Батист

Бати́ст (из фр. batiste) — тонкая, полупрозрачная льняная или хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения, вырабатываемая из кручёной пряжи высоких номеров (наиболее тонкой). Батист выпускается отбелённым, мерсеризованным, гладкокрашеным и набивным. Употребляется для женского белья, летних платьев, блузок, а также как полуфабрикат для изготовления кальки.

Выделывается преимущественно в Северной Франции и Бельгии, из самой тонкой льняной пряжи. Сама культура льна обставляется при этом особыми заботами, а именно: все засеянное поле набивается колышками с поперечными перекладинками так, что образуется сетка, которая, защищая растение от действия сильного ветра и дождя, способствует образованию особенно тонкого и крепкого волокна — так называемого lin ram ó.

Лучший батист из окрестностей Валансьена и Камбре делается из ниток ручной пряжи, так как фабричный не имеет того лоска, который составляет одно из главных качеств хорошего батиста; он может быть также и бумажным, — значительно уступающий льняному в крепости.

Считается, что изготовление батиста впервые начато в XIII веке во Фландрии неким г-ном Батистом из Камбре, по имени которого, согласно одной из гипотез, и сама ткань получила название во французском, русском и ряде других языков (в некоторых языках, включая английский, название ткани восходит к топониму Камбре — cambric и т. п.).

Ссылки

• Батист // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Батист // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

• Батист — Краткая энциклопедия домашнего хозяйства/ред. И. М. Скворцов и др. — М.: Государственное Научное издательство «Большая Советская энциклопедия» — 1959.

Отрывок, характеризующий Батист

– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.