Айбулат, Константин Михайлович
| Константин Михайлович Айбулат (Айбулат-Розен) | |
| Озебай Айбулат | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Константин Михайлович Айбулат (Айбулат-Розен) — русский поэт чеченского происхождения. Его родители были убиты при штурме села Дади-юрт, а сам он взят на воспитание бароном Михаилом Карловичем Розеном. В 1839 году поступил на государственную службу, где дослужился до чина коллежского асессора. В свободное время занимался литературной деятельностью. Его произведения печатались во многих российских литературных журналах того времени. Был лично знаком с крупнейшими деятелями русской литературы.
Содержание
Биография
Ранние годы
Родился в селе Дади-юрт в Чечне. В 1819 году село было разрушено при штурме царскими войсками, а его родители были убиты.
Раненного Озебая Айбулата, которому в тот моменту было два года, взял на воспитание один из участников штурма барон Михаил Карлович Розен. Мария Николаевна Куликовская, первая жена Розена, была очень привязана к Айбулату. У супругов не было своих детей. Вероятно, они хотели усыновить Айбулата.
В 1822 году скончалась жена барона Розена. В том же году он был отправлен на службу в Польшу. Хотя сам барон был лютеранином, в 1826 году Айбулат был крещён по православному обряду. Ему было дано имя Константин — в честь его крёстного отца, великого князя Константина Павловича.
В 1835 году барон женился на дочери камергера А. А. Щербатова, фрейлине императрицы княжне Наталье Александровне Щербатовой. От этого брака родились сыновья Александр (1840) и Михаил (1841), и дочь Александра (1843). Оба сына барона умерли малолетними.
Государственная карьера
Барон Розен с семьей часто бывал в гостях у графа Павла Константиновича Александрова, внебрачного сына великого князя Константина Павловича. Граф часто давал балы, на которых не раз присутствовал Александр Сергеевич Пушкин. Павел Константинович принял активное участие в судьбе Константина Розена. В архиве III отделения Собственной канцелярии императора сохранилось письмо на имя Николая I за подписью графа Александрова:
|
В 1819 году во время командования отдельным кавказским корпусом, генералом от артиллерии Алексеем Петровичем Ермоловым, при взятии штурмом селения Дади-юрта, из числа военнопленных был взят с дозволения главнокомандующего Нижегородского Драгунского полка, прапорщиком бароном Розеном двухлетний раненый младенец Озибай Айбулат. В 1827 году, по просьбе его, барона Розена, обращён он в православную греко-российскую веру, и назван Константином. Восприемник от купели был в бозе почивший его императорское высочество Цесаревич и великий князь Константин Павлович. Ныне он Константин Айбулат всенижайше просит о милости быть принятым на службу его императорского величества. | 
|
В архивах сохранился и ответ на прошение Александрова:
|
|
… Доставленную мне вами записку о желающем поступить в военную службу Константина Айбулата, я имел счастье докладывать Государю Императору, и Его Величество Высочайше изволил отозваться, что молодой человек сей в артиллерии или в инженерные не иначе сможет поступить как по экзамену, в полевые его полка на правах вольноопределяющегося и что его величество будет иметь о нём попечение. Сообщаю вам о сем Высочайшем отзыве, имею честь быть совершенным к вам расположении. Ваш А. X. подполковник граф Бенкендорф. |
|
Барон хотел сделать Айбулата военным. Однако из-за полученного в детстве ранения тот не смог сдать полевые экзамены. 14 февраля 1839 года Айбулат был определен в канцелярские служители 14-го класса Комиссариатского департамента Военного ведомства. В 1844 году по ходатайству фрейлины императрицы Анны Александровны Александровой был переведён на работу в Канцелярию по принятию прошений на Высочайшее имя. С 1855 года работал в хозяйственном управлении при Синоде, где дослужился до чина коллежского асессора.
Примерно в это же время в Департаменте военных поселений работал другой уроженец Дади-Юрта — художник Пётр Захаров. Он занимался составлением рисунков обмундирования и вооружения российских войск. Известно, что Захаров написал несколько портретов Айбулата.
Начальством часто отмечалось трудолюбие и усердие Айбулата. Он был неоднократно премирован, но крупным чиновником не стал.
Смерть
Айбулат не имел семьи и детей. Он долго болел чахоткой. В последнее время он не мог двигаться и несколько месяцев не был на работе. О его смерти узнали когда к нему домой послали с жалованием. Был похоронен на Митрофаньевском кладбище Санкт-Петербурга. Его могила не сохранилась.
Литературная деятельность
Произведения Константина Айбулата публиковались в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Сын Отечества», альманахе «Утренняя заря». Историк русской литературы Вадим Эразмович Вацуро писал:
|
|
Мотивы стихов Айбулата типичны для формирующегося романтичной лирики 1830-х годов — апология поэта-избранника, противопоставленного «свету» и «низкой» повседневности (наиболее удачное стихотворение «Правда и демоны» (Современник. 1841. Т. 22)), где в иносказательном изображении гения-поэта угадывается Пушкин и звучит резкая инвектива против его врагов: Всему свой путь, своя чреда: Идеальная любовь, стремление к «воле» (в абстрактно-аллегорическом понимании), элегическое разочарование и т. д. эти темы и настроение эклектически сочетаются с поэтическим эпикуреизмом 1810—1820 годов и, с другой стороны, с экспрессивными и часто «южными» и ориентальными мотивами, в известной мере обусловленными воздействием лирики. В стихотворении «Последний его современник» отдал дань наполеоновской теме. Стихи начала 40-х годов отмечены поэтической зрелостью, стилистически близки лермонтовской манере: «Жизнь и опыт» (Современник. 1841) — с лирической автоиронией и стремлением к переоценке раннего творчества, «Душа на чужбине» (Современник. 1842) — попытка лироэпической психологии повествования. |
|
Был знаком с поэтом Иваном Ивановичем Козловым. Козлов был парализован и почти слеп, записи вела его дочь Саша. В гостях у Козлова часто бывали Василий Жуковский, Антон Дельвиг, Николай Гнедич, Лев Пушкин, Михаил Глинка, Андрей Крылов, Иван Вяземский, Евгений Баратынский. В том же доме жил Николай Греч.
Айбулат тесно общался с троюродным братом своего приёмного отца, поэтом-декабристом Андреем Евгеньевичем Розеном. Иногда приезжал в имение барона Розена в селе Никольское Валковского уезда Харьковской губернии. Здесь он познакомился с украинским писателем, историком и этнографом Николаем Маркевичем.
Было популярным его стихотворение «Смерть» (1838). В 1859 году композитор Константин Вильбоа написал песню «Она придёт неслышно» на эти стихи.
Константин Розен и Михаил Лермонтов не только печатались в одних изданиях, но и были хорошо знакомы друг с другом. После гибели Лермонтова Айбулатом было написано стихотворение «Памяти М. Ю. Л.», которое не было опубликовано издателем «Отечественных записок» Андреем Краевским потому что оно было, по мнению последнего, слишком резким.
В 1847 году в журнале «Сын Отечества» была опубликована большая поэма Розена «Гелимер. Последний царь вандалов». Иван Сергеевич Тургенев в своём романе «Рудин» приводит четверостишие Айбулата из стихотворения «Два вопроса»:
|
|
И до конца печальных дней Ни гордый опыт, ни рассудок |
|
См. также
Напишите отзыв о статье "Айбулат, Константин Михайлович"
Литература
- Мурдалов М. М. «Способен и достоин» // Архивный вестник. — 2015. — № 2.</span>
Ссылки
- Муслим Мурдалов. [www.lgz.ru/article/-16-6506-22-04-2015/chechenskiy-sled-v-russkoy-poezii/ Чеченский след в русской поэзии]. «Литературная газета» (22 апреля 2015). Проверено 28 ноября 2015.
Отрывок, характеризующий Айбулат, Константин Михайлович
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.
Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
