Виндзорский замок

Замок
Виндзорский замок англ. Windsor Castle
Внешний вид замка
Страна	Великобритания
Город	Виндзор
Основатель	Вильгельм I Завоеватель
Дата основания	около 1070 года
Статус	Королевская резиденция
Состояние	хорошее
Сайт	[www.royalcollection.org.uk/visit/windsorcastle Официальный сайт]

Ви́ндзорский за́мок — резиденция британских монархов в городе Виндзор, графство Беркшир, Англия. На протяжении более 900 лет замок являет собой незыблемый символ монархии, возвышаясь на холме в долине реки Темзы. Его именем назвалась ныне правящая в Англии королевская династия (с 1917 года).

План замка

За почти тысячелетнюю историю Виндзорский замок изменялся и расширялся в соответствии со временем, вкусами, требованиями и финансовыми возможностями существующих монархов. Однако положение основных строений осталось без особых изменений. В настоящее время замок располагается вокруг искусственного холма («A» на плане), на котором Вильгельм Завоеватель построил первый деревянный замок.

Схема Виндзорского замка

Легенда:

A. «Круглая башня» (Round Tower)

B. Верхний двор (или Четырёхугольник, Upper Ward)

C. Государственные палаты (The State Apartments)

D. Королевские апартаменты, вид на восточную террасу

E. Южное крыло (South Wing)

F. Нижний двор (Lower Ward)

G. Часовня св. Георгия (Saint George's Chapel)

H. Клуатр Хорсшу (Horseshoe Cloister)

L. Длинная тропа (The Long Walk)

K. Врата короля Генри VIII (главный вход в замок)

M. Нормандские ворота (Norman Gate)

N. Северная терраса (North Terrace)

O. Башня Эдварда III (Edward III Tower)

T. Сторожевая башня (The Curfew Tower)

Виндзорский замок занимает 52 609 квадратных метров и сочетает в себе черты крепости, дворца и небольшого города. За свою историю неоднократно перестраивался, современный облик приобрёл в результате реконструкции после пожара 1992 года. Наибольшее помещение замка — Холл св. Георгия, 55 метров в длину и 9 метров в ширину.

Круглая башня

В сердце Виндзорского замка находятся Центральный двор, ограниченный стеной, окружающей искусственный холм высотой 15 метров. Строение на холме называется Круглая башня («A») и представляет собой здание XII века, надстроенное на 9 метров в XIX веке архитектором Джеффри Уайетвиллем. Последние обновления интерьера были произведены в 1991—93 годах (была добавлена комната для Королевских архивов). Форма Круглой башни не цилиндрическая (с южной стороны она квадратная), что обусловлено неправильной формой холма.

Западный вход в Центральный двор в настоящее время открыт и ведёт на Северную террасу. Восточный вход охраняется Нормандской сторожкой, построенной в XIV веке, и ведёт в Верхний двор. Сторожка покрыта сводом и украшена резьбой, в частности сохранились средневековые львиные маски, традиционный символ королевского величия. В XIX веке сторожка была переделана под жилое помещение.

Верхний двор

Верхний двор состоит из нескольких зданий, окружённых стеной замка и образующих четырёхугольник. Северную сторону образуют Государственные апартаменты, восточную — здания, составляющие Частные апартаменты («D»). Южное крыло увенчано на юго-западном углу башней Эдуарда III. Холм и Круглая башня замыкают Верхний двор на западе; у подножья Круглой башни расположена конная статуя Карла II, отлитая в 1679 году. К верхнему двору примыкают Северная терраса с видом на Темзу и Восточная терраса с видом на сады; обе террасы были спроектированы Хью Мэем в XVII веке.

Государственные апартаменты являются главной частью не только Верхнего двора, но и всего замка. Это относительно современное здание, построенное на фундаменте, заложенном Эдуардом III. Первый этаж занимают служебные помещения, главные залы находятся на втором. Западную часть апартаментов проектировал Хью Мэй, восточную — Джеффри Уайетвилль, он же в начале XIX века разработал дизайн интерьера. По его замыслу каждый зал должен представлять определённый архитектурный стиль с соответствующей мебелью и предметами искусства, например есть залы в стиле классицизма, готическом стиле, стиле рококо. Многие залы восточной части пострадали от пожара 1992 года, при их реставрации старались воссоздать внешний вид, идентичный первоначальному, но с использованием современных материалов.

Наиболее известны залы в стиле рококо, в особенности Главный приёмный зал (длиной 30 метров и высотой 12 метров). Также примечательны Белая, Зелёная и Малиновая гостиные, украшенные 62-мя трофеями. Проект Уайетвилля сохранил три зала, построенные в XVII веке Хью Мэем при участии художника Антонио Веррио и резчика по дереву Гринлинга Гиббонса.

На первом этаже сохранились несколько средневековых достопримечательностей, в частности Большой подземный свод XIV века длиной 59 метров, шириной 9,4 метра и разделённый на 13 пролётов.

Нижний двор

В расположенный к западу от Круглой башни Нижний двор («F») попадают через Нормандские ворота. Большая часть Нижнего двора была перестроена в средне-викторианский период архитекторами Энтони Салвином и Эдвардом Блором. В их северной части находится Часовня святого Георгия (конец XV—начало XVI века, («G»)), духовный дом Ордена подвязки. Хоры часовни XV века были реставрированы и расширены в конце XVIII века; украшены медными пластинами с изображением гербов рыцарей Ордена подвязки за последние 6 веков. В западной части часовни есть большая викторианская дверь и лестница, используемая в торжественных церемониях. Под сводом перед алтарём хранятся останки Генриха VIII, Джейн Сеймур и Карла I.

К востоку от Часовни св. Георгия находится Часовня Богоматери, первоначально построенная в XIII веке Генрихом III; в 1863—73 годах была превращена в Мемориальную часовню Альберта (памяти принца-консорта Альберта). Восточная дверь часовни датируется 1246 годом.

В западном конце Нижнего двора расположен клуатр Хорсшу (Подкова), построенный в 1480 году рядом с часовней. Клуатр (крытая галерея вдоль стены замка) был значительно перестроен в 1871 году. За ним находится Сторожевая башня, одно из старейших зданий Нижнего двора (XIII век). В ней размещалась темница, также имеет потайной ход, использовавшийся во время осады. В верхней части в 1478 году были установлены колокола, а в 1689 — часы.

Сады и парки

Виндзорский замок расположен на возвышенности с довольно крутыми склонами, поэтому места для садов было немного, они простираются на восток от Верхнего двора вдоль террасы XX века. Замок окружён обширными парками. К востоку от замка в XIX веке был разбит так называемый Домашний парк (Home Park), включающий также две работающие фермы и коттеджи. Длинная тропа, шириной 75 метров и длиной 4,26 км, идёт на юг от замка, по обе стороны обсажена деревьями (в XVII веке были посажены вязы, после 1945 года были заменены на каштаны и платаны).

Домашний парк примыкает к северной границе более обширного Большого Виндзорского парка, занимающего более 2000 гектаров. К северу от Виндзорского замка находится частная школа св. Георгия, а по другую сторону Темзы примерно в километре от замка расположен Итонский колледж.

История

XI и XII века

В первое десятилетие после Нормандского завоевания 1066 года Вильгельм I Завоеватель построил вокруг Лондона кольцо из замков на искусственных холмах, каждый в 30 км друг от друга и от Лондона. Виндзорский замок был наиболее стратегически значимым из этих укреплений из-за близости к Темзе и к Виндзорскому лесу (королевских охотничьих угодий). Первоначально это была деревянная крепость, окружённая каменной стеной, на вершине рукотворного холма из известняка, на 30 метров возвышающегося над Темзой. К востоку от крепости была построена дополнительная деревянная стена (позже это стало Верхним двором), а к концу века была построена стена на западе холма. Такой общий план замка сохранился до наших времён.

Первым королём, использовавшим Виндзорский замок в качестве резиденции, стал Генрих I (начиная с 1110 года), здесь он сочетался браком с Аделой в 1121 году. Примерно в это время часть деревянной крепости разрушилась в результате проседания холма. Холм был укреплён деревянными сваями и была построена каменная крепость. Генрих II, взошедший на престол в 1154 году, продолжил застройку Виндзора: заменил деревянный палисадник Верхнего двора каменной стеной, построил новую крепость, укрепил холм.

XIII—XVI века

Во время бунта английских баронов в 1214 и 1216 годах Виндзорский замок был осаждён, но взять его войска баронов и французов не смогли. В период с 1216 по 1221 года замок был восстановлен и укреплён. Позже были перестроены и дополнены воротами стены Нижнего двора, сооружены три новые башни: Сторожевая башня, Башня подвязки и Башня Солисбери. Центральный двор был укреплён южной стеной с башнями Эдуарда III и Генриха III с обоих концов.

Виндзорский замок был любимой резиденцией Генриха III, он щедро тратил деньги на его улучшение, в частности построил роскошный дворец в северной части Верхнего двора (1240—1263 года), а также несколько зданий в Нижнем дворе, наибольшее из них — Часовня Богоматери.

Эдуард III родился в Виндзорском замке и провёл в нём большую часть своего правления. В 1344 году он основал здесь новый Орден круглого стола и начал строительство здания для него, но вскоре отказался от этой идеи и основал другой орден — Орден подвязки. Также он перестроил дворец Генриха III. Всего в период с 1350 по 1377 год он потратил на обновление замка огромную по тем временам сумму в 51 000 фунтов, что стало возможным благодаря крупным победам англичан в Столетней войне (битва при Слейсе, 1340; при Креси, 1346; при Пуатье, 1356). При нём в Круглой башне были установлены часы (1354 год), Верхний двор приобрёл форму четырёхугольника, были унифицированы крыши и окна большинства зданий (переделаны в готическом стиле).

XV век в Англии ознаменовался междуусобными войнами, в первую очередь противостоянием Ланкастеров и Йорков, вылившееся в Войну Алой и Белой розы (1455-85). При этом роль Виндзорского замка в политической жизни страны продолжала расти. В 1417 году замок принимал визит императора Священной Римской империи. Генрих VI родился в Виндзорском замке и стал королём уже в возрасте девяти месяцев. В 1461 году Эдуард IV захватил власть и заточил жену Генриха Маргариту Анжуйскую в замке. В 1475 году Эдуард начал строительство современной Часовни св. Георгия, для чего пришлось снести несколько старых строений Нижнего двора. Завершено оно было уже в 1488 году Генрихом VII.

Хотя Виндзорский замок продолжал оставаться одной из основных резиденций английских монархов, в XVI веке было сделано немного изменений. Была сооружена длинная терраса вдоль стены Верхнего двора с видом на Темзу, получившая название Северного причала. В начале своего правления Генрих VIII собирался превратить Часовню Богоматери в мавзолей кардинала Уолси, но позже кардинал впал в немилость и проект остался незавершённым; в 1547 году сам Генрих VIII был похоронен в этой часовне.

XVII век

Карл I, ставший королём Англии в 1626 году, был ценителем искусства, поэтому больше, чем его предшественники, уделял внимания эстетическим аспектам Виндзорского замка. Для разработки плана по улучшению замка в 1629 году был приглашён Иниго Джонс.

В 1642 году в Англии началась Гражданская война между Роялистами и сторонниками парламента. После битвы при Эджхиле Виндзорский замок заняли парламентаристы, его управляющим стал Джон Венн. Замок, как и другие королевские резиденции, бы разграблен. Зимой 1642-43 годов здесь была ставка Эрла Эссекского, генерала парламентаристов; клуатр Хорсшу стал тюрьмой для пленных Роялистов, Часовня Богоматери — арсеналом. Карл I в 1647 году содержался в замке под стражей, после его казни в январе 1649 года он был погребён в Часовне св. Георгия.

После реставрации монархии в 1660 году началось восстановление Виндзорского замка. В 1668 году Карл II назначил принца Руперта, одного из немногих из его выживших родственников, констеблем Виндзорского замка. Для работ по реконструкции замка был нанят архитектор Хью Мэй. Под его руководством замок приобрёл черты дворца в стиле барокко, работы были завершены в 1683 году.

XVIII век

В XVIII веке интерес монархов к замку ослабел, здесь поселялись друзья королевской семьи, также проводились экскурсии для туристов. В середине века появились первые путеводители по Виндзору. Замок начал возвращать себе статус резиденции при Георге III, взошедшим на престол в 1760 году. Доступ посетителям был ограничен, начались реставрационные работы, для которых был приглашён архитектор Джеймс Уайетт. Всего на реконструкцию было потрачено свыше £150 000 (£100 млн по ценам 2008 года).

XIX век

Георг IV взошёл на престол в 1820 году с намерением создать ряд королевских дворцов, соответствующих его богатству и влиятельности как правителя Британской империи. Он убедил парламент выделить ему на реставрацию £300 000 (£245 млн в ценах 2008 года). Архитектором был выбран Джеффри Уайетвилль, работы начались в 1824 году. Террасы были закрыты для посетителей, фасад Верхнего двора был полностью переделан и приобрёл современный облик. Круглая башня была надстроена на 9 метров, большинство апартаментов Верхнего двора были переделаны, было построено несколько новых башен, значительно выше прежних. Статуя Карла II была перенесена из центра Верхнего двора к подножью холма. Также был добавлен Зал Ватерлоо, посвящённый победе над Наполеоном в 1815 году. На момент смерти Георга IV в 1830 году работы ещё не были закончены, но были в общих чертах завершены к смерти Уайетвилля в 1840 году. Общая сумма расходов на замок превысила миллион фунтов.

Королева Виктория и принц-консорт Альберт сделали Виндзорский замок своей основной резиденцией, здесь принимались большинство дипломатических и государственных визитов, было налажено железнодорожное и пароходное сообщение. В 1861 году в Голубой комнате замка умер принц Альберт и был похоронен в Королевском мавзолее во Фрогморе, расположенном в Домашнем парке. После этого замок на много лет был в трауре, а королева Виктория получила прозвище «Виндзорская вдова».

Во второй половине XIX века продолжались работы по улучшению замка, в основном под руководством архитекторов Энтони Салвина и Эдварда Блора. В конце века в замок было проведено электричество и водопровод.

XX век

В начале XX века началась активная модернизация замка: во всех залах было сделано электрическое освещение и центральное отопление, проложена телефонная линия, построены гаражи для автомобилей. Также были переделаны интерьеры большинства залов. На протяжении века периодически велись реставрационные работы.

Пожар 1992 года

20 ноября 1992 года в замке случился большой пожар. Его удалось потушить лишь через 15 часов, и Верхнему двору был нанесён большой ущерб. Предположительно, во время реставрационных работ от одного из прожекторов загорелась портьера, огонь быстро распространился. Полностью сгорели девять залов, серьёзно повреждено было более 100 помещений. Ущерб замку нанёс не только огонь, но и вода, которой его тушили. Также возник вопрос, кто будет платить за восстановление замка, поскольку, как и другие государственные здания, он не был застрахован. Было решено, что деньги будут собирать, взимая плату за посещение Букингемского дворца и парка, окружающего Виндзорский замок. Программа реставрации была завершена в 1997 году, на неё было потрачено £37 млн.

XXI век

В настоящее время дворцом от имени нации владеет организация Occupied Royal Palaces Estate (жилые королевские дворцы), бытовое обслуживание осуществляет департамент [en.wikipedia.org/wiki/Royal_Households_of_the_United_Kingdom Royal Household]. Виндзорский замок — самый большой из жилых замков в мире (в нём живёт и работает около 500 человек). Елизавета II проводит в замке месяц весной (в марте-апреле) и неделю в июне для участия в традиционных церемониях, связанных с Орденом подвязки. Также здесь часто принимаются визиты официальных лиц. Ежегодно замок посещают около миллиона туристов.

См. также

• Фрогмор — прилегающее к Виндзору поместье, в котором похоронены королева Виктория и её супруг

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Виндзорский замок
• [oldcastles.ru/england/windsor.html Виндзорский замок — резиденция королей. История замка, его архитектура и интересные факты]

Отрывок, характеризующий Виндзорский замок

Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.