Арну, Рене
 | |||||||||||||||||||||||||
| Гражданство | |||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения | |||||||||||||||||||||||||
| Выступления в «Формуле-1» | |||||||||||||||||||||||||
| Сезоны | |||||||||||||||||||||||||
| Автомобили | |||||||||||||||||||||||||
| Гран-при |
149 (165 стартов) | ||||||||||||||||||||||||
| Дебют | |||||||||||||||||||||||||
| Последний Гран-при | |||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||
Рене Арну фр. René Arnoux (4 июля 1948, Гренобль, Франция) — французский автогонщик, чемпион мира Формулы-2 1977 года, бронзовый призер чемпионата мира Формулы-1 1983 года. За 12 сезонов в Формуле-1 завоевал семь побед, 18 раз побывал на поул-позиции и 12 раз показывал быстрейший круг. В течение четырех лет выступал за заводскую команду Рено, завоевав для неё первый дубль. После разрыва отношений с командой из-за разногласий с напарником перешел в Феррари, где успешно выступал еще два года, в первый же из них показав лучший результат сезона в карьере. Увольнение из итальянской команды, произошедшее на третий год выступлений после первого этапа, оставило Рене без места на весь сезон, а в начале следующего года он устроился в Лижье, где его карьера покатилась к завершению. После окончания карьеры в Формуле-1 почти не участвовал в гонках, ограничившись парой выступлений в суточном марафоне в Ле-Мане. В 2006 году тряхнул стариной, приняв участие в Гран-при Мастеров. В настоящее время живет в Париже.
Содержание
Биография
Начало карьеры
Рене родился во Французском городе Гренобль департамента Изер, на юго-востоке Франции. Начав выступления в гонках в 1967 с картинга, он достаточно быстро пошел вверх по карьерной лестнице. Выигрыш соревнования Volant Shell предоставил ему в собственность автомобиль Формулы-Рено, на котором уже на второй год выступлений в 1973 он завоевал титул чемпиона Франции. Приняв на следующий год участие в Формуле-5000, особого успеха он не добился, однако вскоре получил предложение от компании Elf занять место в их команде в Формуле-2. В первой же гонке от занял четвертое место, вполне оправдав возложенные на него надежды. Сезон 1975 года он провел в европейской формуле «Super Renault», где выиграл титул, а в 1976, наконец, смог провести полный сезон в Формуле-2 за рулем заводского Elf Martini-Renault. На европейских трассах он был быстр во всех гонках, завоевал четыре победы, шесть быстрейших кругов, но в общем зачете все же не смог победить — пришлось довольствоваться вторым местом позади Жана-Пьера Жабуя, выигравшего на одну гонку меньше, но реже сходившего с трассы. На следующий сезон Рене приложил все усилия для исправления своих ошибок, вновь выиграл четырежды и уверенно завоевал желаемый титул. Позади остались Эдди Чивер, за рулем автомобиля команды Project Four Racing отставший на 12 очков, и Дидье Пирони (напарник Арну по команде), отставший на 14 очков. Эти успешные выступления позволили Рене уже на следующий год попасть сразу в Формулу-1.
Первые шаги в Формуле-1: Мартини и Сертиз (1978)
Место в Формуле-1 Арну получил в маленькой команде «Мартини». Предприятие французского конструктора Тико Мартини завоевало большую часть своей известности в младших формулах, но в 1978 году была предпринята смелая попытка покорить вершины автоспорта. Рене, как наиболее успешный пилот этого автопроизводителя, вполне логично получил место за рулем единственного болида команды.
С началом выступлений стало ясно, что то, чего было достаточно для многих лет успешных выступлений в младших формулах, было совершенно недостаточным для Формулы-1. Денег команде постоянно не хватало, и проект оказался с самого начала обреченным на неудачу. Приняв участие лишь в семи этапах из первых тринадцати, Рене трижды не смог пробиться на старт, причем дважды не преодолевал даже сита предквалификации. В остальных же гонках удалось добиться лишь двух девятых мест. После схода в Голландии, где у изношенного шасси отвалилось заднее антикрыло, деятельность команды была свернута и Рене остался не у дел, так и не сумев толком проявить себя. На последние две гонки он нашел место в команде «Сертиз», владелец которого и ранее имел на него виды.
Результаты выступлений в команде чемпиона авто- и мотогонок оказались ничуть не лучше — дни славы коллектива были уже позади. В двух гонках он легко опередил малоопытного напарника, но сам смог финишировать лишь в первой из них — квалифицировавшись 21-м, на финише он в третий раз за сезон стал девятым. В последней же гонке сезона, ставшей последней также и для команды, он квалифицировался на высоком 16-м месте, но в гонке сжег мотор. Тем не менее, внимание своими выступлениями он привлек, и команда «Рено», движимая желанием собрать полностью французский коллектив, заключила с ним длительный контракт. Напарником его стал давнишний соперник по Формуле-2 — Жан-Пьер Жабуй, к тому моменту уже два года занимавшийся постройкой болида с турбомотором.
Рено (1979-82)
Коллектив команды Рено в то время уже несколько лет занимался разработкой автомобиля с турбомотором. Одновременно с предполагаемым выигрышем в мощности такие двигатели отличаются капризностью и ненадежностью. В начале сезона-79 они впервые выставили на гонки вторую машину, место в которой и занял Рене. Начав сезон с нескольких сходов, Арну тем не менее смог достаточно быстро освоиться в компании опытного Жабуя, и в первой же гонке, где все технические проблемы были решены, смог показать себя. Ближе к концу гонки Жабуй комфортно лидировал, за ним шел Вильнев на Феррари, а третьим на некоторой дистанции следовал Арну. Все было спокойно, однако за несколько кругов до финиша у канадца возникли проблемы со скоростью, и Рене смог догнать его. Вместе двое франкоязычных пилотов устроили яростную, но при этом честную борьбу, множество раз меняясь позициями по ходу пары последних кругов. Вильневу удалось отстоять своё второе место, но Арну проиграл ему менее секунды на финише. В результате, к началу 1980 сезона Рене считался одним из претендентов на титул.
В начале сезона все было неплохо: он смог дважды подряд победить. Первая победа досталась ему на чуть не отмененном из-за безопасности Гран-при Бразилии, а вторая — в Кьялами, где разреженный из-за высоты воздух давал турбомоторам преимущество перед атмосферными двигателями. Однако в дальнейшем традиционная ненадежность турбомоторов помешала Рене побороться в чемпионате. В принципе, работа над двигателем кипела, и получаемая мощность была не меньше, чем у Феррари (и уж значительно больше, чем у соперников из Cosworth), но своё отрицательное влияние оказала также недостаточная надежность шасси, да и отсутствие проработанного граунд-эффекта ситуации не улучшало. В оставшихся гонках он всего лишь раз — в Нидерландах — финишировал на подиуме, и еще дважды завоевывал очки. По результатам сезона он оказался лишь шестым.
В 1981 году ситуация для маленького француза дополнительно осложнилась с прибытием в команду более молодого и весьма одаренного Алена Проста. С первых же гонок Арну раз за разом проигрывал соперничество партнеру. За весь сезон Рене лишь раз финишировал на подиуме, тогда как Прост трижды победил. Соответствующими оказались и результаты сезона — по числу очков Ален опередил Арну почти в четыре раза. Уступать в такой ситуации Рене не захотел или не смог, тем более что никуда не девшаяся ненадежность машин не отражала реального соотношения дел — например, по количеству поулов впереди оказался как раз Арну — четыре поула против двух. Прост считал, что достоин статуса первого пилота чисто в силу подавляющего преимущества по очкам, Рене был с этим не согласен, и конфликт продолжал пылать и в следующем сезоне, раскалывая небольшой мир французской Формулы-1.
Пика противостояние пилотов достигло на Гран-при Франции 1982 года. Завоевавший очередной поул Рене наконец смог добраться до победы, чем вызвал ярость Проста — Ален, финишировавший вторым и к тому моменту успевший дважды победить и во много раз опережавший по очкам партнера (19 против 4) считал, что имеет право на победу в первом в истории команды дубле. Арну же аврировал тем, что несмотря на наличие предварительной договоренности в начале сезона, непосредственно перед гонкой никто ему ничего не приказывал, поэтому он и посчитал для себя невозможным пропускать партнера. Хотя в конце сезона Рене смог еще раз выиграть — в Италии, события во Франции подтвердили неизбежность разрыва с командой, и по окончании сезона Арну ушел в Феррари.
Феррари (1983-85)
Напарником Арну в итальянской команде оказался другой француз, Патрик Тамбэ, с которым его объединяла также агрессивность на трассе. Такое поведение, пусть и не всегда приносящее победы, было по душе тифози — эмоциональным фанатам команды, тем более что и результаты оказались достойными. Рене трижды победил, несколько раз финишировал на подиуме, Патрик поддержал его одной победой и подиумами, и по результатам сезона команде достался кубок конструкторов. В личном же зачете Рене стал лишь третьим, не сумев навязать борьбу старому сопернику Просту и бразильцу Пике. В дальнейшем станет ясно, что именно 1983 сезон оказался для Арну пиком карьеры, а победа в Зандвоорте — последней.
Пока же не оправдавший надежд, по мнению Коммендаторе, Тамбэ был уволен и на его место взяли амбициозного Микеле Альборето. Юный итальянец с первых гонок начал показывать лучшие результаты и несмотря на доминировавший весь сезон Макларен смог достаточно быстро завоевать единственную для команды победу. При одинаково агрессивном вождении результаты у Микеле оказались получше, а сочетание этого факта с тем, что Альборето был еще и итальянцем, окончательно привлекло на его сторону благосклонность тифози. Расстроенный таким положением вещей, Арну весь сезон провел ни шатко, ни валко, за исключением единственной гонки в Далласе, где он стартовав с пит-лейна финишировал вторым, завоевав последний в карьере подиум. Долго такое положение продолжаться не могло, и после единственной гонки сезона-85 соглашение с командой было расторгнуто по обоюдному согласию. Позднее его видели в боксах команды Брэбем, что породило слухи о его трудоустройстве в коллективе Берни Экклстоуна, но ничего подобного не случилось и более в сезоне его на гонках не видели.
Лижье (1986-89)
Оставаясь без места весь сезон-1985, на следующий год Арну вернулся, заключив контракт с командой «Лижье». Турбированные моторы Рено позволили добиться нескольких финишей в очках, но не более того — в отличие от Лотуса Сенны, обутого в шины Goodyear, Лижье использовали менее совершенные Pirelli. С напарником тоже не сложилось — Жак Лаффит, выбывший в середине сезона из-за двойного перелома ног в стартовой аварии Гран-при Великобритании, тем не менее оказался в итоговой таблице чемпионата выше чем Рене. Некоторую моральную компенсацию принесло то, что удалось обыграть сменившего Лаффита другого французского пилота — Филиппа Альо, быстрого, но склонного к ошибкам.
В начале 1987 сезона у команды был подписан эксклюзивный контракт с компанией Альфа-Ромео об использовании новейшего мотора мощностью 850 л.с. Специально под этот двигатель был построен автомобиль Ligier JS29, но на предсезонных тестах Арну нелицеприятно отозвался о качествах силовой установки, причем сделал это в официальном интервью — в результате оскорбленное в лучших чувствах руководство головной компании, Fiat, мгновенно расторгло договор. Оставшаяся у разбитого корыта команда была вынуждена адаптировать машину к двигателю Мегатрон (фактически, старому BMW M12/13), и несмотря на мощность аж в 950 л.с., о качественных результатах можно было только мечтать. Пришлось даже пропустить начало сезона, а всего за год удалось наскрести одно-единственное очко — в Бельгии.
Сезон-88 должен был стать последним для турбомоторов, так что команда решила попытать счастья с атмосферными двигателями фирмы Judd. Созданный под них автомобиль Ligier JS31 оказался совершенно катастрофическим в управлении - зачастую как Арну, так и его новому партнеру Йоханссону приходилось бороться не то что за очки - за место на старте. Гонщики жаловались, что у машины настолько мало прижимной силы, что им приходилось даже в сухую погоду пилотировать с использованием приемов езды в дождь. Дважды в сезоне он оказывался за бортом квалификации (партнер - шесть раз), а лучшим результатом оказалось десятое место в Португалии. Впервые с дебютного сезона Арну не заработал очков, а неудача на квалификации в Сан-Марино оказалась первой с 1981 года. Точку в неудачном сезоне поставила авария в Аделаиде, в которой он вынес с трассы лидера гонки - Герхарда Бергера. Интересно, что к хору журналистов и пилотов, дружно осудивших поведение француза, сам Бергер не присоединился, объяснив аварию особенностями поведения своего же болида. Также он заявил, что все равно бы не финишировал в этой гонке - стремясь блеснуть скоростью, он выставил максимальное давление наддува на своем двигателе, что неминуемо привело бы к взрыву мотора.
На новый, 1989 сезон команда сменила двигатели на новые Ford DFR, но вместе с новым болидом Ligier JS33 успех так и не появился. Мощности не хватало, управляемость была ровно такой же, как и у предыдущей машины, и внимание Арну на трассе привлекал исключительно неуступчивостью как в квалификации, так и в гонке, при обгоне на круг. Множество раз эта неуступчивость, которой он даже заразил своего молодого напарника Оливье Груйяра, приводила к вылету с трассы его соперников. Во время Гран-при Монако Марри Уокер, комментатор BBC, сообщил что по утверждению Арну его низкая скорость объяснялась непривычкой к пилотированию автомобилей с атмосферными двигателями, на что партнер Уокера по комментарию, чемпион мира Джеймс Хант заметил что это — полная бессмыслица, так как он, Хант, пилотировал множество автомобилей как с атмосферными, так и с турбированными автомобилями и, как и множество других пилотов, считает «атмосферные» автомобили более легкими в управлении. В Монако, медленное движение Рене по трассе задержало на множество кругов целую вереницу пилотов во главе с Аленом Простом, которому это стоило дополнительных 20 секунд в борьбе с Айртоном Сенной. По результатам сезона, ставшего для него последним в карьере, Арну заработал лишь два очка и оказался в третьем десятке призеров.
После Формулы-1
На трассу после окончания карьеры пилота Формулы-1 он вышел лишь пару раз, приняв участие в суточном марафоне в Ле-Мане в 1994 (12 место на Dodge Viper) и 1995 (сход почти сразу после старта за рулем Ferrari 333SP). После окончания карьеры пилота Рене занялся бизнесом, основав компанию Kart’in, в распоряжении которой есть четыре картинговые трассы во Франции. Также он помогал Педро-Паоло Диницу в построении карьеры, и участвовал в различных соревнованиях исторических автомобилей. В 2006 году он вернулся за руль, приняв участие в чемпионате Grand Prix Masters, но никаких существенных результатов не показал, будучи одним из самых возрастных пилотов чемпионата. В 2007 и 2008 он был гонщиком организации Renault H&C Classic Team, устраивавшей показательные заезды болидов Рено 1983 года на этапах Мировой серии Рено. Кроме того, периодически Рене записывал обзоры гонок Формулы-1 для итальянского телевидения. В настоящее время Арну проживает в Париже.
Результаты выступлений в Формуле-1
| Легенда к таблице | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
В таблице перечислены результаты всех Гран-при Формулы-1, в которых принимал участие пилот. Строками таблицы являются сезоны, столбцами — этапы Гран-при. В каждой клетке указаны сокращённое название этапа и результат гонщика, дополнительно обозначенный цветом. Расшифровка обозначений и цветов представлена в нижеследующей таблице.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Арну, Рене"
Литература
Steve Small. [books.google.com.ua/books?id=fGoqAAAACAAJ The Grand Prix Who's Who]. — 2. — Guinness World Records Limited, 1996. — С. 34. — 464 с. — ISBN 0-85112-623-5.
Ссылки
- [wildsoft.ru/drv.php?l=%C0&id=197803031 Рене Арну] (рус.) на сайте wildsoft.ru
- [www.historicracing.com/driver_detail.cfm?driverID=1649 Рене Арну] (англ.) на сайте historicracing.com
- [f1kniga.ru/a/rene-arnu Рене Арну в Энциклопедии Формулы-1]
- [www.stop-n-go.ru/history/a/arnoux.html Рене Арну]
Отрывок, характеризующий Арну, Рене
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.
Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
- Родившиеся 4 июля
- Родившиеся в 1948 году
- Персоналии по алфавиту
- Спортсмены по алфавиту
- Автогонщики по алфавиту
- Пилоты Формулы-1 по алфавиту
- Победители Гран-при Формулы-1
- Автогонщики Франции
- Пилоты Формулы-1 из Франции
- Пилоты Формулы-1, выступавшие на Surtees
- Пилоты Формулы-1, выступавшие на Renault
- Пилоты Формулы-1, выступавшие на Ferrari
- Пилоты Формулы-1, выступавшие на Ligier
- Пилоты 24 часов Ле-Мана
- Родившиеся в Гренобле
