Слышкин, Афанасий Никитович

Афанасий Никитович Слышкин
Дата рождения	25 декабря 1893(1893-12-25)
Место рождения	хутор Глушицкий, станица Етеревская, Усть-Медведицкий округ, область Войска Донского, Российская империя
Дата смерти	8 декабря 1969(1969-12-08) (75 лет)
Место смерти	Киев, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	кавалерия пехота
Годы службы	1914—1956
Звание
Командовал	15-я стрелковая дивизия 29-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война; Гражданская война в России; Советско-польская война; Великая Отечественная война
Награды и премии

Афанасий Никитович Слышкин (25 декабря 1893, хутор Глушицкий, область Войска Донского — 8 декабря 1969 года, Киев) — советский военный деятель, Генерал-майор (1942 год).

Начальная биография

Афанасий Никитович Слышкин родился 25 декабря 1893 года в хуторе Глушицком Етеревской станицы Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского (ныне Михайловского района Волгоградской области).

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В декабре 1914 года был призван в ряды Русской императорской армии. Воевал на Юго-Западном фронте в составе 1-й сотни Донского 15-го казачьего полка в чине рядовой казак, а с октября 1916 года — в чине урядника. Участвовал в боях в Галиции, Буковине и Румынии. В октябре—декабре 1917 года полк совершил отход с фронта на Дон через Пирятин, Екатеринослав и Харьков.

В декабре 1917 года Слышкин вступил в отряд Красной гвардии, где командовал дивизионом в составе Етеревской и Краснянской сотен. В августе 1918 года на базе отряда в Саратовской губернии была развернута 23-я стрелковая дивизия, где Слышкин был назначен на должность командира кавалерийского дивизиона. Воевал на Южном фронте. В октябре был ранен и лечился в Камышинском госпитале, после выздоровления в ноябре направлен в 201-й стрелковый полк, где исполнял должности командира батальона и полка. В декабре 1919 года был ранен второй раз и лечился в полевом госпитале в станице Усть-Медведицкая. В феврале 1920 года был назначен на должность командира транспорта Управления по формированию транспортов 10-й армии для Западного фронта (станица Кавказская). В июне убыл в распоряжение штаба Западного фронта. Участвовал в советско-польской войне. В ноябре был назначен на должность командира транспорта 3-й армии в Витебске.

Межвоенное время

В январе 1921 года был направлен на учёбу в Высшую объединённую школу в Смоленске, которая в сентябре 1922 года была переведена в Киев.

С ноября 1923 года служил во 2-й кавалерийской дивизии (Украинский военный округ), где исполнял должности помощника командира сотни 7-го кавалерийского полка, командира сотни и эскадрона, помощника командира по хозяйственной части 8-го кавалерийского полка.

В 1925 году закончил трёхмесячные пулемётные курсы комсостава в Харькове.

С ноября 1927 по август 1928 года проходил обучение на кавалерийских КУКС РККА в Новочеркасске, затем вернулся в 8-й кавалерийский полк на должность помощника командира полка по хозяйственной части. В апреле 1931 года был назначен на должность начальника военно-хозяйственной службы 2-й кавалерийской дивизии. В мае 1932 года был переведён в 1-ю кавалерийскую дивизию, дислоцированную в Проскурове, где вскоре был назначен на должности командира и комиссара 1-го Краснознаменного кавалерийского полка, в июле 1937 года — на должность помощника командира 26-й кавалерийской дивизии Киевского военного округа.

С мая 1938 года работал на должности начальника 121-го военно-строительного участка Киевского военного округа, затем — 126-го военно-строительного участка Одесского военного округа, с апреля 1940 года — на должности начальника Одесского окружного военно-строительного управления, а в апреле 1941 года был назначен на должность заместителя командира 218-й моторизированной дивизии Одесского военного округа.

Великая Отечественная война

Начало Великой Отечественной войны встретил в той же должности. Дивизия принимала участие в приграничном сражении, обороняясь на восточном берегу Прута и северо-западнее Кишинёва. Дивизия прикрывала плацдармы сначала на нижнем течении Днестра, затем на Южном Буге в районе Николаева и на Днепре севернее от Каховки до устья.

В октябре 1941 года Афанасий Никитович Слышкин был назначен на должность командира 15-й стрелковой дивизии, отличившейся в Донбасской, Ростовской оборонительных, Ростовской и Барвенково-Лозовской наступательных операциях. С февраля 1942 года дивизия вела оборону. С января 1943 года дивизия принимала участие в Воронежско-Касторненской наступательной операции. За умелое руководство, смелость и решительность в действиях и проявленные при этом доблесть и мужество Слышкин был награждён орденом Красной Звезды.

25 июня 1943 года Слышкин был назначен на должность командира 29-го стрелкового корпуса, участвовавшего в Черниговско-Припятской, Гомельско-Речицкой наступательных операциях и освобождении городов Щорс, Гомель. За проявленные мужество и стойкость, умелое командование частями корпуса, особенно при форсировании рек Днепр, Сож, Припять, был награждён орденом Суворова 2 степени.

В ноябре 1943 года был назначен на должность заместителя командующего 48-й армией, в мае 1944 года — на должность заместителя командующего 1-й гвардейской танковой армией. Принимал участие в Львовско-Сандомирской, Восточно-Карпатской и Пражской операциях.

Послевоенная карьера

После войны Слышкин продолжил службу на должности заместителя командующего войсками 1-й гвардейской танковой армии, преобразованной в июле 1946 года в 1-ю гвардейскую механизированную армию и находившейся в составе Группы советских войск в Германии.

В 1946 году закончил Военно-академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

В январе 1951 года Слышкин был назначен на должность начальника военной кафедры Архангельского лесотехнического института, а в августе 1952 года — на должность начальника военной кафедры Киевского ветеринарного института.

В январе 1956 года генерал-майор Афанасий Никитович Слышкин вышел в запас. Умер 8 декабря 1969 года в Киеве.

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Орден Красной Звезды;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 521-523. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Слышкин, Афанасий Никитович

В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.