Битва на Изере

Битва на Изере
Основной конфликт: Первая мировая война
Схема «Бега к морю» с датами боестолкновений
Дата	16 — 31 октября 1914 года
Место	Бельгия
Итог	Ничья
Противники
Германская империя Франция Британская империя Бельгия
Командующие
Альбрехт Вюртембергский Альберт I
Силы сторон
6 корпусов (12 дивизий) Бельгия: 4 пехотные дивизии, 2 резервные дивизии Франция: 1 пехотная дивизия, 2 полка морской пехоты
Потери
45.800 убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести 55.000 убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести.

Битва на Изере (16 — 31 октября 1914 года) — сражение Первой мировой войны, часть Фландрского сражения, завершающая часть «Бега к морю».

Предыстория

Выполняя план Шлиффена, германская армия в августе 1914 года вторглась в Бельгию. Бельгийская армия отступила в Антверпен, и выдержала там полумесячную осаду. В начале октября бельгийская армия по понтонным мостам покинула Антверпен, и после марша по побережью Северного моря заняла оборону вдоль Изера. Бельгийские войска были истощены и почти не имели боеприпасов, поэтому французы отправили им в подкрепление 6.000 морских пехотинцев и пехотную дивизию.

Сражение

Первые стычки с наступающими германскими войсками начались 16 октября 1914 года, когда атака на Диксмёйде была отбита французской морской пехотой при поддержке бельгийской артиллерии. На следующий день германские войска двинулись к югу от Брюгге и Остенде в направлении реки Изер. Стало ясно, что германская 4-я армия старается выйти на линию Ньивпорт-Ипр. Три монитора КВМФ — «Северн», «Хамбер» и «Мерси» — под командованием Худа обстреляли германские войска в Ломбардсийде.

18 октября началось германское наступление на позиции, занимаемые бельгийскими, английскими и французскими войсками на линии от Ньивпорта до Арраса во Франции. Его целью был разгром бельгийских и французских сил и лишение британского экспедиционного корпуса связи с портами в Кале, Булони и Дюнкерке. В результате ожесточённых боёв германские войска сумели прорваться к реке Изер и 21 октября захватили небольшой плацдарм на её противоположном берегу. 23 октября был взорван последний мост через Изер. Дискмёйде выдержал ряд штурмов и бомбардировок, но был удержан бельгийско-французскими войсками.

В качестве защитной меры французское командование решило затопить значительную часть своей территории. Это поставило бы бельгийскую армию перед трудным выбором: оказаться в ловушке между германскими войсками и затопленной территорией, или оставить противнику последний кусочек Бельгии. План не был приведён в жизнь, так как бельгийцы решили сами затопить территорию между Изером и вспомогательными каналами.

25 октября германское давление на бельгийскую армию стало настолько сильным, что было решено затопить всю линию занимаемого ею фронта. После неудачного эксперимента 21 октября бельгийцы стали открывать шлюзы в Дискмёйде по ночам с 26 по 29 октября, пока в результате постепенного подъёма воды территория вплоть до Дискмёйде не превратилась в непроходимое болото в полтора километра шириной.

29 октября Дискмёйде был наконец взят германской армией. Немцы запланировали на 30 октября ещё одну решительную атаку сквозь вторую линию бельгийской обороны, но франко-бельгийская атака с фронта и наводнение в тылу вынудили их отменить свои планы. Фронт стабилизировался.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Битва на Изере

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.