Герцог Монтроз
Поделись знанием:
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
| Герцог Монтроз | |
 Герб герцогов Монтроз | |
| Период |
1707 - настоящее время |
|---|---|
| Титул: |
герцог Монтроз |
| Родоначальник: | |
| Когнаты: | |
| Родина | |
| Подданство | |
Герцог Монтроз (Монтроз, Ангус) — аристократический титул в пэрстве Шотландия, созданный дважды. В 1488 году титул герцога Монтроза был создан королём Шотландии Яковом III Стюартом для Дэвида Линдси, 5-го графа Кроуфорда (1440—1495). После его смерти титул вернулся к шотландской короне. Во второй раз, в 1707 году, титул герцога Монтроза был создан для Джеймса Грэма, 4-го маркиза Монтроза (1682—1742). В настоящее время им владеют представители рода Грэм (Грэхэм). Название также связано с шотландским кланом Грэхэм.
Вспомогательные титулы герцога: маркиз Монтроз (создан в 1644), маркиз Грэм и Бьюкенен (1707), граф Монтроз (1503), граф Кинкардин (1644 и 1707), граф Грэм из Белфорда (1722), виконт Дандафф (1707), лорд Грэм (1445), лорд Аберрутвен, Магдок и Финтри (1707), барон Грэм из Белфорда (1722). Титулы: граф и барон Грэм из Белфорда — пэрства Великобритании, а все остальные титулы —пэрства Шотландии. Старший сын герцога носит титул маркиза Грэма и Бьюкенена.
Родовой резиденцией служит Auchmar возле озера Лох-Ломонд.
Содержание
Лорды Грэм (1445)
- Патрик Грэм, 1-й лорд Грэм (ум. ок. 1466), старший сын Александра Грэма (ум. 1415/1421), правнук по женской линии короля Шотландии Роберта III Стюарта
- Уильям Грэм, 2-й лорд Грэм (ум. 1472), старший сын 1-го лорда Грэма
- Уильям Грэм, 3-й лорд Грэм (1464—1513), старший сын 2-го лорда Грэма, с 1505 года — граф Монтроз
Герцоги Монтроз, первая креация (1488)
Другие титулы: граф Кроуфорд (1398), лорд Брихин и Навар (1472)
- 1488—1495: Дэвид Линдси, 1-й герцог Монтроз (1440—1495), 5-й граф Кроуфорд (1453—1495), сын Александра Линдси, 4-го графа Кроуфорда, и верный сторонник короля Шотландии Якова III Стюарта.
Графы Монтроз (1503)
Другие титулы: лорд Грэм (1445)
- 1503—1513: Уильям Грэм, 1-й граф Монтроз (1464—1513), старший сын 2-го лорда Грэма
- 1513—1571: Уильям Грэм, 2-й граф Монтроз (1492—1571), старший сын 1-го графа Монтроза
- Роберт Грэм, мастер Монтроз (ум. 1547), старший сын 2-го графа Монтроза, умер при жизни отца
- 1571—1608: Джон Грэм, 3-й граф Монтроз (1548—1608), сын Роберта Грэма, мастера Монтроза, и внук 2-го графа Монтроза
- 1608—1626: Джон Грэм, 4-й граф Монтроз (1573—1626), старший сын 3-го графа Монтроза
- 1626—1650: Джеймс Грэм, 5-й граф Монтроз (1612—1650), единственный сын 4-го графа Монтроза, с 1644 года — маркиз Монтроз.
Маркизы Монтроз (1644)
Другие титулы: граф Монтроз (1503), граф Кинкардин (1644), лорд Грэм (1445) и лорд Грэм и Магдок (1644)
- 1644—1650: Джеймс Грэм, 1-й маркиз Монтроз (1612—1650), единственный сын 4-го графа Монтроза
- Джон Грэм, граф Кинкардин (1630—1645), старший сын 1-го маркиза Монтроза, умер при жизни отца
- 1650—1669: Джеймс Грэм, 2-й маркиз Монтроз (1633—1669), второй сын 1-го маркиза Монтроза
- 1669—1684: Джеймс Грэм, 3-й маркиз Монтроз (1657—1684), единственный сын 2-го маркиза Монтроза
- 1684—1742: Джеймс Грэм, 4-й маркиз Монтроз (1682—1742), единственный сын 3-го маркиза Монтроза, с 1707 года герцог Монтроз
- Джеймс Грэм, граф Кинкардин (1703), старший сын 4-го маркиза Монтроза, умер в младенчестве
Герцоги Монторз, вторая креация (1707)
Другие титулы: маркиз Монтроз (1644), маркиз Грэм и Бьюкенен (1707), граф Монтроз (1503), граф Кинкардин (1644), граф Кинкардин (1707), виконт Дандафф (1707), лорд Грэм (1445), лорд Грэм и Магдок (1644) и лорд Аберрутвен, Магдок и Финтри (1707)
- 1707—1742: Джеймс Грэм, 1-й герцог Монтроз (1682—1742), единственный сын 3-го маркиза Монтроза
Другие титулы (лорд Грэм и 2-й герцог): граф Грэм и барон Грэм (1722)
- Дэвид Грэм, маркиз Грэм (1705—1731), второй сын 1-го герцога Монтроза, умер при жизни отца
- 1742—1790: Уильям Грэм, 2-й герцог Монтроз (1712—1790), седьмой сын 1-го герцога Монтроза
- 1790—1836: Джеймс Грэм, 3-й герцог Монтроз (1755—1836), единственный сын 2-го герцога Монтроза
- Джеймс Грэм, граф Кинкардин (1786—1787), старший сын 3-го герцога Монтроза (лорд Грэм), умер в младенчестве
- 1836—1874: Джеймс Грэм, 4-й герцог Монтроз (1799—1874), второй сын 3-го герцога Монтроза
- Джеймс Грэм, маркиз Грэм (1845—1846), старший сын 4-го герцога Монтроза, умер в младенчестве
- Джеймс Грэм, маркиз Грэм (1847—1872), второй сын 4-го герцога Монторза, умер бездетным
- 1874—1925: Дуглас Бересфорд Майлз Рональд Грэм, 5-й герцог Монтроз (1852—1925), третий (младший) сын 4-го герцога Монтроза
- 1925—1954: Джеймс Грэм, 6-й герцог Монтроз (1878—1954), старший сын 5-го герцога Монтроза
- 1954—1992: Джеймс Ангус Грэм, 7-й герцог Монтроз (1907—1992), старший сын 6-го герцога Монтроза
- 1992 — настоящее время: Джеймс Грэм, 8-й герцог Монтроз (род. 1935), старший сын 7-го герцога Монтроза
- Наследник: Александр Норман Джеймс Грэм, маркиз Грэм (род. 1973), старший сын 8-го герцога Монтроза.
См. также
Напишите отзыв о статье "Герцог Монтроз"
Ссылки
- [www.thepeerage.com/index_duke.htm thePeerage.com]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Герцог Монтроз
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
