Асатиани, Тина Левановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тина Левановна Асатиани
груз. თინა ასათიანი
арм. Թինա Լևանի Ասաթիանի
Дата рождения:

12 марта 1918(1918-03-12)

Место рождения:

Тбилиси, Грузия

Дата смерти:

20 июля 2011(2011-07-20) (93 года)

Место смерти:

Ереван, Армения

Научная сфера:

физика

Место работы:

ЕФИ, ЕГУ, НАН РА

Учёная степень:

доктор физико-математических наук (1971)

Учёное звание:

профессор (1974),
академик НАН РА (1996),
член-корреспондент АН Армянской ССР (1991)

Альма-матер:

Тбилисский государственный университет

Награды и премии:

Ти́на Лева́новна Асатиа́ни (груз. თინა ასათიანი, арм. Թինա Լևանի Ասաթիանի; 12 марта 1918, Тбилиси — 20 июля 2011, Ереван) — армянский физик грузинского происхождения.

Академик НАН РА (1996, член-корреспондент с 1991), доктор физико-математических наук (1971), профессор (1974). Заслуженный деятель науки и техники Армянской ССР (1980). Лауреат Ленинской премии (1970).

Основные научные труды Тины Левановны Асатиани посвящены физике высоких энергий и физике космических лучей, исследованию элементарных частиц на ускорителе, экспериментальным приборам физики высоких энергий. Тина Левановна Асатиани известна своей общественной и благотворительной деятельностью. Она является учредителем грузинского благотворительного сообщества в Армении «Иверия».





Биография

Тина Левановна Асатиани родилась 12 марта 1918 года в Тбилиси, в семье известного литературоведа, исследователя классической грузинской литературы, профессора Левана Никифоровича Асатиани[1] и врача Анны Волковой[2].

Окончила школу с отличием[3]. В 1940 году окончила физический факультет Тбилисского государственного университета[4].

В 1941 году поступила в аспирантуру Ленинградского физико-технического института (в дальнейшем — Физико-технический институт имени А. Ф. Иоффе РАН), в лабораторию академика Абрама Алиханова. Во время блокады Ленинграда Асатиани вернулась в Тбилиси, где преподавала общую физику в Транспортном институте. В 1942 году, когда братья Алиханяны приступили к организации станции по исследованию космических лучей на горе Арагац, Тина Асатиани была приглашена туда, и с 1943 года начала работу над кандидатской диссертацией, посвящённой исследованию широких атмосферных ливней. В 1945 году в Институте физических проблем АН СССР защитила диссертацию на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук[3].

В 1943 году вышла замуж за физика Аршалуйса Тиграновича Дадаяна (впоследствии заведующий кафедрой в Ереванском государственном университете)[2]. С 1944 года была заведующей лабораторией <math>\mu</math>-мезонов в Физическом институте АН Армянской ССР (в дальнейшем — Ереванский физический институт)[3][5].

Тина Асатиани с 1959 года участвовала в работе многих международных конференций и выступала с докладами во многих странах мира (Япония, Индия, Канада, США, Англия, Германия, Франция, Австрия)[6]. С 1968 года читала лекции в Ереванском государственном университете по физике высоких энергий[3][4]. За большой вклад в развитие методики искровых камер в 1970 году Тине Асатиани и академику Артёму Алиханяну была присуждена Ленинская премия[2].

В 1971 году защитила диссертацию на соискание учёной степени доктора физико-математических наук, в 1974 году ей было присвоено учёное звание профессора[4]. В 1991 году была избрана членом-корреспондентом АН Армянской ССР, в 1996 годудействительным членом Национальной академия наук Республики Армения[4].

После провозглашения независимости Армении в 1991 году, Тина Асатиани занималась общественной деятельностью. Она была учредителем и почетным президентом грузинского благотворительного сообщества в Армении «Иверия». Асатиани также занималась судьбами инвалидов с позвоночно-спинномозговыми травмами, их психологической и трудовой реабилитацией. Она написала и претворила в жизнь программу «Обучение компьютерной и информационной технике инвалидов-спинальников»[2]. По её программе Британское посольство Армении организовало для инвалидов-спинальников Центр физического тренинга в Ереване. Асатиани была членом правления ассоциации спинальников Армении «Верацнунд». По её инициативе в городе Спитаке был организован Колледж для инвалидов и сирот, который успешно функционирует[3].

В 2008 году издала книгу «Воспоминания»[7].

Тина Левановна Асатиани скончалась в Ереване 20 июля 2011 года в возрасте 93 лет[8]. В память Тины Асатиани в 2013 году, в Ереване, на доме, где она жила (пр. Баграмяна, 18а) была установлена мемориальная доска[9].

Научная деятельность

Основные научные труды Тины Левановны Асатиани посвящены физике высоких энергий и физике космических лучей[4].

В 1940-х годах Тина Асатиани занималась исследованием широких атмосферных ливней, применяя новый метод определения первичной энергии широких атмосферных ливней. Совместно с академиком Артёмом Алиханяном, Асатиани открыла и изучила природу узких ливней, обусловленных ядерными процессами[5], отличающихся от обычных частиц широких атмосферных ливней[3].

Тина Асатиани разработала электронный метод сокращения времени восстановления камеры Вильсона[3]. Она является автором изобретения устройства для измерения координат заряженных частиц — координатного детектора заряженных частиц. Оно используется в экспериментах на ускорителях, также при регистрации космических лучей[10].

Начиная с 1960 года Тина Асатиани занималась экспериментальным исследованием поляризации <math>\mu</math>-мезонов космического излучения. Исследования проводились на цилиндрическом и прямоугольном годоскопах и камере Вильсона. С 1961 года Асатиани начала заниматься широкозазорными искровыми камерами, и получила известные результаты в исследовании установки широкозазорных искровых камер в магнитном поле[3].

С 1967 года Тина Асатиани работала на экспериментальной установке Ереванского физического института «АРУС». Используя широкозазорные искровые камеры, Асатиани провела с сотрудниками первый эксперимент на «АРУС»-е, доказав, что пучок работает. Асатиани поставила первый эксперимент на «АРУС»-е по фоторождению <math>K^{0}</math>-мезонов[3].

В начале 1970-х годов, под руководством Тины Асатиани, был сконструирован магнитный спектрометр, который позволял измерять горизонтальный поток высокоэнергичных космических мюонов с высокой точностью[3]. В конце 1970-х годов Тина Асатиани исследовала явление гало в Бюраканской астрофизической обсерватории. Асатиани открыла явление построенности многогаловых семейств[3].

Награды

Напишите отзыв о статье "Асатиани, Тина Левановна"

Примечания

  1. [slovar.cc/enc/bse/1974347.html Асатиани Леван Никифорович] // Большая советская энциклопедия.
  2. 1 2 3 4 Кананова, 2011.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Известия НАН РА, 2008, с. 241.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 [www.sci.am/members.php?mid=86&langid=3 Тина Левановна Асатиани]. Национальная академия наук РА. Проверено 19 января 2016.
  5. 1 2 Армянская советская энциклопедия, 1975, с. 552.
  6. 1 2 3 Известия НАН РА, 2008, с. 242.
  7. Нора Кананова. [archive.is/2PGW7 Линия жизни Тины Асатиани]. karabah88.ru. Проверено 19 января 2016.
  8. [news.am/rus/news/68555.html Ушла из жизни почетный президент грузинского благотворительного сообщества в Армении]. news.am (20 июля 2011). Проверено 19 января 2016.
  9. Кананова, 2013.
  10. [www.findpatent.ru/patent/128/1280554.html Устройство для измерения координат заряженных частиц]. www.findpatent.ru. Проверено 19 января 2016.

Литература

  • Кананова Н. [archive.is/LmGYJ Памяти академика Тины Асатиани] // Голос Армении : общественно-политическая газета. — Ер., 2013. — № 37.
  • Кананова Н. [archive.is/8T5U9 Памяти академика Тины Асатиани] // Голос Армении : общественно-политическая газета. — Ер., 2011. — № 78.
  • [physics.asj-oa.am/771/ К 90-летию Тины Левановны Асатиани] // Известия НАН РА. Физика. — 2008. — Т. 43, № 3. — С. 241—242.
  • [hy.wikisource.org/wiki/%D4%B7%D5%BB:%D5%80%D5%A1%D5%B5%D5%AF%D5%A1%D5%AF%D5%A1%D5%B6_%D5%8D%D5%B8%D5%BE%D5%A5%D5%BF%D5%A1%D5%AF%D5%A1%D5%B6_%D5%80%D5%A1%D5%B6%D6%80%D5%A1%D5%A3%D5%AB%D5%BF%D5%A1%D6%80%D5%A1%D5%B6_(Soviet_Armenian_Encyclopedia)_1.djvu/552 Асатиани Тина Левановна] // Армянская советская энциклопедия / В. А. Амбарцумян. — Ер., 1975. — Т. 1. — С. 552. — 720 с.

Ссылки

  • [www.sci.am/members.php?mid=86&langid=3 Профиль Тины Левановны Асатиани] на официальном сайте НАН РА
  • [www.president.am/ru/press-release/item/2009/06/24/news-600/#!prettyPhoto Выступление президента Сержа Саргсяна во время приёма, в честь официального визита в РА президента Грузии]. www.president.am (24 июня 2009). Проверено 19 января 2016.
  • [www.if.ufrgs.br/iupap/armenia-poster.html Women in Physics in Armenia]. www.if.ufrgs.br. Проверено 20 января 2016.
  • [ru.hayazg.info/%D0%90%D1%81%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%B8_%D0%A2%D0%B8%D0%BD%D0%B0_%D0%9B%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%B0 Асатиани Тина Левановна]. Энциклопедия фонда «Хайазг». Проверено 19 января 2016.
  • [archive.is/82IpT Тина Левановна Асатиани]. www.persons.am (23 октября 2006). Проверено 27 мая 2014.


Отрывок, характеризующий Асатиани, Тина Левановна

Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.