, Москва.
• 11.III—10.IV.2016 — «Аркадий Шайхет. 1945-1959. Эпизод 4-й» Мультимедиа Арт Музей, Москва.

Книги работ A. С. Шайхета

• Альбом Аркадия Шайхета из серии «ФОТОГРАФИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ» Издательство «Арт-Родник» 2007.

Книги с участием работ A. Шайхета

• «Антология Советской фотографии, 1917—1940» Издательство ПЛАНЕТА, Москва 1986
• «Антология Советской фотографии, 1941—1945» Издательство ПЛАНЕТА, Москва 1987
• PROPAGANDA & DREAMS, Edition Stemmle 1999 ISBN 3-908161-80-0

Ссылки

• [curtain.ng.ru/printed/plot/2000-09-22/7_mystics.html БОЛЬШЕВИСТСКАЯ МИСТИКА СВЕТА: Аркадий Шайхет в Музее личных коллекций](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20050524123017/curtain.ng.ru/printed/plot/2000-09-22/7_mystics.html Архивировано из первоисточника 24 мая 2005].
• [www.mdf.ru/search/authors/shayhet/ Фотоальбом](недоступная ссылка — история). [web.archive.org/20070927020729/www.mdf.ru/search/authors/shayhet/ Архивировано из первоисточника 27 сентября 2007].
• [www.photographer.ru/galleries/show.htm?id=25 Галерея]. [www.webcitation.org/6CVchG4sc Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [9may.ru/photographers/m1106/gallery/page0 Наша Победа. День за днем — проект РИА Новости:Фотографии Аркадия Шайхета]. [www.webcitation.org/6CVcjMK7b Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [victory.rusarchives.ru/index.php?p=41&author_id=155 Победа.1941-1945 Шайхет Аркадий Самойлович (1898—1959)]. [www.webcitation.org/6CUhx3R6c Архивировано из первоисточника 27 ноября 2012].
• [www.lumiere.ru/gallery/photographers/id-51/ Галерея фотографий]
• [www.rosphoto.com/history/arkadiy_shaihet-76 Росфото: Аркадий Шайхет. "Марш времени"]
• [club.foto.ru/classics/life/46 Foto.ru: Аркадий Шайхет — жизнь и творчество] 

Отрывок, характеризующий Шайхет, Аркадий Самойлович

– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.